Форум » Фики с пейрингом Северус/Люциус (слеш) » "Параллели", АУ, но с учетом седьмой книги. » Ответить
"Параллели", АУ, но с учетом седьмой книги.
Азазелло: Название: Параллели Автор: Азазелло Пейринг: ЛМ/СС Рейтинг: R Жанр: мистический романс. Переплетение времен и судеб Статус: в работе
Ответов - 16
Азазелло: Глава 1 Люциус (POV). Он ходит черной холодной тенью, и иногда меня захлестывает к нему такая ненависть, что убил бы, будь у меня палочка. Но у меня больше нет палочки. Нет власти, нет дома и нет сына. Я знаю, что ЕМУ обязан тем, что Драко жив, но в моей ненависти, как и в моей тяге к нему, есть что-то болезненно иррациональное. Всегда было. Было ли это любовью? Уверен – нет. Он всегда являлся для меня источником изумления, забавой, шкатулкой с секретами. Опасной игрушкой, но я не стремился к покою. Не в юности, когда впервые его увидел. Некрасивый угловатый мальчик с глазами-тайнами, с первой минуты я понял, что он пришел ко мне и ради меня. Дичок, вороненок, который влетел в золоченую клетку общипанных приличиями, обычаями и правилами павлинов. Он принес с собой вольный ветер и магию истинного света, идущего от солнца. «Свежая кровь. Она нам необходима. Не чурайся полукровок, незнатного происхождения. Слизерин – вот, что поможет тебе сделать правильную ставку, сын». ................................................... Глубины памяти. Жан и Луи. Жан подкинул в камин хворосту и приготовился грезить с открытыми глазами, созерцая язычки пламени, в которых чудились ему то танцующие лесные эльфы, то вспархивающие диковинные птицы, то разудалые плясуны с праздничной ярмарки, когда в дом вошла мать. - Опять герцог требует с нас половину урожая. Мол, ты, ведьма, еще нарастишь на себя и сына, - сердито бормотала черноволосая женщина, сбрасывая с плеча колючую вязанку можжевеловых веток. - Ну ничего. Так не будет продолжаться вечно. - Почему, матушка? - А вот сходи к речушке, да нарви мне белого донника. Через месяц и узнаешь "почему". Черные глаза мальчика испуганно блеснули из-за неровно остриженной челки, но возражать матери он не стал. Вздохнув, еще раз тоскливо посмотрел на желтые и оранжевые огоньки, пробегавшие жучками и змейками по темным уголькам, и шагнул за порог в прохладный и тревожно-прозрачный звездный вечер. Узкие ступни резво мелькали на темной крепкой тропике, знакомой ему с малолетства. Ветер неласково теребил его жалкую одежонку: холщевые штаны и льняную рубаху; овевал бледное угловатое лицо холодным дыханием; растрепал, а потом, как невидимой ладонью, убрал со лба непослушные волосы. Но чем увереннее ночь с серебряными паутинками созвездий чернильной тучей обступала, засасывала в свое лоно ловкую фигурку мальчика, тем лучистее становились его глаза, словно впитывая в себя ее манящее сияние. Тревожные мысли: "Что там задумала мать?" - постепенно оставили его, и мальчуган стал напевать себе под нос простонародную песенку про короля Тугоухого Жана. Он напевал все громче и увереннее, и даже сами звезды подмигивали ему с небосклона, уже совсем черного, когда он добрался до речушки, бегущей под зеленой аркой из склонившихся к ее водам тонких гибких деревцев. Босые ноги заскользили по влажной траве, но он отчетливо разглядел в лунном свете белые невзрачные цветы. Напевая уже тише, он нарвал соцветия и листья, выдернул одно из растений с корнем, склонился к зыбко мерцавшей глади, чтобы смыть песчаную землю, и вдруг услышал шепот. Один голос был мужским или скорее юношеским, звучный и игривый, другой – смущенный и вспыхивающий время от времени беспокойным весельем - девичий. - Какие у тебя стройные ножки, как у плясуньи из королевского дворца. Не опускай свои дивные очи... Ах... Какая нежная кожа у моей красавицы. - Нет же! Молодой господин, вы потешитесь со мной и бросите, а матушка выгонит меня из дому. - Ну что ты говоришь, красавица. Не выгоняют таких дочерей из дома только за то, что они позволили опьяненному их прелестями страдальцу полюбоваться на... ах... какие колени. - Ах, господин! Вы ли - страдалец?! Не шутите со мной и пустите же. Не губите несчастную девушку! Жану стало жарко от этих речей. Он был наслышан о сыне герцога, беспутном молодом Луи-Анри, соблазнившем, а потом бросившем многих девиц. Осторожно, как дикий ловкий зверек, он пробрался через высокую траву и хлесткие ветви на звук голосов, оказавшись на яркой в молочном бледном свете луны и звезд полянке. Молодой герцог склонился над девицей - румяной, как яблоки в пышных садах осенью, и уже почти снял с бедняжки кофточку. Свет будто шел от длинных волос юноши, а глаза его опасно мерцали - и жадно, и холодно, - как клинок, ищущий жертву. Жан, с трудом отведя взгляд от завораживающе красивого лица светлоглазого демона, присмотрелся к девице и узнал в ней Мари, глуповатую, но очень милую дочь мельника. Жалость сжала сердце мальчика, которому Мари показалась прекрасной неразумной бабочкой, угодившей в сети паука, сплетшего золотую паутину из своих волос, притянувшего глупышку манящим мерцанием стальных глаз. - Мари, Мари, - позвал он шепотом, прожигая лунную пелену опасной ночи глазами. Девушка встрепенулась, заставив соблазнителя растерянно замереть, а потом, вдруг с силой оттолкнув Луи, вскочила на ноги и бросилась бежать, крикнув напоследок: - Стыдно вам должно быть, месье! - Что за дьявол! - оторопело выкрикнул молодой герцог, но не сделал и попытки поймать красотку. Вместо этого Луи сощурил продолговатые, как серебряные листики, глаза и уставился в темноту, странным образом угадывая, где стоит Жан. "Я пропал", - подумал мальчик печально, когда понял, что молодой герцог неотвратимо приближается к нему. Бежать в сторону не было возможности: помимо того, что любое резкое движение спровоцирует шорох, ему придется еще выбираться из опутавших ноги зарослей. Оставалось только рассчитывать на темноту, более густую у реки, чем на поляне. Но темнота ему не помогла. Молодой герцог встал прямо напротив него, выхватил из-за пояса - "кинжал? шпагу?", - успел ужаснуться Жан - какой-то темный длинный предмет, похожий на ветку, и громко выкрикнул: - Люмос! И сразу стало так светло, будто солнце поменялось с луной местами. Жан, сжав кулачки, беспомощно смотрел в ледяные глаза. - Хмм... Кто это у нас тут притаился? Болотный черт? Чертенок... Луи рассмеялся, разглядывая встрепанного мальчика. - Ну и что ты тут делаешь, чертенок? Зачем вспугнул мне мою птичку? - Это не птичка, а Мари! – сердито выкрикнул Жан. - Да? Она твоя сестра? Гнев Жана мистическим образом остыл, так как в глазах его созерцавших не было злобы, а только пробегавшее веселыми искорками изумление. - Нет. Я с ней не очень знаком... Но ее мать очень строгая. Не пожалеет и выгонит бедняжку из дому. - Ты такой жалостливый? Или приятно чувствовать себя этаким маленьким рыцарем, малыш? - Мне просто стало противно! Если все ваше могущество заключается в том, чтобы портить девиц... Но Луи рассмеялся на это. - А ты очень строг, малыш. Но, поверь, мое могущество не для подобных примитивных вещей. Я лишь беру то, что мне принадлежит по праву. Бессовестный блондин весело огляделся, самоуверенно усмехнувшись растерявшемуся и хмурому Жану: - Видишь ли, все, что родится на земле моего отца, принадлежит мне. Ты же не страдаешь от раскаянья, если раздавишь травинку, которых бесчисленное множество гибнет под твоими... Ммм... длинными резвыми ногами. И все не так просто. Иногда сложно определить какое именно удовольствие может доставить тот или иной упрямый зверек. Вылезай-ка. Я хочу взглянуть на тебя. С этими словами Луи потянул Жана за руку и вытащил