Форум » Фики с пейрингом Северус/Люциус (слеш) » "Тони" АД/СС, АД/ЛМ, упоминание CC/ЛМ. NC-17, романс без хэппи-энда. » Ответить
"Тони" АД/СС, АД/ЛМ, упоминание CC/ЛМ. NC-17, романс без хэппи-энда.
http: Автор: http Название: Тони Пейринг: АД/СС, АД/ЛМ, CC/ЛМ в анамнезе Рейтинг: NC-17 Жанр: драма? Саммари: Что получается, когда в роковой снейполюц вклинивается третьим старый русский эмигрант. Предупреждение: смерть персонажа Не знаю, уместен ли этот текст здесь, т.к. профильный пейринг - не основной. С другой стороны, без него ничего бы не было. В общем, модераторы, как скажете. Могу убрать. http://www.diary.ru/~http-hp
Ответов - 15
http: - Что-то ты, юноша, невесел, - Антонин делает ленивый приглашающий жест, сдвигается на ковровой кушетке, освобождая место, - что Лорд сказал? Его юный любовник, черноглазый и очень бледный, все еще немного по-детски угловатый, неловко присаживается рядом, и Тони сразу же покровительственно помещает руку ему на плечо, поигрывает с волосами. - Сказал, чтобы я не лез не в свое дело, и занимался зельями. И что он со мной еще проклятиями займется на досуге, если мне мало окклюменции и некромантии. - Правильно, - веско подтверждает ветеран, - Повелитель знает, что говорит. Нечего тебе в боевке делать. Кто вчера под ступефай подставился у меня? Один умник на весь класс. - Слушай, - юноша вскакивает, - покажи мне еще раз! - Да пожааалуйста, - тянет Долохов, в душе очень довольный, - неторопливо встает, принимает боевую стойку, - Давай, стукни меня. Северус начинает обходить его по широкой дуге. - Ты уже три раза труп, - констатирует боевик, - слишком плавно идешь. Красиво ходить хочешь. Я все время знаю, где ты будешь через секунду. Ты или по кривой ходи, - он качающимся шагом делает несколько шагов, все время меняя направление, - или стой на месте и перемещайся резко. Неожиданно и неритмично, чтобы я не мог угадать, откуда ты ударишь. И закрывайся, не забывай. - Так? – тот останавливается, держа старшего на прицеле, потом аппарирует на полметра в сторону и тут же из палочки вылетает белая стрела. Долохов небрежно отбивает подачу. - Двигаешься хорошо, а предсказуем все равно до невозможности. - Неужели открылся? - Да не открылся ты, - досадливо машет рукой наставник, - у тебя ментальный щит сильнее моего уже. Ты его держишь, как сумасшедший, а на лице у тебя что? Шкода у тебя на лице. Вот сейчас, там написано, я кааак прыгну, каааак стрельну, и старый вредный хрыч Долохов у меня улетит башкой в стенку. Сделай морду кирпичом. Северус повторяет серию атак. - О. Лучше. А почему я отбил? – интересуется Долохов. - В силу превосходящего боевого опыта и хорошего знания противника, - Северус передразнивает Тима Эйвери, второго инструктора по боевым заклятиям. - Ты очень долго радовался, как хорошо ты увернулся от моей таранталегры. Север, - Долохов подходит, кладет ему руки на плечи, и говорит серьезно, близко заглядывая в лицо яркими серыми глазами - Пока тебе это нравится, ты не боец, и правильно тебя Лорд в дело не пускает. Ты будешь боец, когда будешь работать это, как противную нудную работу. А пока ты сам себе в бою нравишься, какой ты ловкий и быстрый, ты боя не видишь. Ты вместо этого себя видишь. Я тебя в следующий раз заставлю перед спаррингом физиономию грязью вымазать, как у магглов делают. Чтобы азарт вот этот твой с тебя слетел. Чтобы ты точно знал, что ничего красивого и веселого в бою нет. Долохов проводит рукой по детски-нежной линии подбородка своего ученика, и тот закидывает голову, принимая ласку. - Ты молодец, на самом деле, - хмыкает Антонин, - растешь на глазах. Я тебя нарочно вчера стукнул, чтобы не расслаблялся на фоне других охламонов. Ты лучше всех был. Злиться будешь? - Буду, - Северус вырывается, - сделал из меня идиота перед всеми. - Ну и злись, - Антонин забавляется, а у Северуса и правда глаза блестят сердито, - ты хорошенький, когда злишься. Выглядишь еще на три года младше. Совсем дитё. - Иди ты, - Снейп неожиданно грубо матерится. Антонин вдруг крепко обнимает его, и бормочет на ухо. - Да нарочно я тебя достаю, нарочно, глупый ты. Нельзя бойцу так кипятиться. Ты думаешь, окклюменция твоя эта тебе поможет, если у тебя обида через край? Тебя словами выбить из колеи в сто раз проще, чем твои щиты пробивать. - Ты когда-нибудь меня натаскивать перестаешь? – сердито спрашивает Северус, - как на ринге с тобой все время. - Перестаю, - твердо отвечает Долохов, - в койке. Слово дворянина. Ни разу в жизни Долохов еблю с работой не мешал. От бранного слова Северус неожиданно смущается как ребенок, как будто это не он только что загибал в три этажа. Долохов пользуется этим, чтобы прижать его крепче, отвести блестящие черные пряди, добраться губами до покрасневшего ушка, до тонкой и белой кожи на шее. Долохову страшно нравится возиться с этим мальчишкой. Не приручать, не приручать ни в коем случае. Наоборот, извлекать скрытую в нем немалую силу. Учить сдерживать ее и выпускать на волю по желанию. Поощрять к сопротивлению, давать простор. Антонин приметил Сева, как только тот пришел в учебную часть организации. Сам пришел, вербовали его не для этого, но молодой выпускник Хогвартса, предназначенный Лордом на роль штатного исследователя при штабе, уже через неделю после принятия метки явился в учебку и попросил разрешения пройти стандартный курс молодого бойца. Чтобы знать, для кого работаю – как он выразился. Тим Эйвери хотел мальчишку завернуть, но Тони решил иначе. И через несколько дней обнаружил, что целые уроки только и делает, что отвечает на вопросы одного ученика – все точно в яблочко, такие вопросы, от которых накопленный за долгие годы практический опыт боевика и организатора спецопераций вдруг укладывается в стройную систему, хоть учебник пиши. А еще через несколько дней поймал на себе такой благодарный и отчаянно влюбленный взгляд, что сердце ухнуло, как давно уже с ним не случалось, и чернющие блестящие глаза мальчишки стали притягивать к себе магнитом. Охмурять не пришлось – восемнадцатилетний пацан пошел на контакт без возражений, зашел в его комнату, покрутился, рассматривая персидские ковры и кавказские кинжалы на стенах, коллекцию метательных ножей, гитару, десяток трубок, автомат Калашникова, пару Узи, и прочие элементы непритязательного антуража долоховской резиденции. От выпивки отказался, посмотрел огромными темными – зрачков не видно – глазами с чудными девичьими ресницами, прислонился к стене, глянул снова, уже выжидательно. Антонин подошел вплотную, оперся на стену обеими ладонями по сторонам от головы мальчишки, пригляделся, и спросил неожиданно хриплым голосом: - Ну, что? Поцеловать тебя можно? И задохнулся от того, как нежны и горячи оказались пальцы, скользящие по его шее сзади, и губы, немедленно раскрывшиеся под его губами, и кожа под ладонями, и какой он весь гибкий, хрупкий, неловкий и тонкокостный. Мальчишка. Соблазн ходячий. Бешено извивающийся в руках, желающий всего и сразу, открывающийся полностью и бесповоротно. Не девственник, слава Мерлину и Перуну, а то можно было бы почувствовать себя совсем уж пошлым совратителем. Невинный ровно настолько, чтобы исключить любую мысль о грубости или небрежности, и искушенный достаточно, чтобы можно было отпустить себя, и делать что хочется, и ни о чем к чертям не думать в койке. А еще он оказался талантливым, этот мальчишка. Его было хорошо учить. Он обожал учиться. Несколько старых товарищей хмыкнули, было, видя эту странную пару – немолодой, покрытый шрамами ветеран с кошмарным русским акцентом, любитель