Форум » Стихи наших участников » Сказка » Ответить
Сказка
Potion_master: Автор: Potion_master Название: Сказка на Рождество. Бэта: нужна. Рейтинг: R Диклаймер: Многое честно украдено. Статус: закончен. Размер: 38 страниц Ворда 12-м шрифтом. Примечания: я подарил эту сказку матери на Рождество 3 года назад.
Ответов - 17
Potion_master: …Давным-давно – больше ста лет назад – когда дамы ходили в шуршащих платьях со страусовыми перьями, а мужчины - во фраках, говорили друг другу «Сэр», и приподнимали высокие смешные шляпы-цилиндры; когда ездили в каретах, запряженных не электричеством и бензином, а черными и рыжими лошадьми; когда девочки и мальчики еще ходили с гувернантками и боннами, учились раздельно и больше всего в мире боялись огорчить родителей и остаться без сладкого… давным-давно, повторимся мы, жили на свете маленькая девочка. Звали ее… ну, скажем, Мария. И она, как положено было всем девочкам того времени, носила капот, бегала от гувернантки и считала огромным стыдом переодеваться вечером в детской, потому что на стене висели картинки из сказок, где были посторонние люди. То есть, конечно, она ничуть не боялась Золушку, Спящую Красавицу или Красную шапочку,- но вот Мальчик-С-Пальчик, Кот в Сапогах или Принц ее уже решительно смущали. И она постоянно старалась закрыться от них, когда няня снимала или надевала ее платьице и длинные, отделанные кружевом панталончики. Кроме няни, у нее, конечно же, были мама и папа. О, она отнюдь не была сиротой, наша девочка, как обычно бывают в сказках,- бедной сироткой, которую обижала мачеха; напротив, она жила поживала припеваючи, потому что была единственным ребенком в семье. Мама ее была дама и сидела с ней; она надзирала за прислугой и домом, не входя, конечно, в недостойные дамы дела. В основном, ее занятия сводились к тому, что она или играла на фортепиано, или вышивала скатерти, или шила одежду для бедных, или занималась с дочерью танцами и французским языком, потому что без танцев и французского языка в те далекие времена невозможно было считаться умным и порядочным человеком. Ты мог быть профессором и вычислять звезды, мог знать пятнадцать тысяч языков диких народов Африки,- но ежели ты не умел танцевать или не знал, как сказать «Да, месье…»,- тебя бы просто не пустили в порядочное общество. К счастью, папа Мэри знал по-французски, хоть и немного хуже чем мама,- что неудивительно, ибо он всю жизнь проработал в банке клерком,- и, хотя мог позволить себе содержать дом, и покупать маме наряды и книги, а Мэри игрушки, и вывозить их летом на дачу, а зимой – по балам и гуляньям,- папа, повторим мы, из-за своей нужной работы почти не бывал дома, и, значит, не имел возможности тренироваться во французском с милой мамой Мэри, которую, кстати, звали точно так же. И вот так они жили и поживали; иногда мама сердилась на Мэри, потому что та была фантазеркой и не очень хотела ходить в своем капоте, и учить французский язык,- а больше бегать по дому или играть с мальчишками и с собакой из дома напротив; но папа, приходивший с работы и сразу садившийся на диван с газетой, а после за ужин, во время которого все больше говорил о делах, о положении банка, об экономии, о том, сколько на что они могут потратить в следующем сезоне, о политике, о прибавке жалования… словом, о куче смешных и никому не нужных вещей… папа защищал Мэри, когда на нее сердилась мама, и повторял, что не нужно пока заставлять девочку делать, что ей не нравится. «Еще успеется»,- говорил он со вздохом, на что мама Мэри строго возражала. «Джон, дорогой, но если не привить девочке хорошие манеры с раннего возраста, потом будет тяжелее». И папа со вздохом соглашался,- но исподволь позволял Мэри побегать и поиграть с мальчишками, потому что ему был всего тридцать один год, и он сам бы, наверное, побегал с ними и поиграл во что-нибудь. Но в те далекие времена в тридцать один год он уже и работал, и содержал семью, и считался взрослым, серьезным мужчиной,- так что никто бы никогда ему не позволил забыть хоть на миг о своей службе, и об окладе жалования. И так они жили, иногда весело, иногда скучно,- но Мэри в ее пять лет все казалось веселым,- и даже гувернантка, над которой можно было хихикать, когда она засыпала над своим вязаньем. Но вот однажды случилось так, что мама решила пригласить на Рождество свою дальнюю родственницу, которая приехала аж из-за моря, «с Зеленого Острова», как говорила мама, чтобы провести в родном Лондоне каникулы после каких-то «печальных событий». Что это были за события, Мэри не знала, но мама что-то долго шептала папе, а он качал головой, и говорил, что «не одобряет подобной самостоятельности и подобного феминизма у женщин». И Мэри решила, что, раз папа не одобряет, то тетя Элен, наверное, сделала что-то плохое, а, значит, она не такая хорошая. Мальчишки, которым она это рассказала, важно кивнули головами, и сказали, что, наверно, тетя Элен - старая и страшная, а, может, она крадет детей и продает их цыганам; а то, и вовсе, она злая ведьма, и просто претворяется тетей, а сама спит и видит, как взять в руки все дела в доме, а папу, маму и Мэри переселить из светлых уютных комнат в темный чулан с пауками и заставить работать от зари до ночи. Но мама успокоила Мэри, рассказав, что тетя Элен вовсе не злая и не страшная, а просто ее семья была очень бедной, и родственники уговорили Элен выйти замуж за богатого и знатного человека, чтоб не терпеть больше холод и нужду. И тетя Элен согласилась и вышла замуж за этого старого тролля,- и ее семья больше не бедствовала, хотя самой ей, надо полагать, было отнюдь не весело. Тролль, хоть и владел огромными золотыми копями,– мама назвала это смешным словом «состояние»,- хоть и дарил тете наряды и драгоценные камни без счета, но оставался не менее злобным и страшным,- «а им нужно было жить в одном доме, представь себе, моя дорогая, целую жизнь в одном доме, и сидеть за одним столом, и каждую ночь спать в одной постели. Представь, как тебе бы понравилось спать на одной постели со старым троллем, а, моя дорогая?» Но вот недавно случилось так, что старый тролль страшно обидел тетю Эллен,- и она, топнув ножкой, ушла от него. Тролль снарядил погоню, потому что у него было много-много денег, хотел вернуть свою жену, и даже угрожал посадить ее в тюрьму, если она не подчиниться,- но Элен не вернулась. «Она, наверное, очень храбрая, раз не испугалась ни тюрьмы, ни прихвостней, ни угроз этого старого тролля?»- спросила Мэри. «Да, моя милая, она очень храбрая»,- ответила мама, улыбаясь,- «но больше всего потому, что ей теперь прийдется самой жить на белом свете, без поддержки,- а это нелегко тем, кто привык жить в роскоши. Да еще старый тролль, будет, наверное, вредить ей». Мэри не на шутку перепугалась. Ей представилось великое множество троллей и гоблинов, окруживших их милый дом. Вот они ломятся в двери, лезут в окна, воют и скулят по ночам. «Может быть, лучше не надо, чтоб она приезжала?». «Нет, милая, твой папа очень храбрый, он прогонит злых троллей из нашего дома»,- ответила мама; но, признаться, Мэри не очень-то поверила ей. Теперь она старалась подольше сидеть с родителями,- но, глядя на папу, который расхаживал взад-вперед по комнате, рассуждая, где можно поселить нежданную гостью, и во что это обойдется, она не очень-то могла представить, как он выгоняет из дома целую стаю злобных троллей и гоблинов. Папа был такой домашний, такой серьезный, он все время говорил об опасностях, у который были страшные и смешные названия: «банкротство», «падение акций», «инфляция»,- что его трудненько было представить в плаще и при шпаге, отбивающимся от монстров. Скорее уж он бы заперся на замок и позвал полицейского, чем сам полез в драку,- так что на него Мэри не очень-то рассчитывала. Чем ближе было до Рождества, тем Мэри больше боялась и не хотела спать одна. Она плакала, умоляя маму ночевать с ней, или, хотя бы, позволить ей спать у мамы,- как она делала, когда была совсем крошкой,- но папа был категорически против, заявив, что такие взрослые девочки должны спать, где им положено, а не с родителями. Но все же мама уговорила его и стала спать в детской, так что Мэри на некоторое время успокоилась. Вот настал день приезда тете Элен. С утра погода испортилась, пошел противный мокрый снег,- и Мэри подумала, что уж наверное, тетя Элен все-таки ведьма, раз привезла такую плохую погоду. Она убежала и забилась в уголок в своей комнате, так что когда мама открыла дверь и сказала: «Поди же, Мэри, познакомься с тетей Элен»,- ее не так-то было просто найти. И все же мама нашла ее и заставила сойти вниз, где посреди гостиной стоял папа и невысокая женщина в черном. Мэри зарылась в мамино платье, но ее вытащили и выставили прямо на середину, а женщина наклонилась, беря ее руку в свою, и спросив: «Ну, и кто это у нас такой?» Мэри вытаращила глазки. Нет, тетя Элен уж вовсе была не ведьма,- разве что фея из какой-нибудь маминой сказки. У нее были глаза цвета темного меда, и волосы цвета темного дерева, улыбка, мягкая, словно утро; а пахла она не домом, как мама, и не пылью конторы и улиц, как папа, и не шерстью и кексом, как няня, а лилиями и мехом, диким и веселящим запахом, от которого Мэри, сама не ведая, почему, рассмеялась. -Значит, это вот Мэри. А кто вот это?