на полянку все так же ярко освещенную призрачным светом. - А ты не очень красив. Но что-то в тебе есть. Да, ты занятный, - задумчиво констатировал он, с явной заинтересованностью проскользив взглядом по его стройной фигурке. - Я не зверек! – Жану стало страшно и почему-то сладко, а от этого еще больше страшно, и потому он снова разозлился. Но молодой герцог нисколько не смутился, неожиданно заявив: - И ты – маг. Поэтому она и услышала твой шепот. Да... Ты маг. Большая удача. Ты сын деревенской ведьмы? Жан? - Да. И что? - А то, что я давно хочу посмотреть на тебя. Но ты бездарный маг... Иначе бы все в деревне говорили о тебе, а не о твоей матери. - Я не бездарный! Только у меня нет этой вот штуковины, как у вас. Тогда бы я показал вам! - Да? Покажи. Луи азартно заблестел глазами и с кривой усмешкой протянул Жану палочку. Не веря собственному счастью, осторожно, мальчик обхватил палочку пальцами. Волна тепла и радостного, как пузырьки забродившего сладкого сока, возбуждения охватили все его существо. Луи смотрел на него слегка наклонив на бок голову, и хотя в этом жесте праздного любопытства было что-то обидное: молодой герцог явно воспринимал мальчика, как зеваки бродячего актера, - Жану захотелось доказать этому красивому негодяю, что он настоящий и очень сильный маг. Но как? И что для этого нужно делать? Никогда до этого в его руки не попадало такого сокровища, и от осознания этого слегка кружилась голова. Сосредоточившись на нитях лунного света, он прошептал имя, которое мать всегда связывала со звездами: - Элберет! Поляна вновь вспыхнула, но не так, как от заклинания Луи - простым белым светом. Она замерцала и заискрилась, будто на нее просыпалась звездная пыль, чашечки цветов вспыхнули изнутри, изливаясь ласковым голубоватым светом, приподнялись над яркой изумрудной и искрящейся от капелек росы травы. - Светлая Моргана! Красиво! Со смехом, беззаботным и веселым, таким, который странно было слышать от этого испорченного белокурого месье, Луи бережно забрал у мальчика палочку, направил ее на траву и цветы, а затем замысловатым движением в воздухе сплел и гордо приподнял на ладонях венок. Жан смотрел на него, как на диво, боясь шелохнуться, и не нашелся, что сказать, когда молодой герцог подошел к нему и водрузил венок ему на голову. - Ты самый очаровательный чертенок, из всех какие могут быть в сущем мире. Тебе нечего делать в убогой лачуге, малыш. Я возьму тебя себе, наряжу в шелка и бархат, обучу играть на флейте... - Мне прекрасно живется и с матерью, месье, - сердито заявил Жан, стаскивая с головы венок. Он хотел его бросить на землю, но не смог, залюбовавшись, и так и держал его в руке, хмурый и растерянный. Глаза Луи померкли, как и волшебный свет от травы. - Твоя мать - злая колдунья. Я много слышал о ней. Знаю, что она частенько тебя колотит. Я же предлагаю тебе легкую жизнь в веселье и сытости. - Извините, месье... – угрюмо произнес Жан. - Но меня заждалась моя матушка. Мальчик вздохнул, неуклюже наклонился, опуская венок на землю и, не оборачиваясь, зашагал к дому. Луи не останавливал его, но мальчик чувствовал спиной острый взгляд, пока гибкие ветви не спрятали его в надежную темноту. ................................................................................................. Малфой Мэнор. - Люциус, уже час дня, а ты все лежишь! Да что с тобой, наконец?! - А ты, как думаешь? - Это не выход вот так... лежать здесь, как живой труп. Ты сам себе делаешь хуже, ты показываешь всем им, что сломался. Я прошу тебя... все будет хорошо... - Ты можешь оставить меня здесь, в моей комнате, в покое? Что еще я должен делать, чтобы оправдать твои надежды? Может, мне выучиться плясать и исполнять для вас танцы? - Дорогой... - Цисси, я выйду. К обеду. Обещаю. ............................................................... Люциус (POV). Наша юность... Моя юность, а его детство. Были ли мы счастливы тогда? Я утверждаю, что "да, были". Тогда... Мы были достаточно наивны и неопытны, чтобы считать, что мир крутится для нас и ради нас. Или в этом был уверен только я? Неважно. Тогда он еще умел казаться счастливым. Я был очарован им, когда он был ребенком. Чудной мальчуган, так доверчиво носивший на ушах всю ту лапшу, которую ему на них вешали. Особенно внимательно он слушал меня: серьезно, иногда сдержанно улыбаясь. Он и тогда был не очень-то прост, но такого блеска в глазах, такой веры во что-то загадочное, непостижимое - я больше ни у кого из наших не видел. Подозреваю, что я и сам не воспринимал мир так, как он, когда был в его возрасте. Из него струилась магия, стоило только усмирить его агрессивную угрюмость доверительными беседами. При всей своей притягательной для меня наивности и уязвимости он был настоящим слизеринцем. Ему нравились наши "игры", интриги, которые мы затевали, в основном, против гриффиндорцев, а иногда и против друг друга, но меня все время преследовало ощущение его чужеродности среди нас. Как я понял потом, оно было ошибочным. Более хитрого и изворотливого человека, каким он стал, когда вырос во взрослого мужчину, я не встречал. Уверен, ему уступает даже этот, наш повелитель. Урод, с пустым черепом, обтянутым кожей... Салазар... О чем это я? Ах да, наш уважаемый повелитель. Я очень рад, что он в моем доме, это большая честь для меня и моей семьи. И я не знаю, что Северус играет, продолжает играть на покойного директора. Ради чего? Опять ради раздирающих его переплетений потоков магии, захвативших его из-за детской влюбленности в грязнокровку? Будь он не так упрям, я бы сумел объяснить ему, что это было ошибкой, недоразумением, что его ждала другая судьба, кроме службы чужеродному ему свету. Отражению, точнее – ложному подобию того обжигающего света, который излучали его глаза в детстве, только теперь этот свет сжигает его изнутри, так как ему не позволено прорываться сквозь слои и слои его лжи. Я говорил уже, что он был уязвим и доверчив. Ничто так не привлекает меня, как эти качества в потенциально сильном человеке. Что может быть соблазнительнее, чем изучить трещинки в непробиваемой броне, когда она еще так прозрачна? Когда ты, как никто другой, видишь, как проникнуть в чужую душу, полную таинственных потоков незаурядной магии, когда у тебя есть возможность насладиться их сладкой первозданностью? Только у меня хватило прозорливости разглядеть сокровища, мерцавшие на дне его души, только поверхностно непроницаемо черной, а на самом деле исполненной сияния истинной первородной мощи древних волшебников? Мне нужна была его девственность, магическая девственность. Тогда мне казалось, что этого мне будет достаточно. Но мое покровительство бросалось в глаза, и, помню, Руквуд сказал мне: - Люциус, ты уверен, что этого чудика, Снейпа, стоит так приближать к себе? Он неприлично беден, и он полукровка. Только не говори, что у тебя к нему исключительно дружеские чувства. Он настолько младше. Помню, меня задели его слова и, придав лицу ленивое недоумение, я попытался объяснить: - Он талантлив. Талантливее многих чистокровных слизеринцев, Август. Ну а чтобы это не казалось странным... Мы можем устроить представление. Это будет забавно. - Ах вот в чем дело! Он забавляет тебя? Руквуд рассмеялся и хлопнул меня по плечу, я, кажется, скривился, опасаясь возможных последствий «представления». Отчасти мне элементано не хотелось делиться своим сокровищем, но с другой стороны я страстно желал продемонстрировать, какое чудо я открыл. - Да, он меня забавляет, - неохотно согласился я. И тогда мы вместе стали продумывать детали несложной игры с нашим юным гением.
