Форум » Фики с пейрингом Северус/Люциус (слеш) » Ничего не осталось? NC-17 » Ответить
Ничего не осталось? NC-17
Азазелло: Автор: Азазелло&БезобразнаяЭльза Бета: бессильна Пейринг: СС/ЛМ Жанр: ангст (почти)) Рейтинг: NC-17 Саммари: Некоторые размышления Северуса о безупречной неуязвимости Малфоев. Примечание: Неудачная попытка написать снейпоманский фик № раз.
Ответов - 9
Азазелло: Его так знобит, что зуб едва попадает на зуб, а в кровавом тумане, с привкусом горелой человеческой плоти, он уже с трудом различает лица соратников. Стоит невообразимый визг – дети не хотят умирать, а изощренность ситуации заключается в том, что их нельзя убить сразу всех. Или хотя бы по очереди, но быстро. Ему очень хочется сделать это, но острый, как ледяная игла, взгляд Люциуса пригвождает его к месту и он молча замирает там, где ему велено стоять – напротив угла квадратной комнаты. За его спиной теснятся подростки. Те уже не кричат, а, как и он, молча следят за действом. Это чем-то похоже на распределение, только есть два факультета: приговоренных к смерти и удостоенных жить дальше. Роль шляпы здесь исполняет привычно ослепительный Люциус, к которому каким-то чудом не липнет кровавая взвесь. Или это только так кажется? Северус ничего уже не видит толком. Кроме двери. Она слегка приоткрыта, спасительно темнеет тоненькая щель, и не только он замечает это, но и часть мечущихся в панике подростков. Их уже осталось немного – трое, а еще пятеро у Северуса за спиной. Дети рвутся к двери, а Крэбб или Гойл – трудно разобрать когда и кто из них – ловят мальчиков за шкирку и с хохотом бросают на середину комнаты. Сосредоточенный Люциус слишком долго копается в бумагах и почему-то не требует запечатать заклинанием дверь. Устал? Ему хватает возни с колдографиями и небрежными строчками мертрик, чтобы безошибочно определить, кого из этих приютских оставить в живых, а кого… Макнейр нетерпеливо смотрит на Люциуса. Он злится. Взрывать живую, трепещущую плоть для него оказалось так же увлекательно, как для иных дергать за веревочки хлопушки. Он получил от Люциуса выговор: «Достаточно Авады Кедавры!», но Темный Лорд не станет наказывать переусердствовавшего слугу, им же было приказано провести «Акцию Устрашения». И они преуспели в этом. Северусу действительно страшно. А страшно ли Люциусу он не знает. Отчего у их бригадира дрожат руки? Оттого что поджимает время? Оттого что если нагрянут авроры, их заставят позавидовать участи своих жертв? Или… - Вильям Грейлинг… Полукровка. Родители… Оба погибли до войны... – холодно замечает Люциус. - Снейп! Возьми его! «Возьми» всего лишь означает протяни названному мальчику руку – сопротивляться никто не будет, тоненькие пальчики жадно вцепятся в костлявую ладонь. Этих слов дети ожидают, как избавления. Инстинктивно они уже поняли правила игры, но бедняги слишком плохо знают собственную родословную, чтобы наверняка вычислить, кто из них удостоится чести присоединиться к притихшим сверстникам за спиной самого молодого из палачей. Даром, что лицо его, как и у прочих скрыто маской, но его выдает судорожная стремительность движений и юношеская нескладность закутанной в черный твид фигуры. Очень холодно, очень. И липко. Он не может понять, в чем дело. Один из приютских замазал его кровью? Но ведь все уже кончилось, был брошен жребий для последнего, вновь раздался испуганный визг, взрыв и запоздалая зеленая вспышка. Смрадное месиво забрызгало их мантии, и даже безупречно белая маска Люциуса сделалась розовой, а потом… Он не помнит, что было потом, слишком суетливо они покидали место преступления. И что теперь? Где