Форум » Фики с пейрингом Северус/Люциус (слеш) » "И обжалованию не подлежит ", PG-13, drama. » Ответить
"И обжалованию не подлежит ", PG-13, drama.
Flamma: Название: И обжалованию не подлежит Автор: Flamma Рейтинг: PG-13 Пейринг: LM/SS Жанр: drama Саммари: В каждом «взрослом», умеющем тщательно взвешивать, точно рассчитывать и грамотно действовать, оставаясь в тени, живет ребенок, играющий в войну и мечтающий непременно быть в ней героем, что ему порой и удается. Посмертно. Дисклеймер: Ничего не мое. Все принадлежит истории :-)
Ответов - 4
Flamma: Это была совершенно бескровная, бюрократическая, а не военная победа. Пострадавшие за правое дело сторонники Темного Лорда были немедленно реабилитированы, а тиранический режим, отправивший их в Азкабан, – должным образом заклеймен. Празднества, устроенные по этому поводу и прошедшие роскошно, но более чем пристойно, убедили достойных граждан Британского колдовского сообщества в том, что бояться им нечего, и все зверства Упивающихся Смертью – не более чем измышления желтых газетенок. А если что и было, так не с этого ли начинали все великие реформаторы? Да и чего, в конце концов, не бывает на войне? Уж «свои»-то тоже вряд ли остались беленькими. Поднятые аурорские архивы вполне подтвердили эту мысль, раскрыв страшную историю злоупотреблений и откровенных зверств, последовавших за развоплощением Повелителя, как его теперь можно было называть. Все ауроры, служившие в те жестокие времена и участвовавшие в «гонениях», автоматически заняли вакантные места в Азкабане, который, впрочем, стал куда более приятным местом с тех пор, как Повелитель, за верную службу, отпустил дементоров на историческую родину. Всех прочих ауроров Повелитель распустил, широким жестом даровав гражданам «политическую свободу». Граждане, почитав тщательно расписанную в «Ежедневном Пророке» инструкцию на тему «за что мы благодарны Повелителю и как это должно выражаться», почесали в затылках и, как и положено гражданам, прониклись предписанной признательностью. Все учебники по новейшей истории были в срочном порядке заменены монографией лорда Малфоя «Голубая кровь на плитах истории» и мемуарами самого Повелителя, скромно и со вкусом названными «Исповедь». На повестке дня остался только показательный процесс трех главных преступников: злодея-вдохновителя террора, убийцы и предателя – Дамблдора, Поттера и Снейпа. И пока они ждали процесса в камере предварительного заключения, мучимые каждый своими демонами, лорд Малфой, вместо того, чтобы отвечать на письма благодарных читателей, метался по замку, приводя в ужас некстати подвернувшихся под руку домовых эльфов. Они никогда не были друзьями. Но, встречаясь на собраниях ближнего круга, где атмосфера липкого страха ударяла в голову, лишая человеческого облика, не говоря уже о таких мелочах, как честь и достоинство, они прониклись друг к другу уважением, которое здесь трудно было заслужить и еще труднее сохранять, и оно связывало их сильнее, чем дружба. И у каждого из них бывали моменты, когда от того, чтобы окончательно сломаться, его отделял один холодный взгляд, заставлявший пройти через все и с вызовом поднять глаза в ответ. Мир Люциуса Малфоя – что немало удивило бы всех, считавших его беспринципным интриганом – был простым и правильным. В нем был Любимый Повелитель, Великая Цель и человек, с которым приятно было разделить победу. Теперь, когда цель была достигнута без намека на героизм, Повелитель заигрывал с журналистами и охотно цитировал из собственной книги пламенные