лошадей, пьянки, маггловского оружия и эмоциональных сцен, и закрытый неловкий юноша, вечно уткнувший нос в какую-нибудь заумную книгу, не умеющий говорить о пустяках, и нелепо загорающийся, только лишь разговор выруливает на «серьезное». Хмыкнули, и осеклись, наткнувшись на долоховский взбешенный взгляд. Нарываться на дуэль с Антонином дураков в Ставке не было. Младшие Северуса в свою компанию не особо принимали – книжник, полукровка, зануда плохо вписывался в дружный круг золотой аристократической молодежи, где заправляли чета Лестранжей и молодой харизматичный Айвен Розье, а с некоторых пор еще и надменный паршивец Малфой. Так что этим было все равно. А еще к нему было хорошо возвращаться. В крови, в грязи, в чужой блевотине, все равно. Никаких истерик, ни одного «понимающего» взгляда. Мальчишка смешивал зелья, тащил ему кубок с зеленой гадостью прямо в ванную, где Антонин отмокал под душем, залечивал ссадины, обрабатывал раны и никогда не задавал вопросов. Позволял себя тискать, сжимать ягодицы, пока не выветрится из крови сумасшедший адреналин сражения, и слушал потом все, что хотелось сказать, что рвалось из души наружу, и подливал коньяку, только все оказывался пить сам. Антонин думал, хочет сохранять контроль, а потом узнал – боялся. Отец у него помер от этого дела, как сказал мальчишка однажды на его уговоры. Такое дело Антонин понимал. Очень хорошо понимал. * Антонин и не думает убрать руку с плеча молодого любовника, входя в большой зал в особняке Гойлов. Сегодня малый сбор – только посвященные, без неофитов, без сочувствующих. Человек так сто. Маски скорее условность, здесь все всех знают. Длинных речей не будет, Лорд хочет сделать смотр основных сил. - Антонин, - заноза в заднице, молодой Малфой, по картинно развевающейся за спиной гриве белых волос всегда узнаешь эту заразу, склоняет голову, здороваясь. - Люций, приветствую, - Долохов пожимает протянутую руку, смотрит насмешливо. Молодой человек из хорошей семьи, сын старого товарища, без боевого опыта, без всяких заслуг, стремительно завоевывает позиции в окружении Лорда, оттесняя не только на несколько лет старших Лестранжей и братьев Розье, но и стариков. Финансовый гений, мать его. На зачистки, небось, не ходит. - С кем это вы? – Малфой безразлично скользит взглядом по его спутнику, - не знал, что вы интересуетесь детьми. Антонин чувствует, как напрягаются под его рукой плечи любовника. - Не знал, что вы интересуетесь моей личной жизнью, - он скалит зубы. - Ну что вы, конечно, нет, - Люц смотрит поверх голов туда, где уже появился в сопровождении свиты Повелитель, - Мне просто показался знакомым ваш мальчик, но, видимо, я ошибся. Прошу меня простить, меня ждут там. Он отступает ближе к Лорду. Долохов с удивлением замечает, что его мальчик дрожит. - Ты что? – тихо спрашивает он, - Ну, подумаешь, Малфой съязвил что-то наугад. И тот берет себя в руки. Молодец, наша школа. Лорд останавливается в центре зала, и снимает маску. Толпа поднимает руки в приветственном жесте. - Мои друзья, - Повелитель лучезарно улыбается, - я хочу вам представить нескольких новых соратников. Как всегда, маски остаются на лицах, и истинных имен никто никому называть не обещал. Мы не всегда говорим правду, не так ли? Более того, на каждом собрании стремимся оклеветать хоть одного невинного и добропорядочного гражданина. Нашим противникам не стоит рассчитывать поймать нас на слове. Итак. Регулус Блэк! - Худощавый молодой человек протискивается к Лорду. Он, упав на колени, произносит нерушимую клятву, а Лорд говорит: - Я освобождаю тебя от клятвы. Ты доверяешь мне, Регул, а я тебе. Останься со мной по своему желанию. - Северус Снейп, - разносится под стенами, - и он шагает вперед, - ты уже принес клятву, - Я не освобождаю тебя, поскольку ценю тебя выше эффектных жестов. Знакомьтесь, господа. От желающих пожать руку нет отбоя. Новый участник ретируется поближе к Антонину. Тот снова кладет руку на плечо, и смотрит вызывающе. Желающие поняли – обманка не здесь. Кого попало Долохов защищать не станет. - Сириус Блэк, - провозглашает Лорд, - закутанная в плащ фигура пробирается к центру зала. Становится на колени. - Надеюсь на твою преданность, - говорит Лорд. - Да, мой Лорд, - ткань не откидывается ни на миллиметр. * На выходе из зала их снова догоняет Малфой. - Северус, я все-таки не ошибся, - слова с трудом проталкиваются через прорезь маски, - позволь тебя поздравить. -Спасибо, - тот тоже напряжен, - рад видеть, что мы на одной стороне. - Взаимно, - Люц ухмыляется, - на одной стороне, но не в одном положении. - Я пришел сюда по своему желанию, - чеканит тот. - Разумеется. Тем более приятно, что ты оказался под опекой Антонина, - в голосе Люциуса звучит издевка. - Хотите отметить событие с нами, мистер Малфой? - Антонин спрашивает резко, даже жестко. Только согласись, придурок. - Благодарю, но мне придется остаться при Лорде, - отвечает тот. И отваливает, наконец, в сторону. Мальчик явно не в себе. Долохов не настроен терпеть недомолвки. - У тебя с ним что-то было? – впрямую спрашивает он. - Это не твое дело, Антонин, - Северус почти разъярен. - Это, - они еще ни разу не разговаривали так, жестко и прямо, - это мое дело, мальчишка. Я старше тебя в три раза, и если я взял тебя в свою постель, то твои проблемы меня касаются. Колись, давай. - Ладно, - он смотрит исподлобья, - было. Ничего такого, что могло бы тебя волновать. - Расстались не по-хорошему? – догадывается Антонин. Приглядывается к выражению глаз юного любовника, и уверенно заключает, - Покуражился, значит. Разберемся. Пожалеет. - Не надо, - говорит мальчишка. - Тебе не надо, а мне надо, - отрезает старший. * Они сталкиваются, как назло, каждый день. Ругаются на совещаниях у Лорда, толкаются плечами на выходе из кабинета, обмениваются колкостями на приемах. Чертов белокурый паршивец, как нарочно, попадается на пути каждую минуту. Лорд не принимает без него больше ни одного делового решения, белесая башка мелькает и на планировании операций – сидит в стороне с надменным видом, слушает, потом бракует придуманное, ссылаясь то на «реакцию прессы», то на «юридические осложнения». Крутит финансы, выделяет – щедро, чего уж там – средства и на боевку, и на учебку, просит отчетов, с которыми возни – до хрена, не к месту и не вовремя. Язвит непрерывно, подрывает авторитет старшего поколения, и, что раздражает отдельно и немерянно, при каждой встрече методично донимает Сева. То язвит, то намекает на какое-то прошлое, то игнорирует, как пустое место. Мальчик сам не свой. Долохов злится, но никак не может предъявить поганцу ничего конкретного. Ну, смотрит. Ну, усмехается. Ну, не замечает мелкого, ругаясь со старшим об отчетности. При виде надменных серых глаз Малфоя, его вечной усмешки, Долохова уже трясет от ярости не хуже, чем Северуса. Их разборки, в конце концов, начинают мешать делам. Когда Антонин, не сдержавшись, орет на Малфоя в присутствии Повелителя, тот морщится, и отдает приказ. Выйдите отсюда оба, и пока не утрясете разногласия, на глаза не являться. Хуже будет. Две пары бешеных серых глаз. Одинаковый рост. У Антонина военная выправка, у Люциуса аристократическая стройность. Лицо в лицо. Элегантный платиновый хвост и буйная шевелюра, пронизанная поздней сединой. У Долохова тело бойца, у Малфоя тело спортсмена. У Долохова опыт, у Малфоя фамильная надменность. Долохов спрашивает, задыхаясь: «драться будем?»; а Малфой вдруг усмехается ему в лицо: «Или трахаться. Ты же хочешь?». Хочу, - вдруг понимает Антонин, - Хочу. Хочу. И не может оторвать