Potion_master: Надеюсь, что Салазар пошлет Вам сил осуществить задуманное до конца.
Азазелло: Potion_master Спасибо ) Силы действительно потребуются.
Лунатик: Азазелло На грани ориджинал. Но пока гладко. Куда вот заведет Посмотрим. Удачи.
mort: исправьте только "как и в моей тягЕ к нему" а так все гладко... романтично.. насколько может быть романтичной ненависть мне ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛСЯ экскурс в историю... ну люблю я историч. вставки и экскурсы... люблю и нелинейное повествование..
Блох@STIK: Азазелло Наверное один из самых красивых и романтчных фиков, прочитанных мной... Жду проду)
Азазелло: Лунатик Да, можно так воспринять, но это не совсем ориджинал. Спасибо за отзыв. mort Исправлено ) ну люблю я историч. вставки и экскурсы... люблю и нелинейное повествование.. Больше всего опасалось, что это оттолкнет от фика с первой же главы. Обнадеживает, что это не так ) Блох@STIK Правда нравится? Очень приятно
Азазелло: Глава 2 Наша затея была интересна сама по себе: силой мысли и воображения создать некую сущность, Тварь, которая бы подчинялась нашей воле. Нам удалось подключить к этому делу еще троих сокурсников, но не все были довольны. - И столько суеты из-за какого-то сопляка! Стоит ли игра свеч? – возмущался Лестрейндж. - Это сейчас он «сопляк». Я посмотрю, что ты запоешь, когда ему будет семнадцать, - осадил его я. - Семнадцать? Чепуха, он останется для меня сосунком-полукровкой и в двадцать. К тому времени... - К тому времени – «что»? - Я не собираюсь оставаться на месте, Люциус. - Вот именно поэтому я и предлагаю тебе попрактиковаться в Темной магии. - Все не так плохо, Раби. Постарайся сосредоточиться на чем-нибудь действительно страшном. Пусть мальчишка наделает в штаны. Ты этим хотел нас поразить, Люциус? – хохотнула Беллатрисса. - Если вы собираетесь болтать, вместо того, чтобы заниматься делом... Я предупреждающе обвел приятелей недовольным взглядом. Первым сдался Руквуд. - Все нормально, Люц. Итак, мы должны сосредоточиться на своих кошмарах? - Да, Август. У каждого есть свой кошмар, какая-нибудь черная тень, которая преследует во сне. Что-то навязчивое, иррационально страшное и жуткое. - А оно не обернется против нас? Только уже наяву, - засомневался Шанпайк. - Нет, Стэн. Вы освободитесь от него, как только ваш страх выйдет наружу. А потом я... покажу ему часть мира Снейпа, некоторые самые лакомые обрывки его фантазий. И не забываете, мы делаем Тварь, подвластную нам. Наше творение. - Бедный мальчик... Ты садист, Люциус, - притворно опечалилась Беллатрисса. - Оно не причинит мальчику зла и самостоятельно рассеется через неделю. Я не очень был уверен в своем последнем утверждении, но меня охватил азарт, да и мои соучастники, несмотря на строптивость и страхи, выказывали признаки нетерпения. .................................................................................................................... Спустя неделю ОНО не рассеялось. Меня стали мучить угрызения совести, когда я видел бледного, издерганного больше обычного мальчика. Угрызения совести – плохой признак. Это значит, что ты сделал что-то, на что не имеешь права. Потому что границы и рамки каждый определяет для себя сам, и если одному можно принуждать и грабить, то другому нельзя даже случайно задеть кого-то локтем. Так учил мой отец. В остальном, все шло неплохо: Северус не жаловался учителям, вообще никому ничего не рассказывал о преследующей его тени... старухи. Наша тварь обрела облик косматой черноволосой старой ведьмы, и это был именно мой кошмар. Мои соратники только дали мне дополнительную энергию. Дело в том, что мне часто снился один и тот же сон, с тех пор, как я увидел мальчика. Там был я, но живущий в средневековом замке, и под другим именем. И он, но бедный крестьянский подросток-маг из убогой деревушки. Засыпая, я развивал этот сон, хотя картины, вспыхивавшие в моем мозгу, были не только завораживающе красивы, но и тягуче, изнуряюще соблазнительны. Во сне мальчик принадлежал мне и делал то, что мне нравилось, развлекая меня, но чем дальше шел сон, тем страшнее становились сцены. Отец советовал доверять снам, потому что только так можно определить границы своих возможностей и своих прав. Старуха путала мне все карты, преследовала меня в ночных кошмарах и рушила мое счастье: хрупкое и сияющее, как застывшие в хрустале грезы. - Скажи хотя бы мне, что происходит? Мы сидели на подоконнике. Я - в мантии, кое-как накинутой на ночную рубаху, а он - в длиннющей ночной сорочке, угрюмо сосредоточенный. - Я уже объяснял, что это мои проблемы. Я невольно улыбнулся. У говорившего тускло сияли засохшие дорожки слез на щеках, сухие глаза настороженно смотрели в темный конец коридора, откуда из-за поворота могло возникнуть Нечто, заставившее его плакать (пусть этого никто не видел), и доведшее его до того, что он уединился здесь, где я, мучаясь бессонницей, и нашел его в полночь. Я смотрел на его резкий профиль, пытаясь разгадать мистическую тайну: что меня так в нем привлекает, но припоминал только свои сны, где эта тонкая бледная кожа, беззащитно выступающие ключицы, по-птичьи острое плечо, едва не выбившееся из ворота, - все щекотало, обжигало мои губы опьяняющей магией, посылая колючие иглы света внутрь меня. Это было пронзительно больно и также гибельно восхитительно, как лететь в сверкающую пропасть, уже готовясь разбиться и замирая от ужаса, а в последний миг – взмывать вверх на еще более головокружительную высоту. - Я видел какую-то тень, которая тебя преследовала, Сев. Я помогу тебе избавиться от нее. Здесь ты не одинок. Зачем все делать самому? - Не надо. Я знаю ее секрет. Она из нашего предания. - Предания? Какого предания? - Мать мне рассказывала. Про ведьму, и ее заблудшего сына. Я не должен прогонять старуху. - Но почему?! - В предании есть демон. Я видел его однажды. В странном сне, когда мне казалось, что я и не сплю вовсе. Он похож на луч света, этот демон, но на самом деле – он тьма, и земля разверзалась под моими ногами. Если я поддамся ему, то все будет неправильно. Так думает мать. - А ты как думаешь? Ты уверен, что твоя мать не ошибается? - Нет. Но во сне он хотел забрать меня. Куда-то... Я не понимаю куда. - И что ты собираешься... Но мне не удалось договорить, потому что он вскрикнул и вскочил на ноги. Я тоже сполз с подоконника, потому что увидел ЕЕ. Сгусток темной энергии, неясной тучей надвигавшейся на нас, но чем ближе эта тварь подходила, тем отчетливее в ней различались очертания старухи из моих кошмаров. Я выхватил палочку, готовый произнести заклинание. Но вот какое - я не знал. То, что сущность окажется настолько живучей, не входило в мои планы, я был растерян, но мальчик смело двинулся к ней, вперед. Его руки прижались к бокам, он неподвижно застыл перед ней. По моему лбу струился пот. Мне