- спросила она, винимая из-за спины огромную куклу: такую огромную, что у Мэри захватило дух. Кукла была едва ли не с нее ростом; у нее было бледное личико, чем-то похожее на лицо самой тети Элен, такие же грустные глаза и темные волосы; и платье было из васильково-синего шелка с золотом и струилось, подобно вечернему небу, лаская руки, словно прося побыстрее взять куклу к себе. Мэри и мама ахнули от восторга,- и папа нахмурился, пробормотав что-то вроде: «Мы не можем принять такой дорогой подарок… Не стоило…» и тому подобную ерунду. Но глаза Мэри заставили его замолчать: он сдержанно улыбнулся, как улыбался всегда, ходя с мамой по магазинам, и замолчал, устроившись в кресле, и за весь вечер не проронил больше ни звука. Так Мэри познакомилась со своей двоюродной тетей. Она не осталась жить у них, как боялся папа; просто иногда забредала по вечерам, и они долго сидели с мамой у камина, перебирая какие-то старые вещи, смеясь и плача, вспоминая что-то и наперебой рассказывая Мэри о том времени, когда сами были девочками. Папа в это время сидел в кресле с газетой; от визита к визиту он становился все более мрачным, а потом вовсе стал пропадать на работе, появляясь так поздно, что тетя Элен уже уходила. Или, если он заставал ее, они вступали в длинные споры, во время которых папа начинал краснеть и заикаться, что ужасно смешило Мэри,- а тетя Элен, напротив, тихо улыбалась своей грустной улыбкой и пожимала плечами, говоря: «Дорогой Джон, у вас пылкое сердце, но вы погубите его, запирая в клетку приличия и страха того, что скажут соседи». После этих слов папа жутко сердился, вскакивал и уходил,- а тетя Элен продолжала свои тихие, долгие разговоры с мамой, но смеялась при этом гораздо меньше, чем обычно. Одним словом, за несколько дней все полюбили приезжую,- да так, что им стало казаться, никогда не было вечера, чтобы она не входила в дом, неся с собою запах снега, мехов и цветов. И только папа по непонятной причине сторонился кузины, хмуря брови даже тогда, когда в разговоре случайно упоминали ее имя. И вот настало Рождество. Дома украсили гирляндами и маленькими ангелочками, улицы расцветили огнями; на площади, угол которой был виден из окна гостиной, поставили огромную нарядную елку. В их дом тоже дворник принес хорошенькое зеленое деревце: Мэри играла под ним, наблюдая, как растет количество коробок с подарками,- но трогать их ей было нельзя. Нужно было дождаться утра Сочельника,- хотя родители почти всегда не дотерпевали и позволяли открыть подарки раньше. В Рождество иногда приезжали бабушки и дедушка – единственный, который остался у Мэри. Бабушки были очень разные: одна полная и спокойная, вторая гораздо худее и постоянно сюсюкающая. Эту вторую бабушку Мэри не очень любила, хотя она и задаривала ее множеством вещиц; в ее присутствии ей всегда приходилось ходить по струнке и следовать всем правилам поведения, а папа всегда делался нервным, запинался за вещи и говорил в раздражении: «Мама, да когда же ты прекратишь считать меня мальчиком?» Так было и в этот раз, разве что тощая бабушка не слишком сильно обрадовалась приезду тети Элен; другая же, наоборот, обняла ее и поцеловала, шепча что-то,- и вместе они почему-то плакали, утешая друг друга и пожимая друг другу руки. Праздничный ужин прошел тоже не так скучно, как всегда; Мэри даже ненадолго забыла про подарки, слушая, как тетя Элен и мама вспоминают свое детство; все хохотали и даже папа, который «не приветствовал мальчишеские ухватки у девочек». Особенно Мэри понравилось, как мама с тетей Элен лазили на деревья, что свешивались над дорогой в их старом поместье, и кидались оттуда всякою всячиной в прохожих. Она даже пожалела, что над их улицей нет такого дерева,- впрочем, ей бы все равно было не залезть на него в капоте, да и мальчишки из соседнего дома наверняка бы не пустили ее на столь выгодное место, обосновавшись там на вечные времена. Одним словом, все досмеялись до слез; пробили часы и взрослые выпили пенистого вина. От него их бледные лица порозовели и речь стала немного неровной. Но долго слушать, о чем они говорили, Мэри не дали: нужно было идти спать. Но не тут-то было: мамины рассказы еще не вылетели из головы. Зараженная ими, словно щекоткой, Мэри не могла уснуть и долго ворочалась,- а потом вдруг села в постели. Ей страшно захотелось узнать, что ей подарят родители,- и, помня о маме, которая в детстве была столь отважной, она тихо поднялась, и, накинув шаль прямо на ночную рубашку, потихоньку прокралась в комнату, где стояла елка. Проходя мимо столовой, она убедилась, что все взрослые еще там: то и дело из-за двери раздавался папин смех и восклицания, а затем оханье бабушек и кислый голос: «Ах, Джон, я и не знала, что ты у меня такой скверный мальчишка». Никем не замеченная, Мэри повернула ручку двери и очутилась в гостиной, где слабо блестела елка, отражая свет фонарей, проникавший через окно: в самой комнате не было зажжено даже свечки. Огоньки переливались в гирляндах, сияли в раззолоченных фруктах, мигали звездочками на стекле. Елка, еще не опустошенная, была так красива, что у девочки дыхание на мгновение замерло в груди. Тишина и тьма, наполнявшие комнату, придавали картине торжественность; казалось, что это дорога в какую-то другую страну, где ждут интересные и страшные испытания. Тихо, стараясь не запнуться, Мэри прокралась под елку и принялась аккуратно развязывать бант на самой яркой коробке, предназначенной, как она еще днем разобрала по буквам, именно ей. Но, не успела она даже отогнуть край оберточной ткани, дверь растворилась, и в гостиную вошел папа и тетя Элен. Они не стали зажигать свет, а так же, в темноте побрели к елке, хихикая и болтая, как дети, попавшие в волшебное царство. Мэри притаилась за ветками, надеясь, что ее не увидят. -Как я иногда жалею, что приезжает матушка,- произнес папа, садясь и начиная осторожно вынимать из-под елки подарки; он подносил их к самым глазам, чтобы прочесть адрес, и некоторые передавал тете Элен, а некоторые откладывал, вероятно, для тех, кто сейчас не мог их получить.- Бедняжка Мэри так ждет Рождества, а при них вынуждена ложиться спать и получать радость только наутро. -Зачем же вы заставляете ее?- изумилась тетя Элен. Папа пожал плечом. -Так уж повелось. Подержите, пожалуйста, этот сверток; это для миссис Бэртон, нашей няни; я потом положу его. Меня в детстве тоже заставляли ложиться спать: мама считает, что детям не нужно делать поблажек даже и в праздники, иначе они избалуются. -Неудивительно, что вы выросли таким своевольным,- грустно улыбнулась тетя Элен. Папа оставил подарки и обернулся; его лицо в отраженном свете уличных фонарей было странным. -Я – своевольный?! Да помилуйте, Элен, не вы ли всегда утверждали, что именно я – самый страшный зануда и брюзга, какого вам доводилось вам встречать в жизни? -Да, вы такой,- вздохнув, подтвердила Элен.- Но когда я смотрю в ваши глаза, Джон, я вижу тоску по далеким странствиям и свободе, которую невозможно ни утолить, ни заглушить. Я вам очень сочувствую, Джон. Папа выпрямился. Коробка со стуком упала на пол с его колен; он и тетя Элен слегка вздрогнули. -Когда вы смотрите в мои глаза, Элен?- спросил папа, приближаясь к ней и осторожно взяв ее за руку.