взгляда от ледяных глаз с острыми черными зрачками, с легкими стрелками светлых ресниц. - Хочешь, - улыбается Малфой, не дожидаясь ответа, приближает глаза к глазам, губы к губам, - Очень хочешь. - Я тебя убью, Малфой, - тихо и веско произносит Антонин. - Это ты можешь, - спокойно соглашается тот, - Профессионал, как никак. А я не люблю убивать. Грубая работа. Убийствами ничего серьезного не добьешься. - Повелитель велел уладить разногласия, - с расстановкой говорит Долохов, забирая в кулак воротник дорогой малфоевской мантии, - так вот послушай меня. Еще раз увижу твою гнусную ухмылку, и ты получишь от меня в зубы. Реально так, без всяких заклятий. Физически. - И что тебя так злит в моей улыбке, Долохов? – Люций придвигается еще ближе, его голос звучит почти ласково, - Ты ревнуешь? - К тебе? Много чести. - Меня. Не ревнуй, Долохов. Северус просто ребенок, ему не светит. Я от него уже один раз еле отвязался, и больше не хочу. Просто смешно смотреть, как он дергается. - Оставь мальчика в покое, - и это он еще учил кого-то не выходить из себя. Антонин уже с трудом сдерживает дыхание. - Оставлю, если ты просишь, Антонин, - Малфой усмехается той самой высокомерной усмешкой, за которую ему только что было обещано в зубы. Он мягко кладет ладонь поверх сжатого кулака у основания собственной шеи, поглаживает пальцы, заставляет разжаться, завладевает рукой, перемещает выше, туда, где струятся шелковые гладкие волосы. Пальцы тонут в этой нежнейшей теплой массе волос, и глаза тонут в глазах, сладкое дыхание скользит по губам, и Долохов делает то единственное, что может сейчас сделать, чтобы прекратить наваждение – целует властно, грубо даже, придерживая за затылок, не давая увернуться, и чувствует, что ему отвечают с той же силой и страстью. - То-ни, - тянет Люциус, проводя пальцем по его груди. Он улыбается, как довольный сытый кот, потягивается всем своим белым гибким телом, не спешит одеваться. Неудобный узкий диван жалобно поскрипывает, - То-ни. Столько отметин, как будто тебя через мясорубку пропускали. - Вроде того, - буркает Антонин. Он не то, чтоб смущен, вот еще, смущаться, но как-то ошарашен произошедшим. Тем, как преобразился этот надменный и неприступный паршивец, стоило только намотать на кулак его волосы и притиснуть как следует к стенке. Как он раздвигал ноги, и просил еще, и выгибался навстречу, и стонал сладко и бесстыдно. А вот теперь лежит и улыбается безмятежно, как будто это не его сейчас примитивно отымел лохматый охламон в два раза старше него, с отвратительными манерами и желтыми зубами. И водит дамским пальчиком с полированным ногтем по шрамам на груди. - То-ни, - Люциусу, кажется, нравится его имя, - Мне кажется, наши разногласия еще не до конца улажены. Ты не хочешь переместиться в какое-нибудь более удобное место? К тебе, или ко мне, например? - У меня там…, - Антонин не договаривает. - Ах да, конечно. Твоя постельная игрушка, которую я обещал не замечать больше. Тогда ко мне? - Еще хочешь? – Антонин разглядывает вытянувшегося перед ним молодого человека. - Хочу, - Малфой все еще улыбается, нежно и расслабленно, - Ты очень хорош. Просто великолепен. Так что, ко мне? – он небрежно поднимает с пола мантию, шарит в кармане, вытаскивает какую-то зеленоватую с серебром безделушку, - Портключ. Давай руку. - В таком виде? – Люциус совершенно обнажен, а на Долохове только расстегнутая, измятая рубашка. Малфой снова потягивается и пожимает плечами: - Там сейчас только эльфы. Ну? – он приподнимается, и обнимает любовника, - Акцио, одежда. Перемещаемся, - и они оказываются на ковре в помпезной прихожей Малфой-мэнора. Мраморные полы, полированное дерево, зеркала, навстречу выскакивает ушастый эльф. Долохов озирается, наталкивается взглядом на малопристойное отражение в зеркале и смущенно фыркает в усы. - Ужин в зеленую гостевую, - распоряжается Малфой, скидывая комок одежды в руки эльфу, - идем, Тони. Что ты пьешь? - Все, - ляпает Долохов. - Это понятно. Я имел в виду, что ты будешь пить сейчас? – не дожидаясь ответа, Люциус отходит к небольшому бару в гостиной, наливает два бокала коньяка и, не оглядываясь, направляется через анфиладу комнат к одной из боковых дверей. Спальня. Огромное ложе, бледно-зеленые шелковые простыни, непристойные картины по стенам. Люциус протягивает гостю бокал, а сам удобно располагается на постели. Такой красивый, так непринужденно позволяющий себя рассматривать, что становится страшно прикоснуться. - Кстати, о разногласиях, - небрежно замечает Малфой, - Тони, вот честное слово, я не пытался тебя подвинуть. Просто мы побеждаем – благодаря вашим усилиям в первую очередь, не думай, что я этого не понимаю – и чем ближе к победе, тем важнее нам быть хорошими. Для всех, а не только для своих. Каждый раз, когда вы ради военной целесообразности начинаете швыряться круциатусами направо и налево, публика шарахается под крыло Крауча. Тебе что, веритасерума жалко? - Людей мне жалко, - буркает Долохов, - веритасерум, это: выследить, поймать, обездвижить, влить в пасть, вопросы задавать правильные, потом обливиэйт, а его еще снять могут в аврорате, есть способы. Целая команда спецов: обливиатор, тот, кто допрашивать умеет нормально, несколько сильных боевиков им в прикрытие. А круциатус это выследил, пульнул из-за угла, подошел, добавил, узнал, что надо, заавадил. Пара курсантов вполне справятся. - А тех людей, которых потом валят мстители за ваших невинноубиенных тебе не жалко? Тони, нельзя уже так, понимаешь? Мы должны быть респектабельной силой. - В вашей компании ни одного мужика нормального, кроме Беллы Лестранж, - сердито выплевывает Долохов, - чистыми быть хотите. Я должен людей класть, чтобы вы красиво выглядели в газетках. - Хотим, - кивает Люциус, - И выглядеть хотим. За что мы воюем, ты еще помнишь? Или для тебя уже давно война стала самоцелью? Конечно, стала. На тебя бы посмотрел, мальчишка, если двадцать лет в боевке без перерыва. - Помню. - Ну, так новый порядок нужно устанавливать для всех, кроме открытых врагов. На одних авадах долго не усидишь. Средний обыватель должен быть нашим, верить в наши идеи. А ты его пугаешь, и он от страха поддерживает Крауча руками и ногами. - Эту вашу демагогию я сто раз уже слышал, - недовольно ворчит Долохов. Возразить ему нечего, да и не понимает он в этом ничего, и понимать не хочет. - То-ни, - Люциус снова уже мурлыкает, и прикрывает глаза, - ты вот меня не слышишь, а я тебя услышал. И про специалистов, и про количество людей. Буду это учитывать на будущее, - он рассеянно ведет пальцами по гладкой коже на своей груди и смотрит сквозь ресницы на гостя. Тот невольно пододвигается ближе, - Прикоснись ко мне, - одними губами произносит Люциус, - у тебя классные руки. Твердые и сильные. Настоящие. Антонин скользит взглядом по светлой почти безволосой коже, и, вместо того, чтобы в обычной своей манере сжать, развернуть, овладеть, вдруг действительно медленно ведет ладонью от плеча вниз до самого паха. И еще. Люциус закрывает глаза и постанывает. - Ммм… хорошо…, - он подается навстречу каждому поглаживанию, каждому прикосновению, а потом толкает партнера на постель и склоняется над ним, медленно и нежно целует его грудь, выписывает языком круги, задевая то один, то другой сосок, его длинные волосы скользят по разгоряченной коже, Долохов поглаживает его спину, сжимает ягодицы, и чувствует как медленно но верно все тело наливается яростным желанием. Блондин как будто знакомится с его телом, пробует ртом каждый уголок, возвращается туда, где острее всего