он? Ах, да. Сидит на мраморном полу, по которому змеятся ручейки душистой воды. - Северус… - зовет его знакомый прохладный голос. Он поворачивает голову и видит Люциуса, по обнаженной коже которого сбегают серебристые струйки. В теплом желтеньком свете Люциус кажется ему золотым и на какой-то миг Северус пораженно замирает: откуда здесь, рядом с ним - чудовищем в окровавленной одежде - мог оказаться прекрасный ангел с безупречной кожей и даже от воды едва потемневшими волосами? - Что будет с теми, которые остались в живых? – спрашивает он, стараясь не видеть своего отражения в большом во всю стену зеркале. - Все хорошо будет. Когда они вырастут, то скажут нам спасибо за очищенный от скверны мир, где все будут счастливы и будет дозволено все. - Кому дозволено? Всем никогда не бывает все дозволено, – он видит в зеркало свои брезгливо кривящиеся губы. - Дозволено избранным, - нетерпеливо отмахивается Люциус и выходит из душа, направляясь к нему. Северус щурится. Он понимает, что сейчас должно произойти. И также понимает, почему, несмотря на неприкрытое вожделение во взоре, Люциус осторожен. Он скорее демонстрирует себя, чем делает попытку еще приблизиться. Он изучает Северуса, как кот мышь: насколько та еще способна к сопротивлению. То что из них двоих «избранный» Люциус для Северуса очевидно. Вот только сил даже на банальные возгласы протеста - уже нет. Его устраивает роль наблюдателя. И он почти польщен, что заинтересовал Люциуса. Вот с этой точки зрения – как объект… Страсти? Нет, скорее успокоения. Милорд устал, волею случая именно Северус оказался сейчас под рукой, а Люциус не привык себе в чем-либо отказывать. Как-то Северус гостил в Малфой Мэнор, уже после того, как принял метку. Он пребывал в эйфории – в фамильной библиотеке Малфоев оказалось столько книг, что, представлялось, они должны были ответить на все его вопросы. О, эта глупая вера, что можно научиться чему-либо на чужом опыте! В гостиную на первом этаже он забрел случайно, пребывающий в радужных мечтах, как старшекурсник перед выпускным балом… И увидел светловолосую голову, мерно покачивающуюся над спинкой дивана, услышал чей-то стон… Он на многое насмотрелся, еще слизеринским студентом, но не смог заставить себя отвести взор и как завороженный приближался к дивану, став свидетелем откровенной сцены. Люциус, крепко обхвативший Яксли за бедра, насаживающий его на себя, длинные узловатые ноги закинуты ему на плечи… Вместе они напоминали бледного паука, то сворачивающегося в клубок, то расслабленно дергающего конечностями. Зрелище в такой непосредственной близости оказалось для Северуса в новинку, и он смотрел, не в силах оторваться, едва сдерживая неуместный смех. Его удивило и позабавило, что стоны Яксли напоминают рыдания. Если ему неприятно, то почему он позволяет делать это с собой? Но кудлатый слизеринец горячечно шептал глупые слова, после которых Северус наложил бы на себя руки. Самым удивительным было то, что никогда еще Люциус не казался ему настолько пугающе прекрасными, сильным. Знающим на какие кнопочки нажимать и за какие дергать нити, чтобы даже гиганта Яксли превратить в хныкающее ничтожество. Люциус заметил его тогда, улыбнулся и продолжил толкаться в податливую покорно распластавшуюся под ним плоть. А Северус ушел, охваченный тревожным желанием: когда-нибудь он увидит Люциуса таким же беспомощным, таким же покорным чужой власти, как жалкий Яксли. Потому что он пришел сюда за справедливостью, а справедливость не терпит неподвижности бытия. «Времена меняются, Люциус», - решил он тогда про себя. – «Тебе будет полезно узнать, каково это быть