- А мне казалось, вы даже присутствия моего не переносите. -Скорее уж вы – моего,- она отступила на шаг,- и сверток для миссис Бэртон тоже упал на пол. Ветви скрывали от Мэри лицо тети, но папа казался взволнованным: его руки дрожали, а голос не шел из горла. -Я… я просто боюсь, что мои разговоры о банках, об этой жизни покажутся вам скучными,- произнес он негромко.- Вы такая задумчивая, неземная, словно Дама Печали; когда я вас вижу, мне хочется читать вам стихи и совершать подвиги,- а вместо этого я могу только поведать вам о жизни серого клерка, и обо всех вещах, которые окружают его. Но станете ли вы слушать их, вы, прекрасная, словно вечерний сумрак, и неуловимая, как песок моря? Мэри не понимала, что происходит, но чувствовала, что это что-то – неправильно, и замерла, боясь даже дохнуть. Тетя Элен тихо ответила. -Тогда просто не говорите о них. -О чем же мне говорить? Я ничего не умею и не знаю, кроме работы: мне даже нет времени, чтобы в театр с женой выбраться, а уж тем более… Вы сразу поймете, какой я непроходимый тупица. -Нет, Джон,- она вдруг рассмеялась тихим, но поразительным смехом: словно раскатились по утреннему лугу сотни серебряных колокольчиков,- или словно это звенела роса. Сила и власть чувствовалась в этом голосе,- и папа сделал еще шаг к собеседнице, словно забыл обо всем. -Вы можете говорить о чем вам угодно, Джон, дорогой: я никогда не изменю свое мнение о вас. У вас огонь в сердце: когда вы делаете вид, что поглощены котировкой на бирже, оно болит и рвется, словно птичка из клетки. Я вижу это. -И только это? – он взял ее за руку и притянул к себе, так что Мэри теперь могла видеть обоих. И то, что она увидела, ее ужаснуло: папа обнял тетю Элен за талию и поцеловал прямо в губы,- долгим, медленным поцелуем, которым он только однажды (Мэри видела это) целовал маму. Она пыталась оттолкнуть его,- но он только крепче прижал ее к себе, обхватив ладонью голову. Мэри вдруг показалось, что он хочет выпить из нее все дыхание: она вскрикнула, трепеща в его руках, как та самая птичка,- но папа не подчинялся, продолжая свой страшный поцелуй, в огне которого, казалось, сгорало все, что было до этого. В нем горел и их дом, и мама, и сама Мэри; это было так страшно, что девочка зажала уши руками,- но и сквозь них в ее разум врезались голоса. -Джон, что ты делаешь?! -Я люблю тебя, Элен, люблю с той самой минуты, как увидел! Я боролся с собой, я готов был сойти с ума,- но теперь я счастливее всех на земле, потому что я вижу в твоих глазах, что ты тоже меня любишь. -Джон,- из глаз тети Элен покатились слезы; она склонила голову ему на грудь и обняла его, обхватила, что было сил.- Джон, это все равно бесполезно: ты женат на моей сестре, у тебя дочь… -Да, это так. Но ничто, слышишь, ничто в мире не испугает меня больше и не помешает нашей любви. Ты была права: и я не хочу больше держать свое сердце в клетке, и перед всеми на свете объявлю, что ты мне дороже жизни и что я люблю тебя. -Джон! -Элен! Их губы снова соединились,- но в этот момент Мэри с громким криком выскочила из-под елки. Оба преступника обернулись,- и с ужасом уставились на нее. Тетя Элен была смертельно бледна, папа, напротив, покраснел, как яблоко. Несколько мгновений никто не мог проговорить ни звука,- но в конце концов Джон выдавил страшным голосом: -Мэри, дитя мое… что ты тут делаешь? Разве я не велел тебе идти спать?! В ответ на это девочка лишь затрясла головой; слезы градом покатились из ее глаз. Джон только сейчас сообразил, что его руки все еще обвиты вокруг талии его возлюбленной, и, отстранившись, протянул ладонь дочери. -Мэри, дорогая, иди сюда. Папа тебе все объяснит! -Нет!- воскликнула девочка, обливаясь слезами. Отец шагнул к ней, продолжая говорить что-то; она вскрикнула и упала без чувств. Он подхватил дочку: она горела. Жар медленно овладевал ее телом, словно страшная тайна, которой Мэри стала свидетелем, изнутри жгла ее. Молодой человек в растерянности обернулся к возлюбленной,- но увидел лишь в ужасе распахнутые глаза и слезы, таким же градом катящиеся по щекам. Прижимая ко рту ладони, молодая женщина прошептала: -Что мы наделали, Джон! Боже мой, что мы наделали!
Potion_master: …Они вдвоем сошли вниз, неся беспамятную Мэри; когда мать и бабушки увидели ребенка, радость мгновенно испарилась из их сердец. Все перепугано принялись хлопотать вокруг девочки,- все, кроме Элен, которая опустилась в кресло у камина и только рыдала, не в силах даже прикоснуться к пылавшему лобику племянницы. Но все были слишком заняты, чтобы это заметить,- и только Джон, мучимый той же мукой, улучив момент, коснулся ее плеча, пока все женщины суетились наверху, в детской. -Элен, что с тобою? -Это ужасно, Джон! Ужасно то, что мы сделали! И в Рождество! Это такой грех, какой Господь не простит нам! -Но почему, Элен?! Если бы не Мэри, подумай, как мы были бы счастливы! Неужели Господь Бог станет карать нас за то, что мы хотим быть счастливыми? -Не за счет других, Джон! Все есть так, как есть, и малютка Мэри все видела: прости, любимый, но мне нет больше места под вашим кровом, который я разрушила. Я ухожу! -О нет, прошу тебя!- он вскочил следом за нею, пытаясь удержать молодую женщину,- но она была неумолима. -Нет, Джон, нет! Я и представить себе не могу, как после всего я посмотрю в глаза Мэри. Завтра же я уезжаю, а тебя прошу не искать меня и вернуть свою любовь в семью. Прости, но иначе я не могу поступить! -Я умоляю тебя, Элен!- шептал он, пытаясь обнять ее и прижать к сердцу,- но молодая женщина в слезах вырывалась.- Не уезжай, не оставляй меня одного! Подумай, как мне теперь нужна твоя помощь, твое присутствие; как я хочу видеть твои глаза в тот миг, когда я все скажу Мэри. -Ты с ума сошел, Джон: теперь, когда заболела малютка… это убьет ее! -Хорошо, не сейчас,- но потом, когда все закончится. Ты можешь уйти теперь, но я умоляю тебя об одном, Элен: не уезжай насовсем. Я не смогу жить без тебя! -Нет!- вскрикнула она, когда его руки захватили ее голову; молодой человек приник к ее губам в кратком поцелуе, все еще шепча свои клятвы,- но она тут же вырвалась и хотела было броситься прочь… … и словно споткнулась о стоящую в коридоре кузину Мэри. -У девочки сильный жар,- тихо, не поднимая глаз проговорила она.- Прошу тебя, Джон: найди извозчика и съезди за доктором. Я понимаю, что сейчас Рождество и это сложно… А ты, Элен, останься, пожалуйста, раз тебя так просит мой муж. -Но ты… я…- с трудом проговорила Элен, не в силах пошевелиться, не замечая, что руки Джона все еще обнимают ее. -Я тоже прошу тебя остаться. По крайней мере, пока не прийдет доктор. Я не смогу выдержать это в одиночестве. -О, Мэри!- простонала молодая женщина, падая к ее ногам.- Если можешь, прости меня! -Пойдем,- тихо произнесла Мэри-старшая, подавая ей руку. Вдвоем они вернулись в дом, оставив Джона у дверей. …Мэри пришла в себя через несколько дней, и, открыв глаза, увидела, что рядом с кроваткой сидит мама. Жар разрывал ее на куски, голова болела,- но девочка нашла в себе силы прошептать: -Ох, мамочка, какой страшный сон я видела..! А где папочка; почему он не прийдет почитать мне? -Папа… уехал,- сдерживая слезы, прошептала Мэри, улыбаясь через силу и стискивая руку дочери. -Но когда он приедет..!