пассажи о гуманизме и либеральных ценностях, а делить победу было не с кем, мир крошился и ускользал, как песок сквозь пальцы. Как хороший политик и просто умный и дальновидный человек, Люциус понимал и желание Повелителя (претендующего не только и не столько на физическое бессмертие) остаться в истории великим гуманистом, и необходимость показательного процесса. Однако понимал он это рассудком, а ребенок в нем, существование которого лорд Малфой успешно игнорировал последние двадцать лет, ныл и требовал героической романтики сражений за Великое Дело плечом к плечу с… проклятье… подлым предателем. Как он, Мерлин его побери, мог? Умный же человек, понимать должен был, что в современном мире великие сражения ведутся в кулуарах, а доблестные рыцари, поднимающие народ на борьбу с драконом, выходят в чисто поле и обнаруживают, что противник за это время занял министерское кресло и объявил их вне закона… А главное, он ведь ненавидел и мальчишку-Поттера и старика-директора, ежегодно предлагающего ему переслащенные речи и лимонные дольки вместо понимания и кафедры преподавателя ЗОТС, в глубокой уверенности, что это вполне равноценная замена… и чего ради, спрашивается, он полез не в свое дело? Варил бы себе зелья, благо, к этому-то у него был талант. А шпион из него – как из василиска психотерапевт (Люциус попытался представить василиска, интимно заглядывающего в глаза с вопросом: «Вы хотели бы это обсудить?»). Изо всех людей Снейп был последним, кто мог расположить к себе окружающих и вызвать элементарную симпатию, не говоря уже о том, чтобы втереться в доверие. Может, он Люциусу потому и нравился, что это вызывало сознание собственной исключительности. А тут вдруг оказалось, что все вокруг были до омерзения правы, а он один ошибался… А лорду Малфою не нравилось ошибаться. Мягко говоря. Все эльфы имения могли на собственной шкуре продемонстрировать тому наглядные свидетельства. - Уделите мне минутку внимания, - потребовала метка голосом Повелителя. - Какие мы стали вежливые! – скривился Люциус и, прежде, чем аппарировать, на секунду по-мальчишески дерзко представил, что было бы, скажи он это вслух (что было далеко не безопасно, учитывая плебейскую, по мнению Малфоя, манеру Повелителя копаться в тайных мыслях подчиненных. Убогое, в сущности, зрелище…) Повелитель ожидал его, откинувшись на спинку кресла председателя Уизенгамота, нежно почесывая шейку Нагайны и благостно улыбаясь. - До чего все-таки должность портит людей, - подумалось Люциусу. – Сейчас он предложит мне бесценный совет и лимонную дольку. Впрочем, все оказалось гораздо хуже. - Друг мой, - торжественно начал Повелитель, - я хочу, наконец, вознаградить Вас за преданность, которую вы демонстрировали все эти годы, - тут он сделал тщательно выверенную драматическую паузу и Малфой, не ожидавший от этого вызова ничего хорошего, тоскливо подумал, что маггловская сцена многое потеряла в лице некоего Тома Риддла. - И поэтому назначаю вас председателем суда на показательном процессе. Я умею ценить верных слуг, - тонко и со значением заключил Повелитель. – Можешь идти готовиться. Я же знаю, - дружески-лукаво (в меру своих сил, конечно…) улыбнулся он, - что теперь тебе нужно перемерить пару десятков мантий, чтобы убедиться, что ни одна из них не соответствует торжественности момента. Сказалась многолетняя привычка: Люциуса хватило и на напыщенную благодарственную речь, и на церемонное прощание. Хлопнул дверью он только после аппарации в имение, но зато от души. Итак, гуманнейший