было страшно, страшно от приближения собственного же творения. И тут Снейп что-то громко выкрикнул на латыни, и с ужасом я увидел, как из него, из его черных глаз, извернулось облако тьмы, обрело похожую на уже имеющуюся сущность форму и направилось к ней. - Бежим! – звонко закричал мальчишка и потянул меня за рукав. Считая это предложение разумным, я побежал за ним, не поддаваясь его окрикам двигаться быстрее. Мои ноги деревенели, но я чувствовал себя обязанным защитить его хотя бы спиной, пусть в этом и не много было смысла. Рационально рассуждать я не мог: узкий коридор наполнился липким ужасом и сковывал сознание. Мы выбежали на развилку, обернулись и... О чудо: обе дьяволицы приблизились друг к другу, слились одна с другой... и начали медленно рассеиваться, как и было спланировано, но не произошло к сроку. - Ты видишь! Он скакал, совсем как ребенок, а я закричал, что есть мочи: - Август! А потом беззвучно засвистел, как мы уславливались. Это свист мог услышать только Руквуд. Действо в коридоре еще не завершилось, но исход уже вырисовывался удовлетворительный. К нам выбежали, кроме Руквуда, Лестрейндж и Шанпайк. Северус замер. - Смотрите! Он справился! С ликованием я указал растрепанным со сна соучастникам, куда смотреть. Те с критическим интересом оценивали обстановку, но Лестрендж скептически уточнил, скользнув взглядом по хмурой физиономии Северуса: - Он сам это сделал? - Говорю же – сам! Он наколдовал такую же сущность. Вы видите? - Да. Неплохо. Это Стэн соизволил признать очевидное. Он потрепал мальчика по плечу. Тогда Лестрендж прищурился на Северуса и, покровительственно усмехнувшись, произнес: - Молодец, Снейп. Считай, что ты прошел испытание. Теперь ты один из нас. Настоящий слизеринец. Август, выигрыш только тебе или вам на двоих с Люцем? - Какой выигрыш? С дурным предчувствием я заглянул Августу в глаза. Дело принимало совсем нежелательный оборот. - Видишь ли, Люциус, - смущенно начал признаваться Руквуд. - Мы поспорили... Но я сразу сказал, что деньги пополам. Идея твоя. И Снейп... - Заткнитесь! Но было поздно. Он убегал от меня по узким извилистым коридорам и, бросив на Руквуда уничижительный взгляд, я побежал за ним, выкрикивая его имя. Он несся со скоростью лесного зверька, спасающегося от волка. Во сне я часто сравнивал его с быстроногим олененком. Я уже отчаивался, у меня першило в горле и раздирало легкие, когда мне повезло. Случайно, а может, потому что я хотел остановить его любыми возможными способами, но он упал. Со стоном он проскользил какое-то расстояние по полу, а потом резко перевернулся и злобно уставился на меня, облокотившись об пол руками. Вывихнутую ногу он согнул в колене, ему было очень больно, я это видел по напряженному не только от гнева лицу, но он старался не показывать мне этого. Я приблизился к нему, медленно и уверенно. Меня не смущала его злость, а обида... В моих силах залечивать такие раны. Так мне тогда казалось. Опускаясь рядом с ним на корточки, я внимательно осмотрел колено. Недавно относительно расслабленная нога напряглась, но я не стал заглядывать ему в лицо. Осторожно подул на резковатую и угловатую, как и весь он сам, коленную чашечку. Изо рта вырвалось облачко пара, и я направил его усилием воли на больное место, приказывая успокоить боль. После экспериментов с материализацией наших страхов, это оказалось так легко и приятно, что по моему телу разлилось тепло, несмотря на то, что мы забежали по коридорам на сырые нижние этажи. Мне хотелось потрогать мерцающую белым в полутьме подземелий кожу, но я не сделал этого и прогнал от себя другие лишние мысли (насчет того, что кроме этой жалкой ночнушки на нем и нет ничего), поднимая на него уверенные глаза. - Это было испытанием, Северус. Только лучшие удостаиваются такой чести. Ты его выдержал и теперь все, даже самые старшие, будут воспринимать тебя, как равного. Он судорожно вздохнул, жесткий мальчишеский рот стал мягче, безвольнее, и от этого я снова будто охмелел. Все это так напоминало... Я больше ничего не стал делать, только смотрел ему в глаза, но теперь все трещинки его защиты раскрылись передо мной и меня свободно пустили внутрь, в его свет. Там, погружаясь в яркую пестроту его сознания, неожиданно я нашел разгадку. Я его тень, его сосуд, жаждущий наполниться его светом, его опора и проводник. Его внутренний мир полон хаотичных ослепляющих вспышек и потоков магии, нитями разнородного мерцания и направленности, переполняющих его существо, слепыми щупальцами тщетно ищущих твердь и цель. Осторожно я придвинулся к нему и обнял расслабленное сухое тело за плечи. Он судорожно вздохнул и уткнулся мне в грудь острым носом, обжигая меня горячим даже через мантию ощутимым дыханием. Я знал, что прощен. Пока прощен. Но это была только первая наша игра, мальчик.
Азазелло: Мэнор. Все мое тело лишь сгусток боли. Стыда нет, нет уже давно. Кто мы все? Лишь насекомые, пресмыкающиеся перед нашим Господином, попранная честь Слизерина. Поттер сбежал, но, несмотря на пытки, сейчас, когда гнев Повелителя нашел себе выход и иссяк на время, я начинаю надеяться на то, что все скоро закончится. Для моей семьи. Но не для меня. Я сделал неверную ставку еще тогда, когда меня притянула магия чужой души, негатив, противоположность и подобие моей собственной. Тот, чьи таланты обещали стать источником, откуда я бы черпал силы для воплощения собственных амбициозных планов, - оказался слишком упрямым. Северус отказался признать очевидное: мы необходимы друг другу, как дню необходима ночь, а свету – тени. Его использовали еще белее бездарно и жестоко, чем меня, а он продолжает слепо двигаться к цели, давно чужой для него, навязанной ему, запутавшемуся в собственном хаосе желаний и стремлений. Меня же он отталкивает, чурается, как чумы, не желая простить, что путь, мной избранный и провозглашенный верным, привел в тупик нас обоих... - Люциус. Голос кажется механическим, словно из него ушла музыка, и он больше не обволакивает бархатным соблазном, тем более притягательным, что сам его обладатель по-настоящему не осознает оказываемого на слушателей эффекта. - Ты пришел? Чем обязан? - Тссс... Можешь не вставать, лежи, как лежал. Так разговаривают с больным животным, но не с человеком, с которым прошли плечом к плечу большую часть жизни. Пусть и держа друг друга на расстоянии. - Ну уж нет. Сердитый шорох ткани, тихий приглушенный стон. - Что такое случилось, что ты вспомнил обо мне? Что это? - Это бальзам. Великолепное заживляющее средство. В свое время он очень мне помогал. Голос становится мягче, а глаза теплее. В них еще не угас свет жизни, как пламя в углях голодного, оставленного умирать костра. - В свое время? Тогда, когда ты не занимал мое место? Тяжелый вздох. - Мы оба знаем, Люций, что это не продлится долго. Поверни голову... Хорошо... Ну