- взмолилась та; мама только крепче сжала ее ладошку. -Он уехал надолго, малышка. Ему… ему внезапно поручили одно важное задание… на службе… и он уехал. Мэри закрыла глаза. Она вспомнила. Ее мама между тем сидела и плакала. Перед ее глазами стояло лицо Джона, который до последнего стоял у дверей, твердя: «Я не уйду, пока она не поправится». И, словно наяву, она слышала собственный вопль: «Нам будет лучше без тебя!». Тогда она думала так. Теперь, глядя на пылающее в лихорадке личико дочери, она не была уже уверена в своей правоте. Джон не был подлецом, гулякой, бегающим за юбками, он никогда не дал даже малейшего повода сомневаться в его преданности. Преданности! Почему она употребила это слово, почему она не сказала «любви»? Любил ли он ее когда-нибудь? Когда был женихом,- о, конечно! Когда он был женихом, когда все вокруг, едва познакомив, прочили их друг другу,- как он был деликатен и серьезен, как здраво рассуждал, как умно говорил о будущей совместной жизни. Он вообще был очень умен. Она почти забыла, насколько он был умен, просиживая часами за вышиванием, жалуясь на дурную прислугу или текущий в ванной комнате кран. И он тоже забыл о своем уме, забыл, как цитировал философов, как спорил с товарищами… он очаровал ее именно этой своей утонченностью, смелостью, взглядом синих глаз, умением слушать,- о, как он мог слушать, не перебивая, подолгу! Мгновенно делал выводы, анализировал, был так блистательно ироничен. И вот, когда они поженились… как быстро исчез, угас этот разум за нудной работой в конторе! Мэри-младшая открыла глаза. - Она оказалась все-таки ведьма, мама. Я видела… Она подарила папе отравленный поцелуй…- прошептала она, и вновь впала в забытье. …Малышка Мэри долго лежала, чувствуя, как горит кожа, как кружится голова. Ей не хотелось открывать веки, не хотелось возвращаться в этот мир. Она вспомнила истории из «Детской Библии», где рассказывалось о маленьких детях, много страдавших, но переносивших страдания с кротостью, и за это ставших ангелами по обе стороны Бога. Обычно эти истории ей читал на ночь папа. Папа! От этого слова слезы сами собой полились из ее глаз. О, как бы она хотела, чтоб он сидел сейчас рядом с ней, как бывало, когда она хворала, и, взяв ее руку в свою, пожимал ее, с легкой грустью кивая: «Зачем же, малышка, ты так расстроила всех нас?». Она перевернулась и уткнулась в подушку. Слезы тут же пропитали белые наволочки, капая с ресниц. Папа! Почему он ушел?! Она ведь так любит его! Она была бы готова отказаться от всех-всех подарков на Рождество, только бы он вернулся обратно! Она стала бы вести себя так хорошо, что он только бы радовался, глядя на нее и гордился, как не гордился еще ни один отец ни одним ребенком. -Мэри! Этот голос послышался ей, но она отмахнулась, решив, что это няня хочет, чтоб она выпила лекарство. Нет, она не будет пить его, пока не вернется папа! Пусть она лучше умрет,- а он потом поймет, что виноват в этом и горько пожалеет, что обидел их с мамой. -Плохой папа, плохой! -Мэри!- прозвучал вновь странный голос. Она обернулась. Нет, это не могла быть гувернантка. В комнате вообще никого не было! В испуге малышка вскочила, прижимая к себе плюшевого зайца, который лежал рядом с ней,- и тут же швырнула его прочь. Это Он подарил ей на прошлый День Ангела! Нет, ей ничего не надо от Него; она сама победит все ужасы, сама со всем справится. А ему пусть будет плохо, когда эта ведьма выпьет из него кровь! -Мэри! -Кто здесь?!- она подбежала к двери и схватилась за ручку.- Я позову маму! -Не нужно звать маму, Мэри. Если ты позовешь ее – все пропало!- неясная тень приблизилась от окна и Мэри увидела, что она похожа на пиковую даму из красивой колоды, которую она видела у полной бабушки. У нее так же не было тела, а только две головы и груди; дама медленно приближалась, сияя темными очами; цветок в ее руке тускло сверкал, будто сделанный из граната. Приблизившись, пиковая дама склонилась над Мэри; ее верхнее лицо улыбалось, а нижнее противно морщилось, пугая девочку. -Если ты позовешь кого-то из взрослых, то всему настанет конец, и ты никогда уже не спасешь своего папу. -Спасти папу?! Где он?!- воскликнула было Мэри, но тут же вспомнила, как поступил папа с нею и топнула ножкой. -Я не собираюсь спасать папу. Пусть ему будет плохо, чтобы он знал, как больно нам сделал! -Твой папа не виноват. Разве ты можешь винить его за то, что он – живой человек и его сердце способно любить? -Папа должен любить маму,- а если нет – то пусть пропадет на веки вечные и никогда не появляется мне на глаза! Я больше не люблю его! -Не говори так,- верхнее лицо дамы печально улыбнулось, в то время как нижнее гнусно хихикало.- Твой папа не виноват, что в нем сердце: наоборот, он в такой страшной беде, что тебе не понять. -Его заколдовала эта колдунья? -Почти,- дама протянула к ней руку и Мэри поразилась, какой сухой и холодной была эта рука.- Но если ты хочешь, чтоб он вернулся домой, маленькая Мэри, ты должна отправиться за ним на Зеленый Остров и спасти папу, пока он еще не связал себя с этой колдуньей на веки вечные. -Когда я должна идти?- Мэри что было сил сжала ручку дамы,- и та улыбнулась, качая тускло блестящим цветком. -Прямо сейчас, Мэри. Я покажу тебе дорогу,- а ты должна будешь найти папу и убедить его вернуться обратно. -Я быстро!- пообещала Мэри.- Как только папа увидит меня, он тут же вернется: он так меня любит! -Не забудь, что он заколдован. Там, во владеньях колдуньи, он может показаться тебе совсем незнакомым человеком, ты можешь даже не узнать его… но помни, что ты должна найти и убедить его. У тебя только три дня,- потом он насовсем станет принадлежать злой колдунье и никто ничего уже не сможет поделать. -Куда идти? -Идем со мной,- проговорила дама, взмахивая цветком: дверь сама распахнулась и Мэри со своей провожатой вышли в коридор. -Я усыпила всех в доме: никто не помешает тебе. Помнишь, когда ты впервые увидела елку, ты подумала, что это волшебное дерево. Так вот: оно и есть волшебное,- если только знать, как к нему подойти. -Оно проведет меня в страну злой колдуньи? -Да, оно связано с ней: потому-то колдунья и выбрала это место, чтобы заколдовать папу. Вот, мы и пришли,- сказала дама, когда вокруг них зазеленели длинные хвойные лапы. Мэри кивнула, готовясь, но дама удержала ее. -Помни: у тебя только три дня. И ты не должна пугаться чего бы то ни было в стране злой колдуньи. Не верь ей и не бери от нее ничего: она заколдует и тебя, как папу,- так же, как однажды уже заколдовала вас всех, чтобы пробраться к вам в дом. -Я готова!- ответила Мэри. -Иди же,- повела цветком, словно посохом, дама; Мэри повернулась к елке – та тускло светилась – и ей показалось, что тихая музыка зазвучала вокруг, а игрушки начали тихонько позвякивать. За дорогу, за ручей… Путь короткий, путь ничей. Мир огромный распахнется,- Зло с добром перевернется. Воет пес, мяучет кот,- В мире все наоборот…
Potion_master: …-Вставай! Вставай!- раздался голос над самой головой. Кто-то поднял Мэри и грубо встряхнул; еще не разобравшись, она прокричала в ответ: -Не смейте меня трогать! Вот прийдет мой папа и всем вам задаст! В ответ грянул хохот. Испуганная Мэри распахнула глаза и увидела, что лежит на дороге, а вокруг собралась толпа бродяг. Нет, это были не бродяги,- это были бандиты, самые настоящие разбойники с большой дороги. Они скалили гнилые зубы, хохоча, запрокидывая головы; вокруг стоял звон от оружия, которым они были увешаны. -Папа! Прийдет ее папа! А кто у нас папа,- принц, или, может, король? -Мой папа…- начала было Мэри,- но тут толпа расступилась и она увидела кого-то, кто ей показался, как две капли воды, похожим на отца. -Папа!- пискнула девочка, бросаясь к нему. Но вместо того, чтоб подхватить ее, как это всегда делал отец, человек брезгливо оттолкнул ее, воскликнув с яростью: -Черт меня раздери! Что надо этой замарашке?! Мэри отшатнулась. Как могла она так ошибиться?! Ее папа никогда бы не позволил себя сказать дурное слово. Зажмурившись, она отскочила,- и тут же снова взглянула на говорившего. И зажала рот руками. Он был, и правда, как две капли воды похож на Джона,- если не считать буйной гривы волос и усов с бородой, кокетливо завитых, как у флибустьера. На незнакомце была одежда, будто срисованная с книжек о приключениях: ботфорты, бархатные штаны и камзол, шитые золотом, длиннополый жилет и рубашка, тоже черная, с огромными кружевными манжетами, тоже вызолоченными. Шляпа с перьями, рукоять шпаги, перевязь, пряжки сапог: все это лучилось и переливалось от драгоценных камней,- а в левом ухе покачивалась огромная золотая серьга с невиданного размера жемчужиной. -Что тебе нужно от меня, замарашка?- с презреньем спросил он, делая пренебрежительный жест; пальцы его сверкнули драгоценными камнями. Мэри опустила глаза: на ней, и вправду, была только ночная рубашка, только такая драная и грязная, словно ей неделю мыли мостовую в людной части Лондона. От этого ее лицо вспыхнуло; она угрюмо потупилась, сунув в рот палец, как это всегда делала в затруднительном положении. Папа всегда ругал ее за это,- и этот разряженный господин тоже презрительно надул губы. -Фу, какая отвратительная девчонка: мало того, что не мылась от самого рождения, так еще и грызет свои руки. -Так, может, прикончим ее?!