Повелитель не будет пачкать руки кровью своих врагов. Всю грязную работу за него выполнит Малфой, о котором, в любом случае, никто и не думает ничего хорошего. Потом Повелитель сделает скорбное лицо, скажет, что смертная казнь, конечно, ужасна, но мы живем в свободном государстве, и он не может просто взять и отменить решение суда, и, наконец, - разумеется, уже после приведения приговора в исполнение – отменит смертную казнь в принципе, как пережиток тиранического режима. И открестится от «верного слуги» при первой же возможности. М-да. И не то чтобы Малфою не случалось стоять по ту сторону смертного приговора. Взять хоть гиппогрифа, напавшего на Драко. Но там ситуация была ясной как дважды два, и тварь, посягнувшую на жизнь наследника, Малфой с куда большим удовольствием и в полном соответствии с Кодексом, шарахнул бы простенькой Авадой, не вызови это разбирательства, где он предстал бы уже в несколько ином качестве. Так что речь там шла всего лишь об убийстве – тем или иным способом. Лорд Малфой не зря приобрел репутацию хладнокровного убийцы – при необходимости он умел аккуратно, точно и даже изысканно убивать. Но ключевыми здесь были слова «при необходимости». Даже подбрасывая девчонке Уизли дневник Повелителя, в ситуации, когда вопрос действительно стоял как «жизнь за жизнь», Люциус до последнего колебался. О чем Повелитель, разумеется, знал и не простил. И вот результат. Убить – так или иначе – можно было тварь, маггла, ну, в крайнем случае, какое-нибудь мугродье. Но представителей трех древнейших магических родов… Даже Поттер, несмотря на происхождение матери, был все-таки чистокровным и, как ни крути, по отцовской линии его род восходил к самому Годрику. Так за что, спрашивается, он боролся все эти годы?! Мало того, что весь цвет магической аристократии был истреблен аурорами, так теперь еще собственными руками… Малфоя во многом можно было упрекнуть, но он всегда оставался верен своим убеждениям. Нельзя допускать близких контактов с миром магглов. Нельзя ставить толпу лицом к лицу с людьми, обладающими недоступными ей возможностями (кому как не Поттеру, кстати, это должно быть хорошо известно). И главное, нельзя подпускать ее настолько близко, чтобы она осознала, что маг без палочки беззащитен перед ней. В прошлый раз это вылилось в инквизицию, и исторический опыт, Мерлин побери всех магглолюбов, существует для того, чтобы его учитывали! Но чистокровные маги, не понимавшие, какое осиное гнездо они вот-вот разворошат протянутой туда «рукой дружбы и сотрудничества», заслуживали если и не еще одного объяснения – за двадцать лет их и так было предостаточно – так хоть честной колдовской дуэли, а не узаконенного убийства, приправленного лицемерным обоснованием. И сам Люциус, даже с таким позорищем, как Артур Уизли, предпочитал выяснять отношения с помощью язвительных выпадов и даже – чего уж там – хорошей драки, а не министерских интриг и, тем более, Непростительных в спину. Люциус никогда не оспаривал своей репутации холодного, изворотливого и опасного человека – она позволяла ему вести образ жизни, который его устраивал. Но никто бы не поспорил с тем, что во всей Колдовской Британии, выхолощенной, лишенной элиты и отданной в руки не имеющего корней и традиций мугродья, он один оставался олицетворением истинного аристократизма. Он заслужил это всей своей, прожитой в полном соответствии с Кодексом Малфоев, жизнью. А теперь ему в первый раз предстояло переступить через свои представления о чести, и это было чудовищно как отречение.