вот. Теперь на тебя не так страшно смотреть. Насмешка и вызов, вспыхнувшие в серых глазах, заставляют сам воздух в пропитанной болью комнате заискриться. - Да? Тогда... – недолгая многозначительная пауза и четкое, требовательное: - Поцелуй меня. Сухой резкий смешок. На миг желтовато-бледное лицо перестает быть похожим на маску. - Моргана! Ты не исправим. Ну это хорошо, я вижу ты выкарабкаешься. - Поцелуй меня, - упрямо. Воздух сгущается и обжигает щеки. - Сейчас самое подходящее время для нежностей! Нам больше не двадцать, Люц. И тебе следует... Ах! Шорох ткани, возня и мягкий влажный звук украденного поцелуя. Возмущенное шипение. - Ну? Доволен теперь? - Нет. - Тебе всегда и всего мало, - устало. - Я пойду, у меня есть дела. - И ни в одном из этих дел нет смысла... - Да? Тогда ты, возможно, объяснишь мне, в чем для меня остался смысл? - Я уже говорил тебе: быть рядом со мной. Всегда. - И это всегда было невозможно, Люциус. Тебе лучше, как я вижу. Я пойду. Шорох ткани, отчаянный скрип паркета... Проклятие, со свистом вырвавшееся сквозь сжатые зубы. - Мы должны действовать вместе! Мы должны быть вместе, пока не поздно! Пока не случилось непоправимого! - Пусти, Люц. Все непоправимое уже случилось. Мы только пожинаем плоды... Вот так. Мне надо идти. Тоскливый стон паркета, разочарованное кряхтение пружин старинного дивана. - Что ж... Убирайся. И не вздумай больше меня беспокоить! Печальный вздох, мягкий скрип отполированных до блеска половиц и глухой хлопок закрывшейся двери. В глубинах памяти. Жан и Луи. Над котлом зловещей тускло-серой птицей взметнулся пар, наполняя удушливым запахом маленькую кухоньку. Жан устроился в углу на клочке соломы и, не отрываясь, смотрел на клубы темно-фиолетового дыма от поленьев, напоминавшие ему грозовые тучи. - Что это будет за зелье, матушка? Но женщина только оскалила желтые кривые зубы и рассмеялась так, что мальчик поежился. Небо за окошком становилось все чернее, и он стал задремывать в гнетущей тишине, нарушаемой потрескиванием углей и монотонными ударами медного черпака о стенки котла. Ему снилась поляна, залитая солнечным светом и Луи, смеющийся, расхваливающий перед ним свою белоснежную лошадь. С той встречи они почти подружились. Почти, потому что Жан относился к молодому герцогу настороженно, что того нисколько не смущало. Мальчика разбудило бормотание матери, вернее даже не сам звук ее голоса – он был негромким, а упоминание слова «кровь». Он слишком хорошо знал свою родительницу, чтобы продолжать спать, когда она настроена искать жертву для очередной опасной затеи. - Ну вот... Осталась кровь, немного крови девственницы или девственника. Жан сел и, сонно моргая, посмотрел на женщину. По ее загорелому до цвета запеченного пряника лицу струился пот. Почувствовав на себе его взгляд, она просветлела. - Жан, поди сюда, ко мне. Он покорно встал и приблизился к матери и только судорожно вздрогнул, когда та грубо схватила его за запястье и выхватила из-за широкого кушака кривой изъеденный ржавчиной нож. - Матушка! - Молчи, глупец! Герцог будет ползать по этому полу на коленях передо мной. Это зрелище стоит пары капель крови, разве не так? Или ты уже не девственник? Якшаешься с этим испорченным надушенным негодяем. Ну? - Я... не понимаю, - прошептал Жан испуганно. - Не понимаешь? Хорошо же. Она притянула дрожащего мальчика ближе и полоснула ножом по светлой коже. Струйка крови потекла в котел. Жан почти не чувствовал боли, только тоскливый ужас уже привычно сдавивший ему грудную клетку. - Вот так. Достаточно, - произнесла ведьма спустя минуту. Она подула на его ранку, вспыхнула искра, осветив ее лицо, которое в это время показалось Жану едва ли не нежным. Он болезненно улыбнулся ей, залюбовавшись неожиданной мягкой привлекательностью ее резких черт, но чудный миг длился недолго. Как только перестала течь кровь, она оттолкнула его и холодно указала на клочок соломы. Мальчик подчинился с радостью, юркнув в уголок, где он вновь сжался в комочек, обняв себя за коленки. Он все еще хранил воспоминание о заботе, а женщина продолжала работу. Наконец она удовлетворенно улыбнулась и велела сыну идти спать. - Матушка... - Ну что еще? - Как ты сможешь заставить его выпить это? - Не твоя забота... Ты воображаешь, что твоя мать глупа? У меня есть знакомая кухарка. Я вылечила ее дочь от оспы, в те дни, когда половина деревни вымерла. Она сделает для меня многое. Очень многое. *** Он бежал изо всех сил, спотыкаясь, путаясь в мокрой от утренней росы траве, но Луи догонял его. Стук копыт разрывал барабанные перепонки, паника, что его нашли в его укрытии: зарослях шиповника, где он прятался последнюю неделю, слепила, доводя до безумия измученного голодом, выплакавшего глаза мальчика. Матушкина затея удалась, кухарка божилась, что сумела подлить господину любовную отраву в вино, но вскоре к ним в лачугу пожаловал сам герцог, кричал на мать, бил ее кнутом. Жана ведьма вытолкала за дверь, странным безумным взглядом осмотрев на прощанье, и велела до утра не возвращаться. А когда мальчик, дрожа от страха за мать, приковылял продрогший на утро к дому, то на месте жилища увидел только черные зловонные разводы пепелища. Соседки вопили, кидая в него камни, мужчины пытались его поймать. Из всех их криков Жан понял только, что и его мать, и герцог - оба сгорели заживо в доме, и только их демонический визгливый хохот оглашал окрестности, пока не погасли последние языки пламени... - Да стой же ты, чертенок! Но Жан и не думал останавливаться, пусть и трава, и камни, и песчаные берега речушки в серой дали - все мелькало у него перед глазами пестрой лентой. Стук копыт стал глуше, будто бы удалившись. Задыхающийся, едва живой от усталости и горя он обернулся, и тут же сильные руки поймали его, прижимая к себе. - Куда ты бежишь? От судьбы невозможно сбежать, глупый мальчик. Ну наконец ты мой. - Нет! Пусти меня! Я лучше сдохну, чем пойду с тобой! Из-за твоего отца погибла моя матушка! - А из-за твоей матери погиб мой отец. Мы квиты. Да перестань вырываться! Пойми же, мы теперь одни, во всем этом забытом богами краю – одни. Кроме нас на сотни лье нет больше магов. Жан затих. Невольно приникая к теплому сухому телу. - Я позабочусь о тебе. Луи пронзительно посвистал, подзывая белого коня, усадил мальчика в седло, и они помчались к замку, надвигавшемуся на Жана темной глыбой. <<
Bruinen: Ух, как я удачно зашла. Утащила проду. Азазелло , спасибо за чудный фанфик. Идея с "глубинами памяти" очень хороша. Кстати, не подскажите, который век?
Азазелло: Bruinen Я брало 17-ый ) Хорошо, если нравится. Меня тянет вырвать из их времени и судьбы.
Bruinen: Азазелло пишет: Я брало 17-ый ) Ыыы!!! Мой любимый цвет, мой любимый размер! Привет Ришелье, людовикам и Анжелике Азазелло пишет: Меня тянет вырвать из их времени и судьбы Тогда их надо в будущее!