- обрадовано загудели разбойники. Но предводитель махнул рукой. -Нет: возьмите ее с собой. Пока она будет прислуживать мне: у меня накопилась пропасть нестиранных рубашек! А потом, когда мы прибудем в замок…- он не договорил, но разбойники и без того поспешно отшатнулись, словно даже упоминание об этом месте пугало их. -Да… потом разберемся, что с ней надо делать. А, может, по дороге продадим ее в рабство. Слушай меня!- грубо схватил Мэри за подбородок разряженный господин.- Ты пойдешь с нами, и, если будешь отставать, бросим тебя в Черном лесу на растерзание диким зверям. Пока мы в пути, ты будешь прислуживать нам, мыть посуду, стирать и рассказывать на ночь сказки. И если ты хоть чем-то не угодишь – голова с плеч! Мэри испуганно закивала, а разбойники загоготали,- и тут же, подхватив ее, посадили к какому-то толстяку на закукры. Атаман отдал приказ,- и вся шайка бросилась врассыпную, - и через минуту уже скрылась в лесу, на опушке которого все и произошло. Малютка Мэри только закрыла глаза, чтобы не видеть сучья и ветви, копьями и плетями летящие ей навстречу. Разбойники мчались знакомыми тропами, хохоча, гикая, в одном месте перелетая расселины на привязанных к деревьям замаскированных тросах, в другом,- соскальзывая с уступов на легких деревянных щитах. Они двигались с невероятной скоростью,- и солнце еще не успело склониться к закату, а шайка достигла привала: огромного мертвого дуба, в который все полезли с уверенностью. И не зря: под корнями его оказалась пещера, надежно укрытая от чужих глаз; впрочем, никто бы и так не подобрался к этому тайному месту из-за дозорных, воронами сидевших на деревьях и хриплым карканьем возвестивших о прибытии атамана. Тут же был собран ужин: на огромном костре, разведенном прямо посередине пещеры, принялись жарить притащенного откуда-то кабана: он был такой огромный, что Мэри только раскрыла глаза, легко представив, что уместилась бы в туловище,- да не одна, а с соседскими мальчишками и их собакой в придачу. Но долго воображать ей не дали: разбойники ужасно быстро пачкали все вокруг: неудивительно, потому что все они были очень плохо воспитаны, и знать не знали ни о мыле, ни о салфетках. К тому же у них всех были очень плохие зубы,- и очень скоро тайник наполнился звуками разгульной песни вперемешку с ругательствами и проклятиями. Вожак, казалось, среди этого сброда мог претендовать на роль джентльмена. Он сидел на своем троне, в который в качестве подлокотников были вделаны два человеческих черепа с драгоценными камнями в глазницах, и ел и пил с посуды из золота. Но это едва ли облегчило участь Мэри: рявкнув «Рабыня!», он швырнул ей недоглоданную кость, чуть на сбив на землю. -Меня зовут Мэри, сэр!- проговорила девочка, подходя ближе и вытирая жир, размазавшийся по щеке. -Отныне тебя будут звать Рабыня! Я не собираюсь мучаться, напрягая память ради какой-то оборвашки. Что за дурацкое имя, к тому же: Мэри? Кто тебе дал его? -Мой папа,- тихо сказала девочка. Взор атамана при этих словах изменился; казалось, он пытается вспомнить что-то, но мешает окружающий шум. Мэри с надеждой продолжила. -Точно так же звали и мою маму. Она такая красивая и добрая,- добрее ее никого нет на свете. Папа назвал меня в честь нее, потому что он очень ее любил и потому… -Какое мне дело до твоих родичей?!- громко воскликнул вожак.- Надеюсь, они все благополучно померли где-нибудь; а если нет, надеюсь, они раскошелятся на достаточную сумму на выкуп. Кто твой папа? -Он работает в этом… как его… ну, где хранят деньги… -О! Значит, ты ценная заложница!- вскричал атаман. При звуке его голоса шайка разом притихла,- и тут же разразилась овациями.- Мы пошлем ему подметное письмо, в котором сообщим, что ты у нас, и потребуем все деньги, что он хранит,- и пусть только… -Боюсь, моя папа сейчас потерялся и нуждается в помощи,- быстро ответила Мэри.- Он забыл, кто он такой и скитается по свету без дома. Может быть, даже в вашей шайке,- закончила она со вздохом. В ответ на это атаман расхохотался,- а шайка протянула одно дружное: «Бе-е-е-е!». -Нет, Рабыня, в нашей шайке, точно, никого нет, кто был бы таким простаком!-вскричал атаман, стукнув по подлокотнику кубком.- Посмотри на эти лица!- он повел рукой и Мэри с отвращением обвела взглядом череду рож, одна другой мерзее.- Это вот Большой Бу! Он четыре раза сбегал с каторги, удавив при этом охрану. Это Длинный Сэм; у него нет обоих ног по колено, потому что их оторвало ядром на войне,- поэтому мы и зовем его так. Это Гнилой Зуб; это Чесотка; это Старый монах,- а это Красавчик Майки, которому жандармы раскроили саблей лицо. Нет, среди нас точно нет твоего папы! -А вас как зовут, сэр?- отважилась спросить Мэри, видя, что атаман, выпив вина, начинает клевать носом,- впрочем, не лучше были и остальные. Но он проговорил, оскалив в ухмылке все тридцать два зуба. -Можешь называть меня Черным Джеком, Рабыня!- при этих словах все разбойники разом заорали; страшный гул поднялся в пещере, так что сверху посыпались кусочки земли и кореньев. Наполнив кубки, разбойники кричали, вытягивая грязные ручищи к тому, кто был предметом восторга: -За нашего атамана! За Черного Джека! За того, кого не удержишь самыми страшными клетками и запорами, не устережешь ни в одной тюрьме! Вождь поднялся, отсалютовав кубком, и единым залпом осушил его; банда последовала его примеру. Мэри отважилась задать еще вопрос. -Вы сбежали из тюрьмы, сэр? -Сбежал ли я из тюрьмы?! Сбежал ли я?- бандит вдруг расхохотался нечеловеческим хохотом, так что даже упал на свой трон и не мог остановиться несколько минут. Вся шайка дружно заржала следом, точно единственное, на что они были способны, било повторять все его действия. -Сбежал ли я из тюрьмы? Да не один и не три, а трижды три раза я сбегал из самых ужасных замков, не исключая и Черной крепости,- еще при старых владельцах!- лица разбойников опять подернулись ужасом, но атаман не обратил на это внимания.- Посмотри: на моей руке есть татуировки: одна летучая мышь за каждый побег!- с этими словами атаман сорвал с себя сюртук, жилет и рубаху, обнажив смуглое, сплошь покрытое шрамами и татуировками тело. Здесь были русалки, гнусные рожи, витые узоры и черти,- а на груди, слегка опушенной темными волосами, прямо у сердца, сиял профиль женщины неземной красоты. Но атаман не дал рассмотреть его, а повернулся правым плечом, на котором прямо под красно-зеленым гербом с витиеватым девизом, распахнули крылья в полете десять летучих мышей. -Ого!- Вырвалось у Мэри. -То-то!- возвестил атаман.- Я трижды три раза убегал от палача и не только жив-здоров, но еще и собираюсь снова грабить глупых людишек вроде тебя! -Но тут десять мышей, а трижды три – девять,- осторожно сказала Мэри. Атаман чуть не подпрыгнул от злости. -Десять или девять – какое твое дело, грязная замарашка? Возьми лучше вон ту щетку, да, пока мы тут пируем, почисть мое платье и сапоги. Пошла быстро!- и он замахнулся на Мэри, так что она бегом бросилась исполнять приказание. -Джентльмены!- обратился между тем атаман к своим товарищам.- Позвольте поздравить вас с окончанием еще одного удачного набега. Теперь у нас столько золота, что каждый из вас сможет купить себе деревню, а то и небольшой город, и жить в нем припеваючи, до самого конца дней. Ура! Это было сигналом к началу пира: бандиты пили, орали песни, хвастались награбленным, тряся друг перед другом золотыми цепями и кольцами, оружием и драгоценной тканью. Атаман молчал, и только изредка любовно поглаживал прекрасную диадему, лежавшую перед ним на столе. Потом сделал знак,- и все смолки. -Но я хотел бы выпить за того, чей приказ привел нас ко всему этому богатству и славе; за того, кто был нашей путеводной звездой все это время… -За Черного Джека!- выкрикнул кто-то из-за стола. Спустя секунду раздался выстрел,- и бандит, зажимая пальцами грудь, рухнул на стол; атаман поднялся, щуря глаза и держа в руке пистолет. На щеках его ходили желваки. -За нашу прекрасную королеву, мою госпожу, Черную Ведьму, которая дарит нам свою защиту и покровительство!- проговорил он со сдерживаемым бешенством, поднимая свой кубок. Все трясясь, выпили: задыхающееся «Ура!» было ответом на его слова. Потом атаман махнул рукой. -Уберите падаль! Двое подручный, подскочив, тут же уволокли убитого,- а оставшиеся жадно набросились на оставшуюся от него долю добычи, дерясь и ругаясь, словно собаки. -Рабыня, еще вина!- приказал Черный атаман.