Flamma: *** Время перестало идти, словно во Вселенском механизме сломалась какая-то важная пружина. Их оставили в камере втроем, но им нечего было делать вместе и не о чем говорить. Собственно, и это великодушие новых властей, предоставивших преступникам возможность согласовать показания, говорило лишь о том, что приговор уже вынесен, и что бы они ни сказали – это уже ничего не изменит. Да и, положим, время разговоров осталось в прошлом – все трое были людьми, за которых более чем красноречиво говорила прожитая ими жизнь. Жизнь не перепишешь («Если, конечно, не ты оплачиваешь историков», - хмыкнул про себя Снейп). Несостоявшийся Всеволшебный Герой через решетку прикармливал крошками какую-то птичку. Он стоял на цыпочках с вытянутой рукой, но роста все равно едва хватало, крошки сыпались в камеру, мальчишка злился, и Северус тихо завидовал этой хорошей злости увлеченного важным делом человека. Впрочем, он всегда тихо завидовал Поттеру примерно по этой же причине. В конце концов, профессор поднялся и аккуратно высыпал крошки на подоконник. Птичка моментально умчалась на сверхзвуковой скорости. Гарри дернулся, словно собирался сделать то же самое, но то ли сообразил, что мчаться ему особо некуда, то ли времена, когда Снейп вызывал у него исключительно панический ужас, все-таки остались в прошлом, - во всяком случае, он почти по-снейповски ухмыльнулся и сообщил: - На ее месте я бы тоже не рискнул. - Слава Богу, - нашелся Снейп. – А я уж было испугался за свою репутацию. И они разошлись по своим местам так, словно ничего не произошло, но тишина между ними неожиданно стала теплой, как если бы их связывала общая тайна. Альбус попытался обзавестись собеседником в лице охранника, стоявшего по ту сторону двери, и начал излагать ему все опасности, которыми чревата новая система, так, словно от этого зависела его жизнь. Впрочем, очевидно, он считал, что так оно и есть. К глубочайшему разочарованию Дамблдора, охранник, тридцать лет проработавший при Азкабане, вовсе не был ярым сторонником новых властей. Он меланхолично ответил, что все режимы стоят один другого, исчерпав этим дискуссию. Северус смотрел на Альбуса и не узнавал его. Благостный любитель сладостей и душещипательных речей на глазах превращался в одержимого. И уже невозможно было ни вспомнить, ни понять, чего ради он тогда, двадцать лет назад, пришел к этому человеку – от одного фанатика собственной власти к другому – каялся и просил прощения как отпущения грехов. Все религии стоят одна другой. И человек чист, пока верит во что-то сам. А когда между ним и его Богом – что бы это ни было – встает жрец, человек теряет душу, потому что все жрецы – люди, и им всегда нужно сначала что-то для себя и только потом – для Бога. И теперь, как единственное объяснение тому давнему порыву, перед глазами Северуса вставал мальчишка, задумчиво чертящий что-то на песке кончиком того самого годриковского меча, встречая морозную зловеще-красную зарю над подернутой инеем равниной, и доверительно шепчущий своей лохматой подружке: «Убивать – это так неправильно, потому что это навсегда». Северус так часто оказывался лицом к лицу со смертью, что близость ее принимал как данность. И только одна мысль, как он ее ни отгонял, мучительно возвращалась, лишая душевного покоя: что в этом последнем испытании с ним не будет спасительного, ничего не прощающего, холодного взгляда, не дающего оступиться и подтверждающего: «Ты справился». Нервным жестом Люциус швырнул алую судейскую мантию перепуганному домовику. Его мутило от этого кровавого цвета. И как только гриффиндорцы выносят его изо дня в день? Надо срочно заказать другую мантию. Надо, чтобы мадам Малкин успела прислать ее до начала заседания. Надо занять мысли чем угодно кроме… Ни-ко-гда. Так просто, как сходят с ума. Никогда больше не будет Случайных встреч с обменом официальными приветствиями и будоражащим ощущением общей тайны. Коротких визитов в заставленный странными сосудами и пахнущий травами кабинет. Бесстрастного осунувшегося лица с глубокими тенями