удовольствие, будто читает мысли. Приучает к себе. Антонин не может сдержать короткого стона, когда теплый язык касается чувствительного места под ребрами, и получает в награду довольное протяжное «дааааа…», и целый град поцелуев и поглаживаний там. И уже сам извивается навстречу, не в силах удержаться. - Я тебя сейчас, - рычит он нетерпеливо, и слышит шепот из губ, шевелящихся в миллиметрах от головки его до предела напряженного члена: - Что? Ну, что ты меня? Выебешь так, чтобы я стоять не мог? Возьмешь, как последнюю шлюху? Проучишь за все мои дорогие мантии и высокомерные усмешки? Что, говори? Антонин выгибается, чтобы достать до этих теплых насмешливых губ, которые еще и шепчут очищающее заклятие вдогонку, заставляя его вдруг покраснеть от неловкости, и чувствует, как они смыкаются вокруг него, как язык легко проходится по влажному кончику, как ему позволяют скользнуть глубже всего на секунду и выпускают прочь. Язык прослеживает каждую вздутую венку, ласкает мошонку, забирается в каждую складку кожи вокруг. Мерлин… Антонин вцепляется в спинку кровати за головой, и клянется себе, что не рванется, не вцепится в волосы, даст этому продолжаться столько, сколько можно терпеть, потому что второго такого раза не будет. Просто не может быть. У этого парня непостижимо резко меняются настроения. Как будто заклинанием переключаются режимы – вот лежал, расслабленный и счастливый, улыбался отрешенной и нежной улыбкой, поглаживал волоски внизу твоего живота, терся носом о плечо. А вот встал, накинул мантию, поправил волосы, уселся в кресло – нога на ногу, на лице прежняя надменная маска. Ни следа того, прежнего. Разглядывает насмешливо то Антонина, то бокал с вином в собственной руке. Долохов одевается – когда эльфы успели принести приведенную в порядок мантию, он не заметил – ерошит волосы, садится напротив. О чем говорить, непонятно. - Вина? – спрашивает Люциус, как ни в чем ни бывало. - Давай, - Антонин принимает бокал, и понимает, что зверски проголодался. За ужином Люциус болтает о делах поместья, и у них обнаруживается общая страсть – охота. Лошади, собаки, маггловские ружья, магические ловушки. Волки, медведи, утки, кролики. Люциус тащит Тони на конюшни, и тот получает возможность оценить породистых животных, высказать свое компетентное мнение. Малфой слушает внимательно. - Жаль, что сейчас не сезон, - замечает он, - вот через месяц-другой нужно будет тебя вытащить сюда дня на три. Мы с Лестранжами собирались вальдшнепов стрелять, ты ведь, кажется, с Беллой хорош? Беллу Долохов уважает, да. Антонин возвращается в ставку камином. Ощущения, что приказ Лорда удалось выполнить, у него нет. А есть у него ощущение, что как собачились с Малфоем, так и будут собачиться, а сегодняшняя дурь продолжения никакого иметь не будет. И хрен бы, собственно, с ней. В одном Малфой слово держит – от Сева он отстал. Вообще не замечает, смотрит мимо. Сев, правда, не похоже, чтобы был этому рад, злится, и сам начинает язвить в адрес надменного аристократа, который обращает на наезды юного зельевара не больше внимания, чем на гавканье какой-нибудь левретки. Поэтому приглашение в Малфой-мэнор на охоту Долохов, подумав, отклоняет. Ну их, с их сложными отношениями. Мысль о том, что ему самому неохота встречаться с белокурым красавцем в неформальной обстановке, на глазах у своры столичной золотой молодежи, Долохов загоняет в самый дальний и пыльный угол сознания. Однако же, от Малфоя, желающего заполучить что-нибудь в собственное пользование, избавиться не так просто. Люциус перехватывает Антонина после очередного совещания у Лорда, безразлично скользит взглядом по его неизменному спутнику, берет за рукав и отводит в сторону. - То-ни, - на секунду Долохову кажется, что это наглое создание сейчас просто поцелует его при всех, как старого любовника – ты почему отказался от моего приглашения? Будет весело, обещаю. Бери своего… юного друга, - тонкие губы изгибаются в легкой улыбке, - и приезжай. - Занят, - неохотно сообщает Долохов. - А я, в свою очередь, не интересуюсь дурацкой стрельбой по ни в чем не повинным животным, мистер Малфой, - сердито чеканит Северус. - И правда, как я мог забыть, - небрежно бросает Люциус, - Тони, пожалуйста. Я попрошу Повелителя отпустить тебя. Он озабочен конфликтом поколений в организации, он будет только рад, что ты с нами. У меня ни одного опытного человека нет в этом году в команде, толпа городских франтов без присмотра. У Нарси в прошлом году скончались и отец и дядя, старших мужчин в семье не осталось, мне одному будет сложно. Долохов пожимает плечами. Сто лет он уже не организовывал большой охоты. Выбраться пострелять доводилось, а вот чтобы – в большом поместье, толпа народу, своры борзых, гавканье, свист, лошадиное ржание, праздничная суматоха… - Ладно, - соглашается он, - выберусь. - Вот и чудесно, - Люциус лучезарно улыбается, и Долохову опять приходит в голову идиотское опасение, что его сейчас поцелуют, - Спасибо. Буду ждать, - он грациозно разворачивается на каблуках, и отходит прочь. - На хрена ты согласился ехать к этому хлыщу? – спрашивает недовольный Северус. - Не понимаешь, что такое большая охота, - наставительно пеняет ему Долохов, - молчи в тряпочку. Стрельба по неповинным животным, надо же. Тебя, маленький зануда, дома оставлю, раз ты с ним все еще на ножах. Север обиженно фыркает. Долохов вздыхает. - Ну, хочешь, я ему башку свинчу, и задом наперед приставлю? Что он тебе сделал-то, расскажи хоть? - Ничего, - тот явно не расположен к разговорам. - Ну, если ничего, то и не морочь мне голову, - сердито заключает Долохов, - мне вон сам Лорд уже приказал прекратить собачиться с Малфоем. - Для своих – Люц, - Малфой смеется, в седле он держится никак не хуже самого Антонина, на фоне еще зеленого сентябрьского леса он выглядит персонажем какой-то рыцарской легенды, стройный, в зеленом же охотничьем костюме, с ястребом на руке, только старинного лука за спиной не хватает, - поедем вперед, Тони, посмотрим, что там наши загонщики успели натворить. Кавалькада, возглавляемая Беллой и Руди, остается далеко позади, и они несутся наперегонки вглубь леса. - Здесь, - Люциус спешивается и свистит, и мгновенно материализовавшийся эльф-загонщик докладывает ему об успехах. - Что ж, олень, это хорошо, - Люц доволен, - держи тогда, - он передает ястреба эльфу, - До мелочи сегодня дело может и не дойти. - Дам тогда надо подальше ставить, - деловито предлагает Долохов. - Ну, Беллу ты не удержишь, а Нарси в ее положении и сама в первые ряды не полезет. Миссис Крэбб и Герда вполне боевые единицы. Давай, мы его погоним, Лестранжи встретят, а всех дилетантов на вторые номера с Джаксоном и Уолли. - Упустят. Пусть Белла с Руди гоняют, и вся бессмысленная публика с ними тоже развлечется. А мы с тобой тут его примем, голубчика, - Долохов деловито осматривает местность, - Джаксон и Макнейр подстрахуют. - Ты тут главный профессор, - не споря, соглашается Люц, - делаем, как ты скажешь. Он взлетает в седло и шпорит коня, - Располагайся тут, эльфами командуй, - кричит, оглядываясь с седла, - я скоро. Два часа они проводят в засаде, переговариваясь только взглядами и прикосновениями рук, и вот рога раздаются вдали, и Люц с Долоховым выезжают навстречу погоне. Олень уже спотыкается, но пока не сдается, Долохов целится, они стреляют почти одновременно. - Ранен, - констатирует Антонин. - Вручную добью, - тихо и азартно говорит Люциус, спешивается и вынимает широкий охотничий нож. - Уверен? – Тони лишнего риска не любит, как все много рисковавшие по де ...