Potion_master: …Разбойники гуляли еще долго; ели, пили и орали песни, нарушая этим всякую конспирацию,- и, в конце концов, повалились спать прямо на пол, храпя и икая, толкаясь и сквозь сон бормоча какие-то проклятия. Атаман же уснул прямо на своем троне, уронив голову на тарелку с едой. Мэри же, обливаясь слезами, чистила его сапоги,- и упала без сил уже под самое утро, чтобы безжалостно быть разбуженной пинком и приказанием подавать умываться. Надо ли говорить, что никто не помог ей, не предложил самой помыться и завтракать? Нет: словно ужаленная, она сновала между бандитами, подавая им все, что они требовали,- и после этого снова безжалостно закинутая на закоукры к какому-то прыщавому и вонючему типу, она смогла только зажмурить глаза, чтоб их не выбило каким-нибудь сучком или камнем. Так прошло еще много времени; шайка остановилась только за полудень, резко, как по команде. Это было и неудивительно: перед ними расстилался обрыв,- а дальше – берег и бескрайняя синева неспокойного моря. Бандиты попрыгали вниз; несколько человек уверенно бросились к окрестным пещерам; минута,- и они уже выволакивали на песок просмоленную лодку. Быстро осмотрели и столкнули ее в воду. Атамана, а также огромный мешок с сокровищами внесли на руках на борт; он тут же занял место на руле и сделал знак всем садиться; разбойники, словно крысы, полезли в лодку, толкаясь, и пиная друг друга. Мэри кто-то втащил в лодку так грубо, что она разодрала себе колено,- и, закусив губы, тихонько завыла от боли, когда на рану попала соленая вода. Но никто не обратил внимания на ее слезы: участники шайки попрыгали по местам и схватились за весла. Грянул барабан, весла дружно вспенили воду,- и вот уже шлюпка неслась вперед, борясь с морем. Черный Джек правил, умело обходя нараставшие волны, выводя суденышко за группу скал, видневшуюся неподалеку. И вскоре стало ясно, почему: среди них, замаскированный и издали неотличимый от камня, поросшего лесом, стоял маленький черный корабль. Бандиты забрались на борт,- и через минуту уже лезли по канатам с ловкостью обезьян, перекрикиваясь,- и вот черные паруса уже упали вниз и туго налились ветром. Капитан Джек встал у руля. Следуя его указаниям и рукам, шхуна круто развернулась и ринулась в открытое море. -Аврал! Свистать всех наверх! Неприятель на рейде! Истошный крик оторвал Мэри от чистки сапог. Она начищала их, наверное, уже двадцатую пару, потому что капитан Джек терпеть не мог старой обуви. И это был целый ряд, ботфорты и туфли: кожаные, замшевые, бархатные; простые, со многими шрамами, перенесшие явно не одну атаку, новые, украшенные бантами, вышивкой, пряжками из камня, золота, даже отделанные бриллиантами. Они были очень красивы,- но у Мэри уже начинали отваливаться ручонки и слезиться глаза от пыли. Она занималась этим с самого обеда, который сервировала в капитанской каюте, так, как учила мама. Судовой кок охотно уступил ей это сомнительное преимущество, и Мэри осталась наедине со столовым серебром и фарфором капитана, за которые, как ей объяснили, она отвечает головой,- в буквальном смысле. Когда Джек пришел обедать, все уже было готово. Надо отдать ему должное, костюм пирата не выбил из него манер хорошо воспитанного человека. Обед начался спокойно, настроение у капитана было прекрасным, и он даже позволил малышке остаться, периодически бросая ей какой-нибудь несимпатичный кусок. Мэри принимала их с реверансом, потому что у нее был свой план, как разбудить папу в Джеке; каждый раз, делая что-то, она негромко и словно про себя приговаривала: «Так всегда делала мама», «Так любил папа». Капитан сперва не обращал на это внимание, а потом начал прислушиваться; движения его замедлились и он, вроде бы, даже начал пристально вглядываться в личико Мэри,- но все испортил помощник, наливавший вино. Когда в задумчивости Джек промокнул пальцы, испачканные жиром, салфеткой, которую Мэри предусмотрительно положила возле прибора, тот охнул. -Что случилось?- обернулся Джек. -Капитан!- пират от удивления раскрыл рот; его глаза на красной физиономии выкатились, а корявый палец уткнулся в белоснежную ткань.- Капитан! Вы пользуетесь этим?! -Конечно, я пользуюсь ЭТИМ!- вскричал Джек. По лицу его было видно, что он озадачен этим фактом ничуть не меньше, но не мог же он спасовать перед товарищем.- Я же родился не в какой-нибудь вонючей дыре вместе с крысами, как ты! -А где вы родились, сэр?- тут же задала вопрос Мэри, но он был не ко времени: Черный Пират подозрительно уставился на нее и проворчал. -Где я родился, где я родился… Может, в графском замке, а, может, в доме какого-нибудь принца крови. Какое твое дело, Рабыня?! -Простите, сэр!- тут же присела в поклоне Мэри.- Просто мне так удивительно: вы же пират, а манеры у вас, как… как… как у моего папы. -Ты достала меня уже со своим папой, глупая Рабыня!- воскликнул, перехватывая нож, Джек.- Запомни: мне дела нет до твоей глупой семьи, пусть вас там хоть сто сорок человек! Хотя… если у вас в семье много детей, их можно было бы всех продать в рабство… -А у вас есть дети, сэр?- не давая ему опомниться, продолжала Мэри. Пират аж подскочил от такой наглости. -Дети?! Ха-ха! Ну и глупая же ты, Рабыня. Как это у меня могут быть дети, если я не женат,- тут он вдруг помрачнел и уткнулся в кулак; черные брови заломились, а на губах появилась горька я усмешка. Пират, наливавший вино, положил руку на плечо Мэри, и когда она обернулась, покачав головой, прошептал: «Никогда больше об этом не спрашивай». Джек раскрыл глаза, словно услышал. -Рабыня,- проговорил он страшным голосом, от которого пират-прислужник сразу же отступил, убрав руку с плеча Мэри. Девочка, собрав все свое мужество, проговорила. -Да, сэр? Черный Джек скосил на нее глаза и поманил пальцем. Пират сзади охнул. Но отступать было некуда: очень осторожно она сделала шаг и поклонилась. Но Джек еще раз поманил ее,- и, как только она приблизилась на достаточное расстояние, быстро схватил малышку за ворот рубашки. -Запомни, Рабыня,- прошипел он, наматывая ткань рубашонки на кулак и приподнимая малышку над полом,- если твой болтливый язык посмеет вякнуть еще звук на эту тему,- я прикажу привязать тебя к веревке и протащить под килем столько раз, сколько понадобится морским рыбам, чтобы его сожрать. Ты поняла меня?!- рявкнул он, обдавая Мэри слюной и кусочками пищи. Девочка в ужасе закивала. Но Джек не унимался. -Хорошо поняла?- его незабудковые глаза сузились и стали похожи на глаза злобных сиамских кошек, каких Мэри видела у одной из своих троюродных теток: кошки эти постоянно душили птиц, отгрызая им голову,- но тетка продолжала их любить и называть пушистыми ангелами. Не помня себя от страха, она только покривила губки и сложила лодошки, как на молитву. -Пожалуйста, сэр! -Пошла вон!- толчком Джек отбросил ее на пол; Мэри больно ударилась о подставку для глобуса, служившего одновременно потайным ящиком с редкими коньяками. Бутылки внутри жалобно тренькнули. -Значит так, Рабыня: до ужина ты должна вычистить все мои башмаки. Если хоть одна пылинка останется на них – я скормлю тебя жутким муренам, которые живут в кораллах возле…- тут он осекся, и замолчал, словно не желая выговорить названием места, куда вела его мысль и сердце. Сдвинут черные брови и приказал, мрачно втыкая вилку в жаркое: -Пошла! Вспоминая этот разговор, Мэри не очень гордилась, но одно было налицо: Джек, верней, папа, заточенный внутри Черного Джека, все еще помнил ее, их милый дом. Нужно было только растормошить его память, подсказывать ему потихоньку,- и, Мэри была уверена, он бы вернулся. Нужно только не упускать моменты, и потихоньку делать это. Вот об этом-то думала Мэри, когда громкий крик оторвал ее от чистки сапог капитана Джека: -Аврал! Свистать всех наверх! Неприятель на рейде! Услыхав эти крики, она тут же забыла о догадках,- и тем более они вылетели у нее из головы, когда невдалеке показалось, сияя белыми парусами, прекрасная шхуна. На ее мачте высыпали флажки,- Мэри не знала их смысла, но гнусная ругань и вопли бандитов, раздавшиеся сверху, с палубы, прояснили ей обстановку. -Проклятые! Хотят, чтоб мы им сдались! Не тут-то было! С нами Черный Джек! -Два залпа – и на абордаж!