под глазами после очередной бессонной ночи, безошибочно узнаваемого под маской в любой толпе. Так никогда и Он не сможет спросить «почему?». Не «почему ты предал Его», - Мерлин с Ним – а «почему ты меня оставил». И никогда уже Ни в одном Круге лицом к лицу с ним не встанет равный. Не суждено, чтобы сильный с сильным соединились бы в мире сем… Такой глупый финал. Такой нелепый приговор. На долю тех, кого не балует своими поцелуями судьба, остаются поцелуи дементоров и… Стоп! Какие еще дементоры? Они, надо думать, уже благополучно и в полном составе добрались до своей исторической родины. Они-то добрались. А вот высшую меру в нашем законодательстве никто не удосужился переписать… Ладно, но Повелитель-то не полный идиот? Не может же быть, чтобы он этого не предусмотрел? Что если это просто очередная проверка – сколько их таких было? А если и правда не учел? Это в старые добрые времена Повелитель был предусмотрительным, чтобы не сказать вменяемым. Каких только идиотских свободолюбивых заявлений он только не сделал за эти две недели. Ведь вряд ли каждый раз потом сидел и просчитывал последствия? Что, если это и правда шанс? Пока решат что делать, пока найдут самоубийц, готовых отправиться к дементорам с таким предложением, да пока те уяснят разницу между пищей и парламентерами… Повелитель же не сможет так долго тянуть с отменой смертной казни, если уж он собрался ее отменить? Да и с преступниками за это время может что-нибудь произойти. Из Азкабана и при дементорах-то случалось бежать… Если из Северного крыла… Та-ак, приехали. Это он уже планирует побег государственных преступников. Нет, наверняка тут какой-то подвох. Даже если под рукой не окажется в каких-нибудь стратегических запасах какого-нибудь дементора, то что мешает постфактум, за невозможностью привести это наказание в исполнение, заменить его другим видом смертной казни? Да, но утверждать-то замену будет Повелитель. А он у нас вселиберальнейший и сверхгуманный. И очень не хочет быть во все это замешан. Вот отправить преступников к дементорам и втихую избавиться от них по дороге – это он может. Но, поскольку делать он это будет явно не собственными ручками… Да, это определенно шанс. Будет, конечно, дикий скандал. Но… Ну, мог же Малфой и не сосредоточиться на том, что какие-то там дементоры неделю назад покинули Британию? И лучше не думать о том, какими методами Повелитель может попытаться это проверить… *** Утро началось отвратительно – с головы Повелителя, с видом парадного портрета улыбающейся из камина. - Я тут подумал, - сообщила голова, - что стоит предупредить тебя, чтобы не было никаких сюрпризов на процессе. Люциус похолодел. - Я, как Герой-Освободитель, собираюсь попросить у тебя, как председателя, милости и свободы для одного из подсудимых. Вот, собственно, и все. А где, кстати, новая мантия? Ты же не в этой пойдешь? - Еще не привезли от мадам Малкин, - полным вымученного энтузиазма голосом ответил Малфой. - А, - понимающе кивнул Повелитель, удовлетворенно улыбнулся и исчез из камина. Так он отпустит Снейпа? Ведь не для Дамблдора или Поттера он будет просить? Милости-то ладно, но свободы – для своих злейших врагов? Исключено. Значит он тоже не смог? Неужели простил? Повелитель – простил?! Бред. Ловушка. Да что же теперь делать? Голова раскалывалась. Неотвратимо накатывала мигрень, от которой не помогало никакое колдовство. К рассвету Альбусу окончательно поплохело. Он начал ломиться в дверь, перебудив половину благополучно уснувшей на дежурстве охраны, и кричать дурным голосом: - Проводите меня к своему Повелителю, я знаю страшную тайну – это вопрос жизни и смерти! Наконец, взъерошенный охранник отпер дверь камеры, и Дамблдора куда-то увели. Северус с Гарри коротко переглянулись, но ничего не сказали. Заснуть больше не удалось. Через несколько часов должен был начаться процесс. Дамблдора привели через час. К нему за это время успели вернуться благостное расположение духа и привычная всепрощающая улыбка. - Я не мог уйти из жизни, не дав Тому последнего напутствия. Все-таки