http: ... лу люди. Люциус подходит к мечущемуся от боли животному, уворачивается от рогов раз, другой, и резким движением хватает за основание рога, перерезает горло. - А что, ждать, когда кровью истечет? – Люц пожимает плечами, торжествующе глядя на добычу, - жестоко и неэстетично. - Эстет, - хмыкает Долохов. - А как же? – Люц машет рукой подъехавшим охотникам, помогает спешиться черноволосой Белле, которая глядит на истекающую кровью тушу горящими глазами. - Валькирия наша, - улыбается он, - командуй-ка ты привалом, дорогая сестрица; Нарси, я думаю, еще не скоро подъедет. А я, пожалуй, разомнусь еще немного, засиделся в засаде. Люц подносит ко рту охотничий рог и громко трубит, подавая сигнал отставшим. А сам свистит любимому псу – огромной рыжей борзой – и направляет коня вниз по склону холма, к озеру, поблескивающему вдали. Долохов догоняет. - Молодец, - коротко говорит он, - и ездишь хорошо, и рука не дрожит. - Традиция, - отзывается Люциус, - у нас в поместье всегда была охота. Малфоевские псарни чуть ли не в четырнадцатом веке построены. Отец меня в седло посадил в четыре года. - И у нас тоже. Большие охотничьи угодья под Орлом, знаменитые псарни, борзюки наши призы на выставках брали. Я этого ничего, конечно, уже не застал, но отец помнил, - замечает Долохов. - Почему не застал? – рассеянно спрашивает Люц, подставляя лицо ветру. - Россия. Революция. Поместье национализировали, деда расстреляли, егерей разогнали, где были поля и деревни - сделали колхоз. Теперь там жрать нечего, люди в столицу за продуктами ездят. - Из аграрного района – в столицу? Интересные у вас традиции, - Люц задумчиво поднимает брови. - Это не традиции, это…, - Долохов подбирает слова, потом машет рукой, - а, это так просто не объяснишь. - Нет, подожди, мне интересно, - Люциус смотрит на него с искренним любопытством, - Ну, я понимаю, революция. Раздрай, гражданская война, голод, расстрелы – бывает. Драка за власть. Новое правительство. Все успокаивается лет через десять. Но почему через… сколько – пятьдесят, да? – лет после революции в сельской местности есть нечего? Объясни. - Я, Люций, сам бы хотел, чтобы мне кто-нибудь это объяснил, - все, Малфой, сам виноват. Задел за живое, - Некоторые говорят, потому, что там оккупационное правительство нарочно голод организовывает, чтобы держать людей в покорности. - Оккупационное? Ты меня запутал. Ты сказал, революция. - Ну… Захватчики. Интернационал, понимаешь. На страну им плевать. - Правительству плевать на страну, которым оно правит. Тони, ты что-то загнул. Так не бывает. Это же их собственность, если там такая уж диктатура. О собственности заботятся. - Так там нет собственности. - Что, вообще? – Люциус поднимает брови еще выше. Окончательно запутавшийся Долохов поправляется. - Ну, не вообще, а по большому счету. Всей крупной собственностью распоряжаются государственные чиновники. - Хм. И у магов и у магглов? А статуты о секретности там есть? - Есть, но их нарушают направо и налево. - Хм. Ничего не понимаю. Хотя одну вещь, кажется, понимаю. С этими ребятами должно быть исключительно комфортно торговать. Раз они не своим торгуют. Надо будет разобраться поподробнее, как там у вас сейчас, - Люц улыбается. Долохов, помрачневший от этого разговора, уходит в себя. Малфой направляет коня по незаметной тропинке среди зарослей ивы на берегу, и они вдруг оказываются на крохотном песчаном пляже, закрытом от посторонних взглядов. Люц соскакивает с коня и, не говоря худого слова, начинает неторопливо раздеваться, щуря глаза на сверкающую под лучами солнца озерную воду. Антонин смотрит на это зрелище, чуть ли не открыв рот. - Эй, Малфой, - окликает он наконец, - ты что… - Купаться будешь? – Люц откровенно забавляется его потрясенной физиономией, - вон там справа глубоко, можно прыгать. Ах так? Долохов неловко раздевается, не в силах оторвать глаз от тонкой белой фигуры, которая, кажется, светится в солнечных лучах, медленно приближаясь в воде, входя в нее плавно и спокойно, как будто Малфой тут совсем один. Он с шумом плюхается в воду, еще по-летнему теплую, и в два коротких гребка догоняет Люца. Это тебе не на коне скакать, Люци. С ветераном магического иностранного легиона двадцатишестилетнему спортсмену не тягаться. Он прет вперед, как хороший пароход, и, оглянувшись, обнаруживает, что белокурый паршивец просто расслабленно лежит на воде, задумчиво глядя в голубое небо. - Вот только топить меня не надо, - лениво замечает тот, когда Антонин оказывается рядом, - мне против тебя не потянуть, я уже понял, Тони. Он ныряет, уходя глубоко под воду, выныривает и неторопливо направляется к берегу. Ложится на траву, подставляя солнцу влажную кожу, покрытую мелкими мурашками и каплями воды, и, как только Антонин садится рядом, начинает чертить пальцами узоры по его бедрам, по животу и груди. - То-ни, - он улыбается, - хорошо, что ты приехал. Долохов рывком привлекает его к себе. - Скучал? – шепчет Люц нежно, с этим своим особым придыханием, - Скучал, дааа? Антонин не отвечает, просто целует что было силы, до потери дыхания, еще и еще, сначала только губы, потом плечи, грудь, шею, все, что подвернется, и чувствует жадные губы на своем лице, на влажном лбу, снова и снова на губах. Тело, такое же сильное, как его собственное, только куда гибче и тоньше, обвивается, прижимается, дышит под ним, подается на ласки. - Нравишься, - сладко бормочет Люциус позднее, цепляясь за его плечи, насаживаясь на него с силой, оставляя следы везде, где удается дотянуться, - Дико… мне… нравишься… Тони… Антонину кажется, что он сейчас целиком уйдет туда, внутрь, потеряется в этом совершенном теле, исчезнет, растворится без остатка в солнечном свете, в голубых небесах, в сласти и страсти лихорадочных движений: внутрь-прочь-еще-и-еще-внутрь, вглубь, в другого, в своего. - Хорошо, - Люциус откидывается на спину, смотрит бездумно и счастливо, - Тони. Как это по-русски? Как тебя мать называла в детстве? - Тебе не понравится, - усмехается Долохов, - Антошка. - Ан-точкх…, - Люц запинается, - нет, это мне точно не выговорить. - Я говорил. - Что ж, нужно возвращаться к гостям, - Люциус приподнимается, но Антонин одним движением прижимает его запястья к земле, нависает сверху, яростно блестя глазами. - Нет, Малфой, - хрипло говорит он, - так не будет. Не будет так. - Как? - Люц нисколько не испуган, глядит безмятежно, без вызова. - Я не собираюсь еще месяц ждать, пока тебе взбредет меня увидеть, вот что, - рубит Долохов, - когда в следующий раз? - Сегодня вечером, - не раздумывая, отвечает Люц, - гости спать разойдутся, я к тебе. - Я не об этом, Люций. - Ну… я полагаю, мы можем что-нибудь придумать в Лондоне. Я подумаю над деталями, хорошо? – Люц высвобождает руки, но не пытается подняться; легко проводит пальцами по жестким прядям, свисающим на лоб Долохова, - То-ни, - он поглаживает колючие впалые щеки, улыбается снова, - я хочу продолжения. Ты это хотел услышать? Это? - Это, - сердито буркает Долохов. А что он ожидал, собственно? Признаний в вечной любви? - Хочу. Хочу-хочу-хочу, - шепчет белокурая зараза, обнимая, льня к нему всем телом, тепло дыша в волосы, - и