- раздался знакомый голос,- и следом топот десятка ног показал, что бандиты бросились к пушкам. - Она заходят справа! - Рулевой! – дальше голос потонул в грохоте выкатываемых орудий; суденышко резко повернуло еще раз, и встав по ветру, заскользило по гребням волн, избегая ловушки. Но враги были тоже хорошо подготовлены: раздался залп – Мэри едва успела рухнуть на пол – и через мгновение весь борт справа был буквально прошит осколками. Черный корабль наклонился, увеличивая скорость, уходя от второго выстрела,- и одновременно сам разворачивая пушки. Залп страшным грохотом потряс его весь, до самого дна. Мэри показалось, что она навеки оглохла,- но страшный рев двух десятков глоток, заставив ее закричать от боли. Пираты действовали на редкость умело, понимая, что преимущество противника – в числе, а их – в скорости и напоре. Словно легкая тень, кораблик скользнул вдоль борта противника, которому не доставал до половины,- и следующий выстрел в упор разнес сияющие лаком борта. После этого засвистели крюки и пираты дождем посыпались на палубу разбитого гиганта; доползя до двери, ведущей на палубу, Мэри увидела, как они врубаются в неприятельский строй, словно волки в отару овец,- и впереди всех, с развивающимися волосами, грязный от копоти, был Черный Джек. Он метался, как дьявол, так что, казалось, в глазах троилось. Вот он на мостике сражается с офицером в канареечной с голубым форме, с причудливым головным убором; вот он на корме молодецким ударом отшвырнул от руля матроса; вот с боем прорвался к неприятельскому штандарту и срывает его. Черная грива мелькала от носа до бака, от верхушки мачт до трюма, видимая в прорехи,- он был неуловим, неуязвим и быстр настолько, что даже Мэри, забыв обо всем, кричала в восторге: «Дай им, задай им, папа!». В этот миг она раскаялась в том, что когда-то сомневалась в его смелости; не то, что с толпой гоблинов, но с целой армией, казалось, мог справиться этот безжалостный человек, смеявшийся во все горло, когда на него наводили ножи и ружья. Но битва, всплеснув, как волна, скоро опала; неприятельский корабль был сплошь залит кровью, набит трупами. Пираты быстро обшарили его, унося оружие, карты и немногие ценности,- и вот уже Черное судно рванулось вперед, на ходу латая дыры в бортах. Капитан на короткое время сдал руль и спустился в каюту, чтобы помыться и переодеться. Мэри прижалась в углу: насколько велико было ее восхищение несколько минут назад, настолько же огромен был ужас от его появления. Кровь покрывала его с головы до ног, непонятно, своя или чужая; волосы торчали во все стороны, глаза безумно бродили, не останавливаясь ни на чем, ничего не различая вокруг. Он сел, точнее упал в кресло, и хриплый голом простонал. -Рабыня, вина! Мэри бросилась наполнять его кубок, но так торопилась, что споткнулась о какой-то обломок, и покатилась кубарем. Бокал зазвенел, разбрызгивая вино,- и в ту же секунду рядом с ее головой воткнулось в пол лезвие тесака. -Ты что делаешь, дрянь ты этакая?!- рявкнул капитан Джек, нависая над испуганно запищавшей девочкой. Он вытянул руку, показавшуюся Мэри огромной,- смуглую руку, покрытую татуировками, повествующими о его жестоких и страшных деяниях,- и сгреб малышку за шкирку. -Ты что, хочешь, чтоб я тебя утопил прямо сейчас?- рявкнул он ей прямо в лицо, так что волосы на головке Мэри зашевелились. Ее испуг еще пуще разъярил его,- и, пулей сорвавшись с места, пират бросился на палубу, которую уже вовсю драили привычные моряки. Они на мгновение оторвались от работы, когда командир все так же, на кулаке, протащил визжащую и брыкающуюся девочку к фальшборту. -Доску!- рявкнул он; пираты с гиканьем тут же приволокли откуда-то длинную узкую доску, установили ее, как это всегда рисуют в книжках,- и капитан, ссадив Мэри на борт, грубо толкнул ее. -Давай-давай! Иди! -Нет! Нет, пожалуйста!- завопила Мэри, видя, как внизу вдоль борта тут же зашныряли черные узкие плавники. -Давай!- продолжал орать Джек. Остальные пираты, бросив работу, выстроились за его спиной и воем подбадривали его решение. По-видимому, они соскучились по развлечениям и теперь были рады, как дети. Черный Джек выхватил шпагу и направил ее на девочку. От этого она закричала в ужасе: шпага капитана тоже была покрыта засохшей кровью. Острый, словно игла, кончик, сверкнув, уперся ей в шею. Капитан оскалил зубы. -Шагай, замарашка! -Папочка, я умоляю тебя! -Давай-давай!- тем временем визжали разбойники,- но их атаман молчал. Точно какое-то темное облако набежало на жестокое лицо; в нем проглянуло замешательство и даже страдание. Шпага, дрогнув, опустилась на миг,- и этот миг решил дело. В ту секунду, как Мэри поскользнулась на отполированной временем и грязью доске, он подхватил ее и впихнул обратно на борт. Отшвырнул шпагу; вместо нее в руке сверкнул тонкий, словно лист риса, кинжал. Раздался удар грома,- и точно черная тень пронеслась низко над палубой, едва не задев собравшихся крыльями, заставив их прижать руки к ушам. И в тот же момент Джек бросился следом, бросив Мэри, вновь больно стукнувшуюся затылком. Перепрыгивая через бочки, канаты, вихрем пронесся капитан на нос,- и, точно пытаясь догнать тень, свесился с самого конца бушприта, вытянув руку вслед жуткому вестнику. Но тень унеслась прочь, стремительно, словно птица,- и разбилась на тысячу черных кусочков где-то у горизонта. Он обернулся,- и Мэри вздрогнула: такой сияющий, нестерпимый, больной блеск был в его очах. -Моя госпожа ждет меня! Пираты тут же бросились по местам. Казалось, черная тень ужасом залегла в их сердца: без приказа, быстро, как только возможно, они подняли паруса,- и судно устремилось туда, где, казалось, еще лежали на волнах черные перья. …До самого вечера капитан Джек пребывал в странной апатии; он молча сидел на носу, перебирая в ладонях шарф, расшитый словно живыми звездами, и смотрел вдаль. Казалось, будь у него крылья, он бы уже мчался над волнами, забыв и о команде, и о сокровищах, в изобилии лежащих в трюме. Никто не осмеливался подойти к нему; пираты опасливо косились на темную фигуру, замершую в ожидании, перешептывались и шушукались; Мэри, никем не замеченной, удалось даже подслушать несколько слов, и все их можно было свести к одному имени: Черная Ведьма. Вечер упал резко, внезапно, как это случается в южных широтах; солнце бухнулось за горизонт, задул сильный ветер. Через несколько минут небо было затянуто жуткими тучами, из-за которых, словно предупреждение, выглядывали ослепительные кончики молний. Начинался шторм. Только тогда пираты осмелились побеспокоить своего погруженного в транс вожака; робко приблизившись, один из них промямлил, сгибаясь почти что до пола. -Хозяин… Джек… -Что?- тот ответил глухим голосом, словно еще пребывал за воротами этого мира. -Хозяин, буря собирается. -Прекрасно,- Черный Джек на миг повернулся; взгляд его был странно мягок, будто он услышал хорошую весть. Он улыбнулся,- так, что у подошедшего отвалилась челюсть: ясно и странно, по-детски. -Пусть буря приходит. -Но, хозяин… корабль весь в дырах. Мы не успеваем их залатать. -Что ж…- он пожал плечами, красивое лицо было равнодушным.