игрушкой в чужих руках. Что значит быть вечно вторым после того, кого взбалмошная судьба от рождения назначила первым». Теперь он точно знает, что он не Избранный, потому что его мутит от произошедшего. Он уже давно противен себе, в то время как Люциус беспечен и светел, даже после таких Акций Устрашения, как сегодня. Или… Лицо Люциуса приближается к его лицу, белые пальцы цепляются за грязную мантию. Но Северус точно знает, что руки Люциуса останутся безупречно чистыми, даже после прикосновений к нему. Сказать «нет»? Посмотреть, как исказится от неверия и обиды красивое лицо? Но почему оно так бледно? «Эти мальчики похожи на тех, которым ты, будучи старостой, перечислял правила Дома? Скажи, что тебе не все равно, что тебе так же гадко, как мне!» Но Люциус молчит, нетерпеливо стаскивая с него мантию, тяжелую от воды, и тянет за собой, как сам Северус тянул недавно за плечики одного из подростков. Они их заперли в последней из комнат и оставили там. Дожидаться нового мира, в котором будет все дозволено. Северус успевает взглянуть в зеркало и морщится. Он бесконечно жалок рядом с золотисто–белоснежным Люциусом. Его смуглая кожа какая-то тусклая, ноги и руки нелепо длинны. У него еще есть шанс оттолкнуть слишком настойчивые руки, но он позволяет затянуть себя в душ. Пусть сегодня пирует Избранный. Те, кому лишь дозволено жить, умеют ждать. Почему так жарко? Это вода разогрелась до кипятка или его соблазнитель сгорает от страсти? Неожиданно для себя он смеется – выражение лица у ласкающего его Люциуса исполнено почти заботы… Люциус больно бьет его по щеке, Северус замирает и удивленно смотрит в серые глаза. Нет. Скорее черные. Радужка едва видна, только расширившиеся зрачки. Прикосновения больше не нежные, а бесстыдно собственнические, вот только Северус уже не помнит, что такое стыд. Им же все дозволено. Люциусу. И ему тоже. Например, впиться зубами в эту прекрасную кожу. Дозволено? Люциус вскрикивает, но в его голосе сквозит что-то еще, кроме боли и удивления. - Ах, вот, что тебе нужно, Люциус? – шепчет тогда Северус. И вдруг оказывается, что ласкать это совершенное тело действительно стоит многого. Он не уверен, что это стоит того, что они сотворили сегодня, но не может отказать себе в удовольствии с силой провести ногтями по упругой белоснежной плоти, чтобы остались красные полосы. Он щипает розовые соски, пока они не становятся красными, но Люциус больше не вскрикивает, а молча позволяет делать все это с собой, даже обхватить ладонью член, вполне достойный амбициозного хозяина: длинный, гладкий и упруго тяжелый. Северус сам уже возбужден настолько, что едва владеет собой, в глазах все плывет, но ему хочет большего. Ему хочется увидеть, что Люциусу не все равно, что ему бывает больно, пусть не от угрызений совести, которой у того, похоже, нет, но от его, Северуса, властных безжалостных прикосновений. Он не может отследить момент, когда Люциус перехватывает его руки и разворачивает лицом к стене: - Нет, малыш, этого ты не получишь… - шепчет ему на ухо Люциус. Он пробует сопротивляться, но быстро понимает, что Люциус сильнее. И намного. Тогда ему снова становится все равно. Жарко, жарко… Почему же так жарко? Он не помнит боли, той боли, за которой, к его отчаянию, пришло наслаждение. Он сам толкался в ладонь Люциуса и умолял продолжать, взять его, всего, без остатка. Слова, которые он выкрикивал, были грязнее его утонувшей в мыльной воде мантии… А потом он сполз по стене и прижался щекой к ее влажной поверхности, чувствуя себя еще большим ничтожеством, чем Яксли. Люциус склонился к нему, заботливо потянул наверх, но