тебя хочу дико, прямо сейчас еще раз, и потом сто раз подряд. Идем, Тони, - Люц встает и протягивает руку, - Мои гости заждались. Уже одетые, они подходят к коням, и жарко целуются прежде, чем взлететь в седла. * Этот их сумасшедший последний год пролетел и рассыпался каким-то неестественным фейерверком. Их безумные скачки по холмам и полям вокруг Малфой-мэнора, зимняя охота на заведшегося в малфоевском лесу дикого оборотня – без команды загонщиков, без палочек, чтобы не привлечь внимание аврората, только со сворой псов и маггловскими ружьями, стреляющими заговоренными серебряными пулями. Их бесконечные стычки на собраниях у Лорда, и секс где попало после – по комнатам отдыха в Ставке, по каким-то маггловским мотелям, в Мэноре, когда там не было Нарси с младенцем, везде, куда удастся закатиться, вернее, куда успеешь закатиться, пока не потемнело в глазах и не стало уже все равно, видят ли тебя, слышат ли. Их долгие разговоры, когда почти все, что может сказать тебе другой – незнакомо и ново, и хочется объяснять, и готов слушать объяснения, и чужой мир, о котором не подозревал раньше, раскрывается в объеме, цвете и полноте. Их различие практически во всем и какое-то абсолютное, неправдоподобное равенство, в котором нет победителя и побежденного, а только непрекращающаяся проба сил, напряжение всего существа. Поцелуи в весеннем лесу, и коньяк у камина, и Долохов про очи черные, а Люц – старинные шотландские баллады, в которых Антонин разбирает от силы каждое второе слово. И люцевская полная отвязанность в постели, а Антонин не то даже, чтобы стеснялся этой разнузданности, ни хрена он в этой жизни не стесняется уже давно, а просто непривычен к большему, чем самые простые ласки. И голова кружится, кружится, и весь мир кружится вокруг них двоих, сливаясь в неразличимую мельтешню. Эта неразличимость и подвела. Искры, проскакивавшие между ними, видны были уже невооруженным глазом каждому внимательному наблюдателю, и Север таким наблюдателем, безусловно, был. И, разумеется, Люций в какой-то момент банально забыл наложить запирающие на какой-то пустующий кабинет, куда затащил Антонина после большого собрания в ставке, и Сев просто влетел туда. Сцена получилась немой в первую очередь из-за того, что заглушающие как раз были наложены на совесть, причем в обе стороны – и мальчик просто стоял на пороге, глядя широко открытыми глазами, хрен его знает, как долго, и только когда оба заметили, что дверь открыта и воззрились на него – Долохов с неудовольствием, а Люц, кажется, с немалой долей ехидства – развернулся и метнулся прочь. И больше ни с одним из них до того самого проклятого дня, когда исчез Повелитель, не сказал ни слова. Антонин слышал от других, что молодой Снейп вышел с каким-то проектом на Повелителя прямо через голову взбешенного Руди Лестранжа, потом вообще перешел в разведотдел, а потом вдруг оказался в Хогвартсе. Сложить два и два было нетрудно, и Долохов почувствовал смутные угрызения совести – гиблой роли двойного агента он и врагу бы не пожелал. А Люций усмехнулся, и сказал: - Ты здесь ни при чем, Тони, не переживай. Большего сказать не могу, но я точно знаю. - Ну и плохо, что знаешь, - буркнул Долохов, - Держись от разведотдела подальше, Люций. Ничего нет хорошего в шпионских играх. Жалко мальчишку. Я идиот, не уследил. Люц ничего не ответил, взъерошил его и так жесткие, буйные волосы и заговорил о другом. А потом наступило лето, и победа стала маячить где-то уже совсем близко, и работы стало невпродых. Лорд стал вдруг гонять их на задания вместе – то ли хотел дать Люцу понятие о спецоперациях, то ли пожелал, чтобы Долоховский буйный нрав сдерживал кто-то из политического крыла. Операции стали сразу раз в пять сложнее – на пять минут боевых действий недели подготовки, потому что Люц требовал учитывать и «картинку» для прессы на выходе, и юридическое прикрытие, и хрен еще знает что. У него хорошо получалось ставить задачи, он разобрался все же с помощью Антонина в общих чертах, как работает боевая машина. Но отсутствие опыта есть отсутствие опыта. На самостоятельное дело Тони такого штатского охламона еще года два не пустил бы. И ребят по позициям разводил всегда сам. А потом они расслаблялись в Ставке или на одной из секретных баз, и тут уж Долохов смотрел на Люца с насмешкой – какой он гордый, что участвует в настоящем боевом деле, как у него хвост трубой и нос в потолок. Серьезные дела серьезными делами, и можно играючи ворочать миллионами – а все равно в каждом настоящем мужике притаился жадный до игры в войнушку мальчишка. И вот из этого мальчишки при желании можно вырастить солдата. Надо только знать, как. Но натаскивать Малфоя у него не было никакого желания. Больно уж тот хорош был сам по себе, какой есть. И незачем ему. Не того полета птица. Один день все вспоминается. Долохов уже распустил группу, выбираться из лесу после налета на очередной детектор неразрешенных магических действий. Бойцы уходят по одному, кучку курсантов-практикантов выводит Белла, а Люца, как наименее опытного из взрослых, Долохов повел с собой. Заметая следы, по науке, петляя и аппарируя с места на место, благо, этот район сейчас проглядывать некому – детектор в обломках. Ни один маг не пострадал. - Вот это дело, - ухмыляется Люц, когда Тони наконец соглашается сделать привал, - вот это мы партизаны и освободители. Не то, что ренегатов вылавливать, как тараканов по углам. - Что ж их, по-твоему, не вылавливать? – интересуется Долохов. - Десять лет назад надо было, а сейчас – незачем. Они сами дураки, за месяцы до победы сбежали из организации. Мы придем к власти – они локти сгрызут, - Люц картинно вытянулся на травке в своей камуфляжной мантии, сливающейся с окружающей средой, и беспечно смотрит в небо. Только глаза и волосы ярко блестят на солнце. - Много ты понимаешь, - Тони, не удержавшись, толкает его в плечо и склоняется близко-близко. Вот ведь, мать твою, сколько раз себе обещал никакого баловства на заданиях, - Лютик ты. Дисциплина нужна. - Дисциплина…, - Люц передразнивает, - а кем это ты меня обзываешь все чаще в последнее время? Признавайся, гадость какая-нибудь русская? - Лютик. Это, ну, цветок такой. Мааааленький. Люц фыркает: - Ну, спасибо. - Ярко-золотой. От него еще ослепнуть можно. На время. - Магический? - Люцу смешно. - Да нет, вполне себе маггловский сорняк, - ехидно объявляет Долохов. Смеется, зараза. Ничем не достанешь. - То-ни, - обвивает шею руками и смотрит томно, - а трахаться на задании тебе устав не велит, или личная преданность Лорду? - Вот прихватят тебя за голую задницу, ты узнаешь, кто тебе трахаться на задании не велит, - сердито фыркает Долохов. - Тогда пошли, - Люц легко оказывается на ногах, - потому что долго я здесь просто так с тобой валяться не выдержу. И еще берет его за руку, и у Долохова духу не хватает одернуть, и прут они по светлому сосновому лесу налегке – все барахло уменьшено и рассовано по карманам – не как два боевика с работы, а как шерочка с машерочкой на лесной прогулке. Целуются чуть ли не под каждой сосной, и так легко и пусто в голове, как никогда в жизни. И ничего плохого случиться уже не может.