это был мой самый многообещающий ученик, – объяснил он, хотя никто его ни о чем не спрашивал. *** Малфой вошел в зал заседаний как хозяин и этого зала, и всех в нем собравшихся. Его новая мантия отсвечивала эльфийским серебром, а сам он выглядел как Ангел Смерти с карающим мечом, в роли которого выступала неизменная трость с набалдашником в виде змеиной головы. Людское море привычно расступалось перед ним, и даже те, кто его ненавидел, неосознанно и непреодолимо склоняли головы. Снейп невольно залюбовался им и со странной горечью подумал, что зря все-таки Люциус выбрал сторону, объявившую себя Темной. Никому из живущих затертое до полной потери смысла «Ваша светлость» не шло так, как ему. Повелитель тоже об этом подумал и почувствовал смутное раздражение – в его программе мероприятий такой пункт не предусматривался. И вообще, что за наглость – в его присутствии входить в зал с так высоко поднятой головой… Процесс, как и все процессы, был ужасно нудным и состоял из бесконечного повторения успевшего навязнуть у всех на зубах списка преступлений обвиняемых: - Подтверждаете ли Вы, что именно обвиняемый Альбус Дамблдор был инициатором травли, которой на протяжении многих лет подвергалась лучшая часть колдовского сообщества, в результате чего она, в большинстве своем, была зверски уничтожена? - Подтверждаете ли Вы, что означенный обвиняемый распространял сфабрикованные им свидетельства злонамеренной деятельности посвященного памяти Сократа социально-философского студенческого объединения «Упивающиеся Смертью», не подкрепленные ничем, кроме, собственно, упомянутого названия? - Подтверждаете ли Вы, что, в бытность свою директором магической школы Хогвартс, обвиняемый Дамблдор неоднократно делал при учащихся недопустимые для педагога клеветнические заявления в адрес присутствующего здесь руководителя означенного объединения, ныне Повелителя нашей благословенной страны? Одни и те же вопросы. Одни и те же ответы. Спасибо Повелителю, у нас теперь свобода слова… Теперь мы заученно повторяем текст не за идейными руководителями нации, а за журналистами, и не из страха перед Монстром-которого-нельзя-называть, а по доброй воле. Принципиальная разница… Листок для записей перед Малфоем все гуще покрывается чернилами. На нем написана одна-единственная фраза: «Казнить нельзя помиловать», - и Люциус рисует вокруг нее запятые. Так, а вот это уже… - Обвиняемый, признаете ли Вы себя виновным в инкриминируемых Вам преступлениях? - Строго говоря, все факты соответствуют действительности, однако я никак не могу согласиться с такой их трактовкой… - Суд это учтет. Подтверждаете ли Вы участие подсудимого Северуса Снейпа в Вашей преступной деятельности? - Да, бедный мальчик ясно понимал, что… - Сволочь! М-м-м... Благодарю, я хотел сказать «достаточно». – А ведь должен был понимать старый лис, что без его свидетельства доказать ничего… Хотя что уж там, решение давно принято, и всем это известно, но ведь мог же он промолчать! - Суд удаляется на совещание. А чего тут совещаться – всем все и так понятно. Посидеть тут для приличия, выйти и твердым голосом зачитать приговор. Плюнуть на все и приговорить к Поцелую дементора. Не забыть проверить, изменится ли Повелитель в лице, когда услышит. Если не изменится, значит, как и следовало думать, все давно предусмотрел. Но никто же не может запретить надеяться… еще десять минут. Странный все-таки приговор – к поцелую. Звучит так…почти непристойно. Интересно, что тогда чувствует человек? Хотя нет, что может чувствовать человек рядом с дементором? Вот если целоваться с кем-то любимым, смотреть ему в глаза и знать, что в этом поцелуе навсегда отдаешь душу … Все, пора идти. - …С учетом всего вышесказанного суд признает подсудимых виновными по всем пунктам обвинения и приговаривает их к высшей мере наказания – Поцелую… - благостная улыбка на лице Повелителя даже ничуть не поблекла. Что ж, остается надеяться только на то, что все сказанное им с утра из камина не привиделось в дурном сне… - Господин председатель, - поднялся