Северус оттолкнул руки: - Соплохвост тебе в задницу, Люц, неужели ты думаешь, что я не в состоянии самостоятельно подняться? У Люциуса делается такое удивленное лицо, что Северуса снова разбирает неуместный смех. К счастью его соблазнителю хватает такта молча уйти и только, когда, завернувшись в чистый халат, Северус выйдет из ванной комнаты, небрежно предложить вина. И как ни в чем ни бывало болтать о том, что скоро настанет Золотая эра Магического мира. Они шутят, Люциус делает осторожную попытку вновь прикоснуться к нему, обнять за плечи, а в глазах плескается с трудом скрываемое отчаяние. Возможно, его блистательный приятель начал проигрывать уже тогда. Возможно, именно этим объясняются его дальнейшие мотивы. Люциус не просил давать ему Веритасерум, чтобы выдержать допрос. Он вообще старался не подпускать Северуса к себе слишком близко, будто отведя ему роль одного из мальчиков, подвернувшихся под руку, когда после тяжелого дня хочется расслабиться… Но зато как старательно Люциус изображал в дальнейшем дружбу! Что он хотел на самом деле, от своего протеже и одного из случайных любовников? Не давал покоя ни в мгновенно промелькнувшие годы мирного времени, ни в убийственно медленно растянувшиеся месяцы новой войны… Осторожно выспрашивал о планах, пытался предложить покровительство, продвинуть его кандидатуру на значительный пост в Министерстве… …Почему, когда все тело бьется в ознобе, так тепло его ладоням? Почему из всех людей сейчас он думает именно о Люциусе? Эгоистичном, самовлюбленном аристократе, тщетно предлагавшем свою помощь и безуспешно отвергавшем его поддержку? Потому… Потому что ничего больше не осталось… Он не может вспомнить для чего жил, зачем так долго водил судьбу за нос. Потому что в конце концов понял, что не ради Альбуса и даже не в память о Лили он чувствовал себя в ответе за каждую жизнь. Если есть возможность спасти, он спасет, он протянет руку, и пусть пальчики, ухватившиеся за его ладонь, будут не так тонки, как у тех ребят… Пусть это будут некогда безупречно красивые холеные руки Люциуса, протянутые к нему в мольбе. - Ему очень плохо, - шепчет Нарцисса бледными губами. – Еще немного, и он бы не выдержал… Северус, должно быть какое-то укрепляющее средство, какой-то настой. Должно же что-нибудь быть! Ну вот, только зайди к Малфоям и на тебя тут же начнут вешать проблемы. Им всем по-прежнему кажется, что мир вращается вокруг них. Нарцисса все еще убеждена, что Северус «друг их семьи», только к лучшему, что его статус повысился, даром что ожидающих его промаха достаточно. Тот же Драко, полагающий, что как только Северус выйдет из фавора его место займет отец. Потому что так было всегда, и это было правильно. Избранным может быть только Малфой, но никак не смахивающий на неопрятную ворону бывший школьный учитель. Ему так холодно, что он с трудом чувствует собственное тело. Он словно со стороны наблюдает за своими руками. В мертвых пальцах держит пузырек – из его запасов, ему все чаще требуется сильное тонизирующее средство. Капли похожи на запекшуюся кровь. - Пей, - говорит равнодушно. Ему не нравится, что Люциус берет из его рук лекарство, как отраву. И выражение лица у него соответствующее – обреченное. Нет, Северус не прав, Малфои, кажется, начали привыкать, что они больше не избранные. Почему это совсем не радует? Не ласкает самолюбие? Из них двоих теперь по всем статьям второй Люциус, даром, что они в его родовом доме. Малфои здесь не хозяева, они здесь пленники. Книги в библиотеке неумело расставлены по полкам гоблинами. Корешки выдаются вперед, как уродливые черные зубы. Темно-бурая