http: Тот самый день застал и Долохова и Малфоя в ставке. Когда в совещательную, где головка боевой группы и приглашенные безуспешно ждали Лорда, ворвался Рабастан, таща за руку встрепанного Снейпа, Долохов вскочил, мгновенно понимая – что-то случилось. Серьезное. Более чем. - Повелитель исчез, - задыхаясь бросил Басти. - Что значит исчез? – Долохов опомнился первым, - Погиб? Бежал? Кто-нибудь это видел? - Погиб. Видели труп, - бледный как стенка Снейп судорожно хватается за спинку кресла, - Напоролся на собственную аваду, по всей вероятности. Что-то отразило заклятие. - Но он всегда говорил, что если умрет, то сможет вернуться, - веско добавляет Рабастан, - так что будем считать, исчез. - Так, - Руди стоит в дверях, он вбежал после брата, - боевой группе, кроме руководства, по укрытиям. План «Б» в действие. Тимоти, здесь ты командуешь, я даже знать не хочу, как у вас и что устроено в этом плане. Тим вскакивает и выбегает из комнаты. - Низовыми я займусь, - Мальсибер оглядывается, - камины не забудьте заблокировать. - Белла, Тони, помогайте, будем досье испепелять, - Руди решительно направляется в сторону картотечной. - На агентов да, а на врагов оставьте, - кидает вслед Малфой, - пусть почитают, больше бардака в министерстве, больше надежды выкрутиться для наших. Он было направляется за ними, но Северус отводит его в сторону и начинает что-то тихо и горячо втолковывать, глядя умоляющими глазами. - Тони, - Белла хватает Долохова за плечо, и тихо говорит, - планы планами, но…, - она достает из своего стола переговорное зеркальце, - давай будем на прямой связи, ладно? Твои и мои – уже сила, а штатские, я боюсь, сейчас побегут, как крысы. - Хорошо, Беллочка, - соглашается Долохов, и сует зеркальце в карман, - это ты умница, это ты правильно. У Беллы на глазах выступают слезы. - Что же теперь будет, Тони, а? - Сами будем, без него. Как сможем, так и будем, - твердо говорит Антонин, - не бойся, Беллочка, нас много и мы боевые. А там и Господин вернется. - Ты с ума сошел, Антонин, - Малфой уже подходит к нему, Северус идет следом, что-то ему по дороге договаривая, - Север, - он оборачивается к юноше, - я все понял, спасибо тебе. А теперь тебе срочно надо в Хог. Прямо сейчас. Быстро, пошел, - он на секунду прикасается к плечу Снейпа, и тот, как будто очнувшись, почти выбегает из комнаты, - Антонин, Руди, организацию надо консервировать. Всем нелегалам выбираться из страны, легальным выкручиваться кто как может. Мы не знаем, сколько времени займет возвращение Повелителя. Может, он через двадцать лет вернется. - Тебе хорошо говорить, Малфой, - Руди ни на секунду не отрывается от перебора бумаг, - я не могу отправить в эмиграцию всех. - Почему? Денег хватит, - Малфой бледен, но рассудителен, как всегда. - Хотя бы потому, что не все захотят бежать, - чеканит Белла, - в организации трусов мало. - Белл, - вздыхает Малфой, - с тобой все было понятно заранее. Что ты думаешь, Антонин? - Никакой эмиграции, - жестко заявляет Долохов, - ты не знаешь, о чем говоришь, Люциус. Только драться. - Понятно…, - Люц выглядит расстроенным, - пошли, выйдем. В коридорах Ставки пахнет горелой бумагой, кружаной мукой и почему-то керосином. Люц прижимает его к стене и шепчет: - Тони. Если я выкручусь. Если только я выкручусь раньше, чем ты попадешься – разыщи меня. Разыщи, слышишь? - Разыщу, - обещает Долохов, - Не попадусь. И морду еще тебе набью за ренегатство. Ты только выкрутись, Мерлина ради, смотри у меня. Люциус секунду смотрит, как будто хочет сказать что-то еще, а потом быстро целует его, не заботясь, видит ли кто-то, и стремительно уходит прочь. * Дверь камеры грохочет. Двое незнакомых, один очень даже знакомый – Уолли Макнейр. Врываются вихрем, палочки наготове, тусклый свет люмоса слепит отвыкшие глаза. - Здесь кто? Антонин был к этому готов с той первой секунды, когда слабо позвала метка. - Долохов, - бросает он. - Идти можешь? – Уолли берет его под локоть и тащит прочь из камеры. Долохов высвобождается. - Вполне могу. Справа Фернир, слева Лестранж. Руди. - Руди уже снаружи, у Фернира запирающие еще ломают, там накручено, - сообщает Уолли, торопливо ведя его по темному коридору, - Пошли, Антонин, все потом. Все потом. Перегруженные лодки черпают бортами воду, на том берегу молодой черноволосый волшебник торопливо обмахивает каждого узника палочкой, шепчет простенькое диагностическое заклятие. Роквуда бракуют – сердце не выдержит аппарации. Поедет отдельно на перекладных. Остальным раздают портключи. Малфой-мэнор. Уолли жмет руку хозяину дома. Какие-то люди, почти никого не узнать. Откуда-то вихрем вылетает сладкая кривляка Нарси и с плачем бросается на шею сначала страшной как смерть, серовато-бледной Белле Лестранж, а потом и Руди с Рабастаном. Мальсибера встречает жена, надо же, бывает и так. Неожиданно прямо перед собой Антонин видит Малфоя, и тут же оказывается в крепких объятиях. - Антонин, - Люций, кажется, стал чуть выше ростом, или это он сам уже не так прямо держит спину, - Приветствую. Как ты себя чувствуешь? - На ногах стою, - нервно усмехается Долохов. Малфой достает свою палочку. - Попробуй. Что-нибудь простое. Люмос удается с третьего раза. - У других хуже, - замечает Люциус, - это быстро пройдет, - Он подзывает эльфа, - тебя сейчас проводят в твою комнату. Чувствуй себя как дома. Малфой проходит дальше, приветствуя остальных. Долохов ошарашено мотает головой и чувствует легкое головокружение. От всего – от качки, от аппарации, от свежего воздуха, от простора. От свободы. В комнате ждет чашка горячего крепкого бульона, тосты и кувшин какого-то целебного отвара. Большая ванная и мягкая постель. На сегодня более, чем достаточно. Малфой заходит к нему на следующий день. Расспрашивает о самочувствии, рассказывает вкратце о нынешнем состоянии дел. Долохов рассматривает его украдкой. Люц заматерел и закрылся; неподвижное лицо, ледяные глаза, неестественно прямая осанка, гордо задранный подбородок. Вычурная трость. Перчатки. Тяжелая роскошная мантия. Если Малфой с годами изрядно изменился, то узнать прежнего хрупкого юношу в следующем посетителе просто практически невозможно. Усталое лицо, застывшее в глазах отвращение ко всему сущему, немытые волосы, глухая черная одежда. - Северус, - приветствует гостя Люциус, - наконец-то. - Мистер Долохов, - даже простое имя в этих презрительно изогнутых устах звучит как намеренное оскорбление, - Мне необходимо вас осмотреть. Соблаговолите снять рубашку. Долохов разоблачается в присутствии двух бывших любовников с равнодушным бесстыдством солдата и зэка. Прежде, чем достать палочку, Снейп скользит безжалостным взглядом по исхудавшему телу, опавшим мускулам, седым волосам на груди. Потом начинает заниматься делом. - Легкое истощение, могло быть хуже, - констатирует он, наконец, - тем более, в вашем возрасте. Недели две-три попьете укрепляющие. Магия почти в порядке, но сил у вас для серьезного колдовства недостаточно, и будет долго еще недостаточно. Не вздумайте начать тренироваться в боевых заклятиях, развалитесь. Я бы вам вообще палочку пока не давал в руки, меньше риска, что натворите глупостей. Люциус наблюдает со стороны, но тут подходит и кладет руку Антонину на плечо. Тем самым защитным жестом, которым тот когда-то прикрывал от него самого юного Северуса. - Значит, ты говоришь, недели через две-три все будет в порядке, Северус? – спрашивает он очень спокойно. - Если мистер Долохов не наделает глупостей, то, полагаю, так, Люциус, - и какой-то еще не совсем понятный обмен взглядами между этими двоими. Что-то такое между ними происходит. - Рад это