Азазелло: Bruinen Интересная идея! Люциус (POV). Мне всегда что-то мешало. Сначала его детский возраст, потом его влюбленность в грязнокровку. Потом пришло осознание собственной ошибки – сильный лидер, обещавший вывести Магический мир из тупика, на поверку оказался зацикленным на собственных проблемах мясником, а ведь Северус доверился моему опыту, когда выбирал этот путь. Тогда, когда мы, грязные и изможденные, аппарировали ко мне, я впервые усомнился в самом себе. Но, странным образом, мне это уже не мешало. Я ничего от него не требовал, даже следовать за мной. Так вышло, что мы оказались у меня в имении вдвоем и одни наедине с собственным отчаянием. Не помню, как мы очутились в ванной комнате, почему-то казалось естественным, что мы стоим там, на скользком кафеле, а я начинаю стаскивать с него пропитанную кровью и потом одежду. Тяну его за руку под прозрачные благоухающие ладном струи и бормочу что-то вроде: «Сейчас, сейчас... Сейчас все будет хорошо». А потом мы стояли, тесно прижавшись - кожа к коже, сердце к сердцу, и слушали влажный шорох воды и сбивчатое дыхание друг друга. Я даже не уверен, что это я начал ласкать его первым... Он льнул ко мне так же горячо, как я к нему. И то, что естественным образом последовало за нашими голодными прикосновениями, никого из нас не удивило, как и то, что мы уснули потом в моей кровати, обнявшись; как и то, что утром его уже не было рядом со мной. Как и то, что мы не заговаривали об этом, только он больше не вздрагивал и не смущался, когда я обнимал его, бывало, на наших общих встречах совсем не по-приятельски. Я хотел от него большего, но дело было не в физической близости, а в доверии, в отдаче друг другу без остатка. Видит Салазар – я был готов к этому. Он же сопротивлялся моим попыткам достучаться до себя, а потом, когда казалось, что с нашим повелителем покончено, он спрятался в самом ненавистном ему же месте – в Хогвартсе, где часто бывал несчастен. Он спрятался от меня, от всех нас и, как я подозреваю, в первую очередь от себя самого. Глубины памяти. Жан и Луи. Жан полулежал на низком ложе, едва возвышавшемся над испещренном морщинами времени серым полом; льняная простынь повторяла резкие очертания его длинного худощавого тела. Рядом с ним на деревянном столике, изукрашенном растительными узорами, исполненными тушью, стояло широкое блюдо, наполненное прозрачно-медовыми свежими фруктами, дымился бронзовый кубок и, влажно отражая ясный свет, чернел убранный в кожаный переплет фолиант с пером-закладкой, прорезавшим светлые слои страниц. Жан неуверенно взял один из плодов в руку, рассеянно покрутил его и положил обратно, облизывая с пальца сладкий оранжевый сок. Он не знал их названия... Луи называл их «персиками» и утверждал, что они как раз такого же цвета, как кожа его «дорогого мальчика». Жан вздохнул, печально уставившись в высоченную глубину потолка: его все еще удивляла грандиозность покоев, в которых он теперь проводил свои дни и ночи, величественная красота белокаменных стен, пестрота картин, чарующая прелесть скульптур и барельефов, неповторимая беззвучная музыка деревянных, костяных и мраморных завитков... В солнечных по-утреннему радостных лучах под куполообразными сводами танцующим облачком кружились мушки с пестрыми прозрачными крылышками. Ненавязчиво-нежный аромат сухих беспорядочно разбросанных по полу полевых цветов, ради него доставленных в эти покои Луи, щекотал ноздри мальчика, но не успокаивал душу. Луи делал для него все, что он только мог потребовать... Мог бы потребовать, но Жан ни о чем не просил. Он не был наивным и прекрасно понимал, что забота аристократа небескорыстна. Ночами не оправившемуся от неожиданного горя мальчику снилась мать, упрекавшая его в том, что он осквернил честь их семьи, позволив господину, чей род она презирала, забрать его к себе в дом. Ночной гостье тревожных кошмаров было ясно, какие намерения в отношении сына должны быть у испорченного ловеласа. И хотя кроме нежных прикосновений и легких поцелуев Луи пока не настаивал на близости, Жан знал, что такое предложение не заставит себя ждать. Но то, что сказал ему герцог вчера, повергло мальчика в шок: Луи хотел, чтобы Жан стал его женой... А для этого необходимо было приготовить зелье, которое меняет пол мага. И мальчик приготовил необходимое зелье, которое сейчас и дымилось в кубке, остывая, но не мог заставить себя сделать первый глоток. Не так давно мать обманом хотела поработить старого герцога, отца Луи, и это привело к ее собственной ужасной смерти, так как сильный маг, господин Бенедикт Малфой не пожелал пресмыкаться перед безродной крестьянкой, какой бы талантливой ведьмой она ни была. И сейчас, если он выпьет варево, то станет предателем собственной матери, ее идеалов, ее веры в избранность рода Принсев, не нуждающегося в пустой золоченой мишуре и несметных наворованных у магглов богатствах, чтобы творить чистую магию трав, дождей и ветров... Жан вздохнул. У него, потерявшегося в этом странном огромном мире без советов строгой с ним, но такой мудрой матери, остался только один выход. Если в зелье смены пола добавить засушенные лепестки ноготков и щепотку полевых нарциссов, то оно станет смертельной отравой. Мальчик зажмурился, пытаясь выгнать из дум ослепляющую, разрывающую его ноющее сердце картинку: смеющийся Луи, веселый, прекрасный, довольный Луи... Белая батистовая рубашка колышется на ветру, расшитые золотом светло-палевые штаны испачканы на коленях зеленью, но безупречные зубы сверкают в улыбке, а серебряные глаза возбужденно светло сияют. «Я подарю тебе всю эту поляну цветов, мой прекрасный чертенок. Не думал, что ты любишь нарциссы, я так рад, что ты мне сказал об этом...» Молодой герцог, как всегда, был весел и светел, как само солнце. Маг, человек или демон? Кто бы его ни создал, и кем бы он ни был создан, он был рожден своенравно одаривать всех, кто ему приятен - будь то красота, внутренний жар или волшебное очарование магической силы – благами, струившимися сквозь его пальцы. Великолепный и легкомысленный, даже не догадывающийся, какие думы мучают его... Слугу? Любовника? Друга? Ни то, ни другое, ни третье. Влюбленного в него вороненка, ослепленного сиянием его смелости и уверенности в себе, не сомневающегося в своем праве щедрой рукой рассыпать семена добра и зла – без разбору и сомнений. Жан не привык так бездумно, так легко и свободно упиваться сочными плодами жизни. Стать женой солнца... Это было уже слишком для маленького скромного сына угрюмой часто жестокой с ним ведьмы. Бледная рука потянулась к испещренному морщинками времени полу, и с трепетом нашарила один из блеклых лепестков. ............................................................................. Люциус (POV). Вот и все кончено. Не думал, что смерть Повелителя, его окончательная гибель, наполнит меня не меньшим ликованием, чем всю эту свору пустоголовых министерских клоунов в форменных мантиях авроров, глупо-героических подростков, безродных посредственных колдунов и ведьм, серьезно считающих, что магия существует для варки щей, дабы накормить их многочисленное потомство. Но я улыбаюсь, обводя довольным взглядом сияющие физиономии посторонних людей, пирующих у меня в имении, прожирающих мои последние деньги. Я поговорил с Поттером, сумел убедить его во многом, главным образом в том, что и я, и моя семья – лишь жертвы маниакального тирана. Он знает, что нам пришлось пережить, и мои речи тронули его душу, переполненную скорбью... По кому? По Северусу, как это ни забавно. Ведь