капля скользит по остро выпяченному подбородку, ныряет вниз и, пробегая по белой шее, замирает на кадыке. И только тогда Северус с удивлением ловит себя на том, что любуется Люциусом. Азкабан сделал это тело суше, но странным образом притягательно смотрится в расстегнутом вороте прозрачно-бледная кожа. Блондин замечает его взгляд и мгновенно изможденные черты преображаются. Вот самое подходящее тонизирующее для Малфоя - вновь ощутить себя включенным в игру, способным управлять ею. Северус знает, что сейчас должно произойти, как и то, что теперь в их случайном танце страсти будет вести не Люциус. Так же, как очень давно, глядя на него потемневшими глазами и упрямо сжав губы, Люциус тянет его на себя. Кубок падает на ковер, светлый ворс темнеет от темно-кровавой жидкости, а Северус улавливает запах смерти навсегда смешавшийся для него с запахом страсти. Он сухо смеется, позволяя ослабшим пальцам повозиться с застежками мантии, но горячее тело под ним заражает нетерпением. - Ты действительно хочешь этого, Люциус? – шепчет он, наклоняясь, убирая со скул спутавшиеся пряди. Люциус тяжело дышит и чуть слышно выдыхает: «Да». И тогда Северус отстраняется, неторопливо освобождается от одежды сам и осторожно стягивает с Люциуса влажную сорочку. Он проводит ладонями по гладким плечам, большими пальцами лишь слегка нажимает на бледные соски. Люциус протяжно стонет и толкается бедрами вверх. «Да», - шепчет он снова, выгибаясь от его прикосновений, как приласканная кошка. Он умопомрачительно соблазнителен в просящих движениях, но и теперь, ластящийся к его рукам, требовательно прижимающийся к его телу, нисколько не уязвим… Он отдает себя, как скупой рыцарь годами накапливаемые сокровища нищему. Это и злит, и возбуждает. Северус целует воспаленные алые отметины от недавней пытки, голова его кружится от стонов удовольствия, неотличимых от стонов боли. Он не намерен щадить Люциуса. Он берет его лицом к лицу, не утруждаясь подготовить, и упивается давно желанным зрелищем: от белоснежной маски непричастности не осталось и следа. Именно ему, а не Темному Лорду удалось сделать это: добиться не страдания, а полной отдачи, почти покорности. Пронзенный этой мыслью он не выдерживает первым и изливается в шелковый, услужливо сжимающий его разгоряченную плоть канал. Глаза Люциуса распахиваются, почти с ребячьим неверием, он делает попытку вырваться, но Северус не позволяет ему этого и, грубовато лаская ладонью, доводит до оргазма. Лишь секунду ему страшно. Нелепое предчувствие охватывает его: у них никогда больше не будет шанса сделать это как-то иначе… Так чтобы не разбрызгать ни капли хмельного напитка взаимной страсти. Так, как Люциус желал с самого начала, а он уже тогда, похоже, все испортил. Внезапно он кажется себе еще омерзительнее, чем в их первых раз. - Уходи, - произносит Люциус глухо. Серые глаза без выражения глядят в потолок. И Северус уходит. Он уходит в холод. Куда-то, куда его манит тающий призрак зеленоглазой ведьмы. Она тонка и юна, она улыбается ему, но его ноги тяжелеют шаг за шагом, и нет больше сил идти дальше. Да и правда ли это, что он движется вперед? Он дергается в ознобе и пытается в кровавом мареве разглядеть зеленые омуты, в которые он окунулся, изливая душу, доказывая и объясняя, что не зря прожил. Но ничего не видит перед собой, только кромешную тьму, а те зеленые огоньки, кажется, выжгли из его памяти последние иллюзии. Ничего больше не имеет значения, осталось только раствориться в небытие и не будет больше ни боли, ни холода, ни страхов. Не будет ничего. Ну и пусть... Да будет так. Но вот только… кто-то крепко