слышать, Антонин, - Люциус улыбается своей ледяной улыбкой, глядя прямо в глаза Снейпу. И тот ретируется. Выставляет на стол несколько склянок, коротко выдает инструкции к применению и сообщает, что ему еще нужно осмотреть других. Люциус дожидается, пока закроется дверь, а потом разворачивает Долохова к себе и крепко обнимает. Долго-долго держит в руках; не выпуская, стаскивает за его спиной перчатки, чтобы греть ладонями плечи. То, чего так не хватает в одиночке – чужое тепло, физический контакт. Долохов украдкой прижимается губами к плотной ткани малфоевской мантии, а Люц заставляет его поднять голову и целует. Как прежде, по-настоящему, долго, жарко. А потом подталкивает к кровати, а сам направляется к двери. - Отдыхай. Я еще зайду. - Люций, не уходи, - почему-то сейчас кажется, что просить – можно. Правильно даже. - Да? – Люц останавливается, - а как же полный покой? – Он расстегивает застежку мантии, дает ей упасть на пол, на ходу избавляется от сюртука, подходит вплотную, и Антонин не может оторвать глаз от белых пальцев, одну за другой расстегивающих перламутровые пуговички рубашки, - Глупостей делать не будем, - спокойно замечает Люциус, опускаясь на постель, - специалист не велел. Северус свое дело знает. - Ничего он не знает, - Долохов ложится рядом, кожа к коже, грудь к груди, и Люциус переворачивается, накрывает его собой, снова держит в руках, нежно и крепко, целует, едва прикасаясь, лоб и веки. - Спи, - коротко говорит он, - я с тобой побуду немного. Но спать невозможно. Долохов все никак не может перестать прикасаться, гладить, пробовать на вкус солоноватую кожу, которая стала лишь чуть суше и грубее, дотрагиваться до волос, рассматривать новые и такие знакомые черты лица. - Не угомонишься? - спрашивает Люц наконец, коротко выдыхает, и скользит под одеяло, начинает медленный танец языка и губ по коже вниз, заставляет стонать и задыхаться, расстегивает, стягивает белье, удовлетворенно хмыкает, задевая щекой вставший член. Может быть не так, как раньше, но тело отвечает на ласки, и Антонин кусает губы и стонет в голос, когда горячий рот забирает его целиком, без остатка. Люциус выныривает из жаркой темноты слегка раскрасневшийся, с блестящими влажными губами, целует его снова, и спрашивает горячим шепотом: - Ну что, теперь спать будешь, беспокойный пациент, раздери тебя мантикора? - Люблю, - вдруг хрипло шепчет Долохов, как будто только сейчас до него дошло, что так и есть, что это правда, - люблю, люблю тебя. Люц не может сдержать усмешки. - Какой ты все-таки иностранец до мозга костей, То-ни. Все бы тебе драмы и страсти в клочья. - Смеешься, - без обиды констатирует Долохов, - ну, смейся. А я люблю тебя, Люций. - Ладно, черт с тобой, - снова усмехается его любовник, и тихо, почти неслышно, добавляет, - я тоже тебя люблю. * Мрачный брюнет шлепает пачку бумаг на стол дежурного аврора в Азкабане. - Люциус Малфой, - без выражения говорит он, - Помилование. Запрет на использование магии. Справка об уничтожении палочки. Список поручителей. - Джонни, - дежурный ныряет в камин, - номер 516. Выпускаем без палочки. Люц входит в кабинет в сопровождении охранника, и дежурный снимает магические путы. Северус смотрит во все глаза. непривычно видеть Люциуса Малфоя с остриженными волосами, серыми от грязи. Впалые щеки, несколько новых морщин, слезящиеся от света глаза смотрят так же надменно, как раньше. Не сломался. Хорошо. - Север, - Люциус не удивлен. - Люциус, - он шагает вперед и обнимает блондина, - Драко не смог тебя встретить. - Что ему помешало? – Люц поднимает брови совсем по-старому. - Отметка в аврорате. Пропускать нельзя. Идем, я все расскажу по дороге, - Северус протягивает ему теплую мантию. Люца взяли летом, сейчас поздняя осень. И шоколадку. - Дементоров нет, а в Азкабан так и принято носить шоколад, - усмехается Люциус. - Ты не изменился, - замечает Северус. Люц пожимает плечами. - Изменился. Но три года все же не десять и не пятнадцать. Как ты сам, как наши? О ком ты знаешь? - Ну, я, изволишь видеть, герой невидимого фронта, что не мешает победителям ненавидеть меня в свое удовольствие. Цисс все еще во Франции. Белла убита при аресте, - сухо перечисляет Снейп, - Мальсибер и Лестранжи – поцелуй; Роквуд – пожизненное; Гойл – десять лет, Крэбб - восемь. Оба их мальчика погибли. Младший Флинт в бегах, старший ждет суда. Кто еще? - Долохов? Северус медлит. - Поцелуй, - неохотно сообщает он, - всего неделю назад. Так ничего и не сказал, поэтому его держали до последнего. Он оборачивается, но поздно, потому что Люциус Малфой валится без чувств прямо на камни азкабанской скалы. От души надеясь, что нехороший костяной стук издала упавшая трость, а не череп Малфоя, Снейп в панике склоняется над ним, и выхватывает палочку. - Эннервейт, - от волнения его пальцы вздрагивают, и он повторяет движение палочки снова, - эннервейт, Люциус, мать твою. Люци… Все плывет перед его глазами, и низкое азкабанское небо рушится с неслышимым никому другому грохотом, и он никак не может разобрать, приоткрылись ли только что светлые глаза Люциуса, или это просто чудится сквозь застящие зрение слезы. конец
Potion_master: * Бормочет про себя * - Ничего личного, ничего личного, ничего личного.... - ДОЛОХОВ, Я ТЕБЯ УРОЮ, СВОЛОЧЬ!!!
http: Potion_master Это все Вы, профессор. Смотреть на мистера Малфоя вашими глазами и не проникнуться невозможно. Теперь пеняйте на себя.
mort: да уж... ну Северус всякое бывает.... в глазах слэшэра даже АЛЬБУС привлекательный мужчина... (я как представлю его раздетым, тошнота появляется..) так что Долохов не самый плохой вариант...
http: mort *обиженно* Вы, мистер Забини, просто еще очень молоды. Вам что пятьдесят лет, что сто пятьдесят, никакой разницы. Вырастете - поймете. *удаляется, бурча себе под нос что-то нелестное насчет нынешней молодежи*
mort: нет.. ну что вы... я всегда заявлял что мужчины постарше лучше незрелых юнцов (к коим видимо вы и меня относите).. но не настолько же постарше!!!! кандидатура Долохова, Каркарова, Снейпа, Люциуса меня нисколько не смущают.. но вот пэйринг с Альбусом Дамблдором - страашная геронтофилия...
Potion_master: Куда я попал?!
Сириус Блэк: СЛЭШЭРЫ! Руки прочь от Альбуса, он вам повода не давал Да и вообще этот персонаж слишком сложен для слэша (не в обиду нам будь сказано, Сев, но это так ), если, конечно, придерживаться канонного характера, а не воротить отсебятину. И ты прав, кстати (застрелился за компанию). Мы то с тобой что забыли посреди подобной дискуссии? Автор в своем фике волен хоть всех поставть ... с ног на голову - это его территория. Пойдем лучше, пива выпьем
ДЖЕКизТЕНИ: Отличный фик-масса удовольствия (Долохов получился абсолютно лубочным персонажем) тока цыган с медведем не хватает))) Сириус Блэк пишет: Руки прочь от Альбуса, он вам повода не давал Да и вообще этот персонаж слишком сложен для слэша Этот персонаж слишком СТАР для слэша))) Ы! Склероз попутал! Уважаемый аффтор, а почему после пребывания в местах не столь отдаленных Люц таким нервным стал? Ранее у него тенденций к излишней чувствительности не наблюдалось.))
Сириус Блэк: ДЖЕКизТЕНИ, старость некоторым не помеха, как посмотрю :-D нет. именно сложен. впрочем, это уже оффтоп, прошу прощения :)
ДЖЕКизТЕНИ: Сириус Блэк имелось ввиду, что стар, стар?Супер СТАР! )))
http: ДЖЕКизТЕНИ Спасибо :) Ну, вот так мне видится. Он же закрытый человек, плакать и скрежетать зубами не станет. Эмоции зашкалили - мозг отключился.
ДЖЕКизТЕНИ: http, на самом деле, очень здорово. Ваш Долохов мне напомнил героев А.Толстого из его эмигрансткий романов))
полная версия страницы