Повелитель. Зал замер. – Полагаю, как человек, против которого в известной степени были совершены все эти преступления, в особенности одно из них, я могу попросить Вас, чтобы это конкретное обвинение было снято, а преступнику, соответственно, дарована свобода? Кажется, в зале перестали дышать. Милости к побежденным от Повелителя не ожидал никто, несмотря на то, что ничего страшного, с момента прихода к власти и до сих пор, он никому не сделал. - Ваша воля для нас закон, Повелитель, - склонился Малфой. – Если Вам угодно будет простить кого-то из них – кто посмеет это оспаривать? - Хорошо, - милостиво кивнул Повелитель. - Я прощаю молодого человека, обманом втянутого в этот дешевый спектакль с избавлением от меня как от мирового зла. Тем более, что обвиняется он в моей смерти, слухи о которой, мягко говоря, несколько преувеличены. – Не читавший маггловской литературы зал выдохнул и от души расхохотался над удачной шуткой. В конце концов, люди не обделенные чувством юмора, не могут быть фанатиками и чудовищами, ведь правда? - Гарри Поттер! - провозгласил Повелитель. - Я не только дарую тебе свободу, но и назначаю своим преемником. Достойным преемником! Я верю в тебя, и, надеюсь, ты меня не подведешь! Зал разразился аплодисментами. Пока длилась овация, Снейпа, Малфоя и самого Поттера осенила одна и та же мысль: «Чертово предсказание!». Люциус резко побледнел и оперся о стол, потому что, наконец, осознал, что надежд больше нет – никаких. Северус незаметно наклонился к Гарри и прошептал: «Ты никому ничего не должен. Воспользуйся шансом». Гарри сделал шаг вперед и во всеуслышание поинтересовался: - А с какой стати Вы в меня верите? Я Вам ничего не обещал. И если Вы боитесь меня убивать – это Ваша проблема… - Хороший мальчик, - прервал его Повелитель, - честный. Но глупый. Веришь всему, что тебе говорят. А мне тоже есть что сказать. Так что мы вернемся к этой теме после того, как ты взглянешь на кое-какие интересные документы. - Глупая затея, - устало подумал Люциус, - отдавать мир в наследство мальчишке, у которого есть идеалы, и нет никаких амбиций. Но очень хороший политический ход… Мир принадлежит безумцам… И к Мерлину все. Лорд Малфой на негнущихся ногах пересек зал и остановился перед Снейпом. Северус – впервые – не поднимал на него глаз, и Люциусу пришлось приподнять его лицо и самому податься ближе… Совсем близко… Вот так. Наклониться. Почувствовать сухие теплые губы. Заглянуть в глаза. Глубже. Знаешь, я хочу твою душу. Всю до конца. И почувствовать ответ. Сначала - безумным огоньком в глубине этих глаз. Потом – жадно и нетерпеливо, как, наверное, и целуются в последний раз в жизни. А теперь – собрать волю в кулак и взглянуть Повелителю в лицо: - Приговор, утвержденный Уизенгамотом надцатого мартобря сего года, в исполнение приведен. Надо же, никогда не слышал, как смеется Повелитель. До чего же мерзко звучит… *** Нет нужды рассказывать вам, дорогие читатели, о дальнейшей судьбе Гарри Поттера, нашего Любимого Повелителя. Альбус Дамблдор был направлен на историческую родину дементоров, для приведения приговора в исполнение. Ходила легенда, что милосердный Повелитель избавил от смерти и его тоже и поселил на окраине Британии в маггловской деревушке, где он мирно дожил свои дни, слывя местным сумасшедшим и рассказывая волшебные сказки деревенской детворе. Северус Снейп подвергся стандартной процедуре лишения гражданских прав, предусмотренной для тех, к кому применили казнь Поцелуем. О дальнейшей его судьбе нам ничего не известно. Знатоки говорят, что его язвительный стиль безошибочно угадывается в книгах всеми нами любимого классика отечественной литературы, известного под псевдонимом Fedor Mikhailovich, однако ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи мы не можем, так как достоверными сведениями о личности этого писателя, никогда не покидавшего пределов Малфой Менор, тоже не располагаем. End.
narroh: Люблю я этот фик) И так все мило закончилось
Марина: Flamma Обожаю! Третий раз перечитываю.
полная версия страницы