держит его за руки, гладит пальцы, согревает его ладони дыханием. Кто-то настолько бесцеремонно уверенный в своем на него праве, что кроме запаха крови Северус наконец начинает различать еще один запах. Легкий, но очень знакомый. Он похож на слабый аромат зимнего яблока и первого дуновения весны, едва позолотившей солнечными лучами хрупкие льдинки. Люциус… Так вот в чем дело… Перед глазами проносятся последние события, которые он помнит. Даже слишком хорошо. Итак, он мертв? По всем законам должен был бы. Правда он успел приготовить безоар, успел затолкать его за щеку, не забыв предупреждения Альбуса насчет змеи и инстинктивно именно от нее ожидавший главной опасности. Но раны, нанесенные клыками Нагайны, оказались слишком жестокими, после такого не выживают, разве только кто-нибудь вовремя придет на помощь, а к нему никто не шел, пока он не провалился в забытье. И все же он чувствует присутствие Люциуса. Смутным отголоском в памяти проносится краткое воспоминание из детства. Так получилось в его несуразной жизни, что вот так - мягко держа за руки - его утешал когда-то только один человек. Тогда этот человек действительно казался ангелом. Белокурым ангелом их Дома. Во что тогда верил Люциус, почти такое же дитя, как и его подопечные? В свою избранность? Да, конечно же, но еще он верил, что ему дано вести их путями, выверенными поколениями и поколениями его предков, к некоему всеобщему благу… Да мало ли во что они все верили? - Он… Он, кажется, приходит в себя! – режет слух мальчишеский возглас. Мордред и Моргана! А этот-то что здесь делает у его смертного одра? - Да, похоже, - осторожно замечается прохладный голос. - Мистер Малфой, если он поправится, я обещаю вам, что сделаю все, что в моих силах, чтобы вас наградили за… Поттер неловко запинается. Наградить Люциуса Малфоя? За что? За великие подвиги в прошедшей войне? Это настолько абсурдно и дико, что глаза Северуса распахиваются сами собой. Он моргает от резкого света, а потом смотрит в лицо человеку, которого единственного хочет сейчас видеть. Чтобы получить ответ на вопрос: «Я снова удачно подвернулся тебе под руку, Люциус? Представь, а я было поверил, что…» Во что он поверил? В бескорыстие милорда?! - Северус, слава Салазару, - тихо шепчет Люциус, будто не желая, чтобы Поттер тоже обнаружил, что Северус окончательно очнулся. Поттер подходит к его ложу, Северус это чувствует, потому что ему заслонили свет, так необходимый сейчас, чтобы разгадать наконец истинные мотивы Люциуса. Но смотреть на зеленоглазого юношу он не хочет. Просто не хочет и все. - Профессор? - осторожно шепчет Поттер. - Вы действительно надеетесь, что он ответит? – раздражается Люциус. - Раны слишком серьезны и не скоро он снова заговорит. - Да… Да… Я понимаю… Мистер Малфой, насчет помилования я поговорю сегодня же с Кингсли,- благодарно замечает юнец. Северус выдергивает свои пальцы из теплых бережно согревавших его ладоней. Эту блажь он Люциусу не простит. Заставить его снова жить! Ради чего?! Ради кого? Ему все равно, что Люциус сильно бледнеет, что в серых глазах, как когда-то, плещется отчаяние. Ему нет никакого дела до мелких неудобств мистера Малфоя! Только почему-то нестерпимо горько, пусто… от звука хлопнувшей двери. И тогда ему становится наплевать на гордость, - вновь окунаться в холод ему не хочется. Он готов позвать, крикнуть, что есть сил, но только влажный хрип вырывается из его горла. - Снейп? Профессор? Так вы хотите, чтобы он остался? Так вы… Зеленые глаза изучающе пробегают по его лицу. Северус жмурится, потому что он больше не намерен ничем делиться с Поттером. Не