мой полукровный... приятель? Любовник? Мое наваждение и проклятье... Он числится мертвым. .............................................. - Тебя требует к себе Темный Лорд, - звенящий равнодушием голос; опухший глаз дергается, ядовито ощупывая худое гордое лицо. Замкнутое лицо, чужое... «О чем ты, раздери тебя взбесившаяся горгулья, все время думаешь?! Где ты пропадаешь целыми днями, почему, являясь сюда, ко мне в дом, ты обращаешь на меня не больше внимания, чем на старинные портреты, давно тобой изученные?.. Портреты моих предков, на глазах которых я вытворял с тобой такое, что они в смущении и гневе покидали рамы». - Д-да? Пауза, узкие ноздри втягивают воздух и внезапно весь этот облик, знакомый до боли, до отвращения, до ненасытной жажды сжать в объятиях, причиняя боль, чтобы как отраву выдавить тот дурман, которым опоил его старый гриффиндорский ублюдок, - кажется болезненно четким, будто выпутавшимся из паутины. - Да. К себе. Сейчас же. Больше не было произнесено ни слова, только отдаленно, как шум бури, грохотала битва, но громче ее был дробный звук шагов и осторожное неестественно протяжное дыхание. .......................................... Я улыбаюсь Цисси и встаю со своего места. Гости почти все разошлись, но осталось несколько нахалов, которые слишком близко к сердцу приняли победу и теперь не в состоянии оторвать отяжелевших голов от накрахмаленной, недавно еще белоснежной скатерти. - Позаботься о них, дорогая, - я изображаю подбадривающую улыбку. - Ты не хочешь мне помочь? – раздраженно шипит жена. - Цисси, я должен проведать... Его. Раны были серьезны, нельзя оставлять его без присмотра так долго. - Я не понимаю, какой в этом толк, Люциус?! Не лучше ли было позволить ему уйти? Не к этому ли он всю жизнь стремился? - Дорогая, мы потом все это обсудим. Я с тревогой заглядываю в темно-красное лицо Джозефа Лэсли, одного из министерских, потом предупреждающе смотрю на Нарциссу. Та хмурится, отворачивается от меня и надломленным истерическим голосом призывает эльфа. Она не отпускала меня, ей не нравится вся эта ситуация, она понимает, как и я, что для нашей семьи (итак разоренной и обесчестенной) моими руками вырванный из зубов смерти Северус - лишняя обуза. Я ловлю на себе ее взгляд, обжигающе-осуждающий. Так мать находящегося на грани выживания семейства, возможно, смотрела бы на взрослого сына, который притащил бы в нищий дом подыхающего с голоду щенка... Он сидит здесь, в подвале, утонув в черном кожаном кресле. Он похож на мумию: его шея закутана бинтами, пропитанными кровеостанавливающими мазями; его пустые, как крупные стеклянные бусины глаза - невидяще взирают на стену. Тонкий рот сжат в ниточку, и на сухой желтой коже больше всего напоминает засохшую рану. Он даже не вздрагивает, когда я с шумом захлопываю дверь и сажусь в такое же кресло напротив него, закидывая ногу на ногу. Мы молчим так долго, что там, наверху, наверное, прошло не одно столетие, и все кого мы знали, обратились в прах. Но мне нет до этого дела. Я не меньший покойник, чем он. Нам здесь самое место - подальше от живых людей, которые видят смысл там, где я давно перестал его даже угадывать. Цисси справится... Возможно, я больше не выйду отсюда. Эта идея внезапно кажется мне такой соблазнительной – первая за последнее время, доставляющая мне удовольствие, что я достаю палочку (я «одолжил» ее у покойного Аластора Моуди...) и старательно-сосредоточенно накладываю на дверь сильнейшие запирающие чары. Потом я удовлетворенно усмехаюсь. И слышу сухой смешок. - Что бы это значило, Люц? – скрипит мой компаньон. Я поворачиваю к нему голову. Его вид сейчас мог бы напугать до полусмерти любого человека, не утратившего инстинкта самосохранения: безгубый рот искривился, а неестественно блестящие глаза смотрят на меня в упор с безобразно исхудавшего лица, которое уместно выглядело бы лишь в гробу. - Изволил заговорить? – деланно удивляюсь я. У меня неважно с инстинктом самосохранения, так как кровь, лениво ползавшая по моим жилам, как нечистоты в сточной канаве, внезапно разгорается и обжигающими ручьями живой энергии устремляется к немеющим холодным членам. - Кто-то должен вмешаться, когда ты делаешь глупость. Куда смотрит Цисси? - Она занята – располагает гостей по комнатам. - Ах вот как... У вас праздник? Он издевается? Или спятил? Так и так – он все-таки скотина. О боги, помогите мне побороть искушение в конечном счете придушить его. Мне будет недоставать этого раздражителя, когда я останусь здесь один. И не только здесь. - Мы празднуем победу над тем-кого-уже-можно-называть. Но мне не хочется произносить вслух имя этого... ничтожества. - Понятно... – равнодушно отзывается он и прикрывает глаза. Мне становится страшно, что он опять замолчит, погрузится в это свое проклятое оцепенение, поэтому я высказываю первое, что приходит в голову: - Поттер по тебе скорбит. Всплакнул даже. Его веки дергаются, я судорожно вздыхаю. - Говорил обо мне что-нибудь? - Говорил. Много всего. Но в основном о твоей великой любви к Эванс. - Ах вот как... Тебе не пришлось это по вкусу? - Меня не стошнило только потому, что не до тебя мне, представь, было. Но вспоминаю об его речи с содроганием. Ты действительно любил ее все эти долгие-долгие годы? Даже тогда, когда... Мы были вместе? - Мы не так и много были вместе, Люциус. И что ты вкладываешь в это понятие «были вместе»? - Что вкладываю?! Например, когда я вбивал тебя в старенький скрипучий диван в твоих Хогвартских подземельях! Пока ты не начинал так стонать и вскрикивать, что мне приходилось затыкать тебе рот! - Это еще не значит, что «мы были вместе». Каждый из нас получал свою порцию удовольствия. И только. Это не было любовью, Люциус. Он смотрит на меня насмешливо-невозмутимо, в той манере, которая всегда выводила меня из равновесия и заставляла совершать безумства. Их было не счесть: начать приставать к нему, когда нас могли увидеть посторонние; заманить его на встречу, на которую ему не хотелось идти; предложить ему пройтись и, прижав к стене, оттрахать его прямо в коридоре чужого дома, до такого состояния, что мне пришлось до конца вечера приобнимать его за талию, чтобы он не слишком заметно хромал. Или позволить ему овладеть собой, хотя я знал, что это не будет нежно, и он изучающе рассматривал меня, стенающего и извивающегося под ним, как невиданное насекомое. Или мое последнее безумство - спасти ему жизнь. От его взгляда что-то поднимается во мне... Громадная волна, в которой столько отчаяния и силы, что я ощущаю во всем теле возбуждение и нереальную легкость. Но я заставляю себя посмотреть на него невозмутимо, будто сырой подвальный воздух не начинает мерцающе струиться у меня перед глазами, и сдержанно спрашиваю: - Что же тогда это было, Северус? Для чего, по-твоему, я спас тебя? Что значили мои сны и твое предание? Объясни мне тогда смысл. ................................................................... Соприкосновение реальностей (без POV). Люциус не смог бы сказать, чувствует ли Снейп что-нибудь похожее на то, что он чувствовал сам, но с сильно бьющимся сердцем заметил, что мертвецки бледные щеки окрасились в свойственный им тепло-желтоватый оттенок. - Сны? Предание? О чем ты? – деланно недоуменно спросил Северус, прищурившись. - Я разве не рассказывал тебе о своих снах? О мальчике Жане, о Луи... Помнишь старуху, которую мы сотворили, чтобы испытать тебя в детстве? - Да... Припоминаю. И что, тебе по-прежнему снится этот сон? - Да. Несвязными отрывками. И все заканчивается, когда Жан