этим... *** Напротив старого ничем, кроме вывески «Ремонт», не примечательного универмага стоял высокий белокурый мужчина. Под ярким летним солнцем он заметно выделялся среди прохожих: закутанный в черную мантию, контрастировавшую с белыми волосами. В руках он держал тросточку и теребил набалдашник с таким видом, будто раздумывал, а не выбить ли стекло вечно закрытого магазина. Люди оглядывались на него и улыбались, но не осмеливались громко выразить удивление, потому что незнакомец не производил впечатления дружелюбно настроенного человека. Он явно никого не замечал, будто пришелец из другой эпохи, провалившийся во временную дыру и испытывающий подобие шока. Или удивления? Впрочем, ни то, ни другое состояние не смогло бы точно охарактеризовать выражение его лица. Какой-то мальчишка в джинсах и футболке громко рассмеялся, проходя мимо: - Эй, мужик, в балахоне не упарился? Люциус вздрогнул и резко развернулся на звонкий голос. Тогда мальчик смог разглядеть выражение этого лица: мрачное, как у покойника. Что-то было еще в серых глазах, пронзавших бедолагу насквозь, взгляде, с болезненным интересом рассматривавшем хрупкую фигурку. - Мистер Малфой, - произнес рядом с мужчиной спокойный голос. – Вы привлекаете внимание. Мальчик, воспользовавшись тем, что жуткий человек отвернулся, смешался с элегантно одетыми девушками, проходившими мимо, поглощенными собственным беззаботным щебетанием. - Что вы хотели сделать с этим магглом? Запустить Авадой? Круцио? Ах, у вас же все еще нет палочки. - Вы невысокого мнения обо мне, Поттер. Даже если бы была, мне не нужны неприятности. Поттер чуть улыбнулся и спросил с необычным беспокойством в голосе: - Вы расстроены? Люциус прикрыл глаза, криво усмехнулся и поинтересовался сладким тоном: - Вы оставите меня сегодня в покое, мистер Поттер? - Вас зовет Снейп, - просто ответил юноша, продолжая изучать фальшиво улыбающегося Малфоя. - Что? - Он зовет вас. Очень. Глаза Люциуса предательски блеснули. - Когда Вы успели довести его до такого состояния, что у него прорезался голос? - Он все смотрел на дверь, когда вы ушли. И жалобно хрипел. Маска холодной светской вежливости слетела с порозовевшего лица. Избегая смотреть на задумчиво щурящегося Поттера, Люциус поспешно шагнул к стеклу витрины. End.
ДЖЕКизТЕНИ: Азазелло пишет: Неудачная попытка написать снейпоманский фик № раз. низасчитано. Малфой - кул -) Если серьезно, какой бы гад Малфой не был, он получился более выразительным, на мой взгляд. все равно я его люблю, а Снейп зануда-) Азазелло спасибо большое, мне действительно очень понравилось.
Азазелло: ДЖЕКизТЕНИ низасчитано. Малфой - кул -) Ушло выпить йаду
mort: клево! мне понравилось.. оч. нежно и интересные описания (да-да) именно Малфоя...
Иришка: Азазелло пишет: Неудачная попытка написать снейпоманский фик № раз. А почему неудачная?... А мне понравилось... очень-очень... ДЖЕКизТЕНИ пишет: Снейп зануда И вовсе не зануда! Просто он сначала думает и только потом делает, а не так как некоторые (не будем показывать пальцем )
Азазелло: mort, Ильга Иришка Потому что не снейпоманский фик вышел Ну не любят Севочку и все тут... *горестно плачет*
ДЖЕКизТЕНИ: Иришка пишет: И вовсе не зануда! Просто он сначала думает и только потом делает Ага, индюк тоже думал))) а потом его змея сожрала -) Азазелло, нинада травиться)) Йа больше не буду. И честно обещаю поймать и полюбить Севочку -)
Азазелло: ДЖЕКизТЕНИ поймать и полюбить Севочку -) Звучит интригующе Ждемс!
Бладжер: Над последней фразой Поттера даже слезу пустила. Надеюсь, что не от общей изморённости организма, а от качества фика
полная версия страницы