тянется за лепестком. Я больше не сомневаюсь, что это ты в каком-то диком искривлении времен: вместо того, чтобы сделать единственного близкого для него человека счастливым, он решает покончить с собой. Бедный Луи... Я так и не увидел, чем все это для него закончилось. Что говорит ваше предание? - Гмм... История, которую рассказывала мне мать, на том и заканчивается. Но матушка предполагала, что Луи сошел с ума. Правда потом его обманом женила на себе какая-то ведьма, а род Принсев прервался. Поэтому я воспринимаю все это лишь как сказку. Хотя... Меня всегда удивляло, когда ты начинал мне ее рассказывать. - Тут что-то не так. Очевидно, что это предание связано с нами, а из-за безумного поступка Жана все пошло неправильно. Снейп выглядел странно напряженным, будто в нем шла какая-то борьба. Щеки слегка порозовели, а глаза ожили и, беспокойно мерцая, изучали лицо Люциуса. - У Жана не было выбора, - задумчиво проговорил Северус. - Стать женщиной... Окажись я на его месте... - Окажись ты на его месте, я бы не допустил твоего самоубийства, - сердито выкрикнул Люциус. - Да я и не допустил. И я не думал, что ты женоненавистник. Это после твоих-то откровений с Поттером! Северус продолжал так же странно смотреть на Малфоя, который теперь ясно чувствовал идущую от своего компаньона вибрирующую волну энергии, схожей с его собственной. - Ты серьезно думаешь, что что-то бы изменилось, сделай Жан так, как хотел Луи? – без нотки сарказма или насмешки спросил зельевар. - Уверен. И я думаю, что потому ты и не знаешь конца истории, что они по-прежнему там, в том времени. И их судьбы связаны с нашими. Давно уже Малфой не говорил со Снейпом (да и вообще с кем бы то ни было после того, как он попал в Азкабан) таким безапелляционным непререкаемым тоном. И это подействовало. Северус весь как-то расслабился, словно сдаваясь кому-то или чему-то, став похожим на того юношу, которого Люциус тайно и давно... Любил? Он не смог бы дать точного определения испытываемого к младшему магу чувства. Но - по которому скучал до немеющей боли в сердце – было бы самым точным. - Трещинка в пространственном измерении... – бормотал тем временем Снейп, словно ему снова было шестнадцать, и бывший староста озадачил его очередным интересным заданием. - Это ты хочешь сказать? - Да. - Я читал о таких вещах. Тестрал незримый! В этой идее что-то есть. Ты сумел заинтересовать меня, Люциус, как это ни забавно. Но Люциусу не было забавно. На интуитивном уровне, подчиняясь всегда выручавшему его чутью, он встал и подошел к Снейпу. Они не произнесли больше ни слова, но одновременно протянули друг другу руки, испытывая странное пронзительно-ясное состояние, похожее на гипноз или откровение. Их мозг, их эмоции, самые потаенные мысли и чувства слились и стали общими, как только глаза их встретились. Тогда их скрутил черный непроницаемые вихрь, их сердца пропустили удар, но спустя секунды они обнаружили себя стоящими в просторной зале средневекового замка. - Мы... Мы в замке Луи, Север, - прошептал Люциус, вглядываясь восторженными бледно-серыми глазами в высоченный узорчатый потолок. - Ты проницателен, как профессор Трелони, - проворчал Снейп, закатывая глаза. - Заткнись, - строго глянул на него Люциус, который вполне уместно выглядел в великолепной просторной зале. - Смотри, Жан еще жив! Действительно: тоненький мальчик, до головокружения напомнивший Люциусу одного его юного полукровного подопечного, которому он так благоволил в школе, сидел на своем ложе, сияя чистой светло-янтарной кожей в солнечных лучах, золотыми стрелами врывавшимися во все окна стоящего на возвышенности замка. Люциус сделал движение, будто хотел подбежать к мальчику, но тут же сам себя одернул, сообразив, что напугает его. Вместо этого он достал палочку и прошептал что-то. Лепесток, который мальчик уже держал на своей ладони, рассматривая, исчез. - Кстати, ты вполне сойдешь за омерзительную старуху, его матушку, - ехидно шепнул он на ухо Снейпу и подтолкнул приятеля в спину. Северус бросил на Люциуса прожигающий взгляд, но осторожно направился в сторону мальчика. - Ай! Кто вы?! – вскричал мальчик, конвульсивно дернувшись и отползая к изголовью укрытого тонкими тканями ложа. - Не бойся меня, - мягко произнес зельевар. Он близко-близко подошел к Жану (тот замер и только пристально его рассматривал, впившись пальцами в простыни), взял кубок со стола и протянул его мальчику. - Я бы хотел, Жан, чтобы ты выпил это... великолепно приготовленное зелье. Твоя мать желает тебе счастья, а Луи, кажется, любит тебя и сможет сделать счастливым. Снейп слегка вздрогнул, потому что при слове «кажется», ему в спину вонзился ощутимый укол магии – это Малфой глянул на младшего приятеля с обжигающей яростью. Снейп прикусил щеку, чтобы не хмыкнуть, а Жан заметил наконец Люциуса, слишком пристально их рассматривавшего. - Кто это? - Отец Луи. И он благословляет ваш брак, - торжественно заявил Снейп. Люциус медленно приблизился к ним, произнес ласково: - Я знаю, что мой сын действительно любит тебя, малыш. Не разрывай ему сердце, дай ему то, что он просит. Тогда Жан вздохнул, метнул на обоих магов проницательный взгляд и маленькими глоточками осушил кубок. Превращение совершилось в тот же миг, когда мальчик слизнул с губ последние темные густые капли. Его черты стали немного мягче, хотя и такими же резкими, а так как он был обнажен, и только простынь прикрывала его колени, то оба мага сумели разглядеть два маленьких совершенной формы холмика, приподнявших коричневые соски. Перед ними бесспорно была теперь девушка. Некрасивая, говоря строго, но благодаря своей тонкокостности, какому-то особенно притягательному изгибу, - там, где линия подбородка тянется к ушку, у нее похожему на остренькую золотистую ракушку, – чарующе привлекательна. Какое-то время она смотрела на них огромными черными глазами, которые ее Луи еще будет сравнивать и с ночным небом, и с серебристо-аспидным бархатом, и с драгоценными камнями, и со звездами, на которые они больше всего были похожи. Снейп чувствовал неловкость от необычной красоты юной немыслимым образом похожей на него прелестницы и от того, как на нее смотрел Малфой... все крепче сжимая его руку. Скоро воздух у них перед глазами стал напоминать дымовую завесу, все более плотную. Послышалось чье-то звонкое пение, девушка радостно и взволнованно повернула голову к арке в каменной стене, откуда струились пронзительно-желтые потоки солнечного утреннего света. - Нам пора, Люц. Люциус кивнул, прижимая Северуса к себе так, будто хотел раздавить, и, спустя головокружительный вихрь секундного выпадения из времен и пространств, они снова оказались в подвале Малфой Мэнор. Люциус чувствовал необыкновенную легкость и прилив сил, словно помолодел лет на двадцать. Желая сверить свои ощущения с впечатлениями Снейпа, он повернул к тому голову... и ахнул.
Bruinen: Азазелло пишет: он повернул к тому голову... и ахнул Ааааа!!! На самом интересном месте!!! Проду, плиииз!
mort: да... автор молодца... только "отбетиться" пару раз бы не мешало.. есть место где вместо бОлее написано белее.. . и в слове ладаном (пропущена вторая А).. эх.. ну как вы вот так обрываете на самом интересном... кедавранул бы.. предлагаю альтернативные концы истории.. он повернул к тому голову... и ахнул ... Северус Принс стал блондином. Стал блондинкой... стал НАРЦИССОЙ! стал очаровательной молодой черноволосой ведьмой стал.... ТЕМНЫМ ЛОРДОМ!
Азазелло: Bruinen Осталась одна глава ;) mort Постараюсь исправиться
полная версия страницы