- Пусть буря попытается сладить с нами. Глаза пирата и всех, кто, подкравшись тихонечко, слушал, полезли на лоб. Капитан явно сошел с ума. Видя это, Джек улыбнулся мальчишеской, задорной улыбкой и потрепал товарища по плечу. -Ничего не бойтесь. Госпожа не оставит нас на погибель. -Но… -Слышишь?!- пират вскочил и прыжком оказался на самом носу, уцепившись за леер, и свесился над самыми волнами, простирая руку.- Ты можешь побороться со мной. Твои волны, твой ветер и дождь не остановят нас! Иди! В ответ ему волком завыл ветер. Тучи резко придвинулись и огненные вспышки упали в взметнувшуюся темную воду. Все в ужасе замерли,- и только Джек громко захохотал. Таким же прыжком он вернулся на палубу. -Приказ по кораблю: свернуть паруса! По местам стоять. Кто боится,- может спуститься в трюм и молиться, кому пожелает. Еще,- вернул он жестом и приказом бросившихся было на место пиратов.- Еще одно. Меня привяжите к мачте на самом верху: я хочу поговорить с небом. Все это было исполнено в точности. Не прошло и пяти минут, как капитан Джек уже был прикручен к самому верху фок-мачты. Глаза его сверкали, голос терялся в усиливающемся вое ветра. -Ну давай же, давай! Попробуй испугать меня! Померимся силами! -Он сумасшедший,- шептались пираты, но никто не отважился сказать этого вслух,- даже теперь, а, может, особенно теперь, капитан казался им сверхъестественным существом, недоступным человеческому пониманию. -Ну, иди же сюда! Я разжую твои молнии и намотаю дождь на пальцы! Иди! Попробуй свалить меня! Первая волна накатила, рухнув на палубу с мощью и яростью, от которой затрещали борта и взвыли в испуге плывшие. Но Джек расхохотался, словно безумный. -И это все?!- в мертвой тишине, последовавшей за грохотом вод, разнесся над палубой его голос.- Это все, что ты можешь?! Да я ребенком видел более страшные штормы! Давай, не скупись! Покажи всю свою силу! Следующий удар, от которого вздрогнула даже небеса, был ему ответом. Мэри, не успевшая добежать до спуска вниз, закричала. Водой ее швырнуло на фальшборт; она чудом зацепилась за канат и удержалась на палубе. Но повезло так не всем: захлебывающийся крик показал, что кто-то стал жертвой неумолимой стихии. Едва вода схлынула, девочка на четвереньках поползла к люку,- и вместе со следующей волной, упавшей на палубу, скатилась вниз. Там она бросилась в капитанскую каюту, крича от ужаса,- но упала где-то на полдороги, не в силах пошевелиться. Внутри шхуны было еще страшнее: борта трещали по швам, снасти стонали, словно в них поселились души убитых, черные тени прятались по углам. Они тянули свои костлявые руки к Мэри, нашептывая страшные сказки. Мэри закричала. Но никто не пришел ей на помощь; только сверху, как карканье ворона, доносилась сквозь гул брань и нечестивый смех капитана. Мэри потеряла сознание.
Potion_master: …Она пришла в себя от того, что кто-то, проходя мимо, больно ударил ее носком сапога. Мэри открыла веки, но в коридоре было темно,- и лишь свет из распахнувшейся двери на миг озарил силуэт бредущего. Это был капитан Джек. Он тяжело оперся о створку, прислонился головой к двери и так стоял, шатаясь; вода ручейками сбегала по одежде на пол. Мэри почувствовала, как жалость пронзила ее сердце; сейчас, слабый, еле живой, Джек больше, чем когда-либо был похож на ее папу. Она подождала, пока он, собравшись с силами, сделает шаг в каюту,- и быстро проскользнула следом в еще приоткрытую дверь. Капитан, опираясь о мебель, дошел до койки, и рухнул на нее с продолжительным стоном. Его рука из последних сил нашарила на тумбочке у изголовья шкатулку; он вынул из нее нечто, и торопливо прижал к губам. Потом его голова упала. Черный Джек уснул. Мэри подождала некоторое время, затем осторожно приблизилась. Ей было страшно и больно одновременно смотреть на этого человека, так похожего на отца, но, словно кривое зеркало, отражавшего только дурное. И все же словно что-то толкало ее вперед; осторожно, как нить своей жизни, она вытянула из его рук цепочку с привешенным к ней медальоном. Джек повернулся, протяжно простонав, пробормотав что-то умоляющим тоном. Неслушающимися пальцами девочка раскрыла медальон и поднесла к свечке. И вздох остановился в ее губах: то был тот же портрет, что она мельком видела на груди капитана. Лицо это было ей знакомо: тетя Элен, вернее, женщина, похожая на тетю Элен,- только бледнее, прекраснее, и, как бы это сказать… страшнее. Малышка Мэри не знала слов, что передать чувства, охватившие ее при виде этого лица. Ненависть – и тоска; желание забросить медальон куда-нибудь в угол – и непреодолимая жажда смотреть, никогда не отводить взор от этих медовых глаз. Не нужно было слов, чтобы понять, что именно она – черная ведьма. И Мэри стояла, глядя на портрет той, что отняла у нее любовь папы, беззаботное детство, даже саму радость. -Мэри! Она вздрогнула и оглянулась, ожидая увидеть пиковую даму,- но призрака не было. Вместо него это имя повторял разметавшийся во сне Черный Джек,- и девочка бросилась к нему, схватив изодранными ручонками за волосы. -Папа! -Мэри! -Папа! Я здесь, чтобы спасти тебя! Пойдем домой! -Мэри!- повторил капитан; малышка поняла, что он не слышит ее. Его лицо исказилось, брови сошлись: сейчас, если не считать усов и бороды, это был прежний милый папа,- и даже улыбка – слабая улыбка, прорезавшая его губы, была прежняя, папина, такая родная. -Папа! Пойдем же домой! Мама ждет!- плача, девочка тянула его за камзол, не замечая, как медальон выскользнул из ее рук и упал на тяжелое атласное покрывало. Еще один рывок,- и он покатился по полу. Капитан тут же вскочил, как ошпаренный, не разбирая ничего, выхватив нож. -Кто здесь?! -Это… это я, сэр. Я хотела снять с вас сапоги,- начала было Мэри,- но язык присох к ее горлу при взгляде на перекосившееся лицо капитана. Диким взглядом он обежал каюту, потом метнулся к шкатулке и вывернул ее прямо на койку. -Медальон! Ее медальон! Но медальона не было. Мэри обмерла, глядя, как пальцы капитана шарят в куче безделушек, многими их которых не постыдилась бы украсить свой наряд королева. Но он небрежно отшвыривал их, все с большим бешенством, потому что главного сокровища не было среди них. За секунду до того, как он откинул последнюю, девочка подцепила упавшую драгоценность пальцем ноги и оттолкнула ее под кровать. Капитан ринулся на нее. -Ты забрала его! -Нет, о нет, сэр! Как я могу? -Вот именно: как ты смеешь?! Дотрагиваться своими мерзкими лапами до ее лица! Где же он, если ты не брала его?! -Где вы оставили его последний раз, сэр?- сознание безвыходности придало Мэри храбрости и она смелее взглянула в лицо мучителя.- Может быть, вы его положили где-то, и позабыли… -Врешь, Рабыня! Я засыпал с ним в руках! -Так, может, вы уронили его, да он закатился куда-то? -Куда?! Свет, немедленно! Беги к этим бездельникам: пусть принесут еще свечи, немедленно! Где же он?- и капитан спрыгнул с койки, словно большая ищейка уткнувшись носом в ковер. -Да вот же он! Вот, сэр!- почти со слезами воскликнула Мэри, тыча пальцем в медальон, слабо отблескивавший в свете ночника. Капитан ринулся на безделушку с той жадностью, с какой коршун падает на ягненка. -Вот он! Вот он, слава подземным богам! Я нашел его! Нашел дар моей Госпожи! Рабыня!- он резко выпрямился, глаза повелительно сверкнули.- В награду за то, что ты помогла мне найти медальон, я позволяю тебе… позволяю тебе… поцеловать мне руку,- и он протянул ладонь девочке, попятившейся при таком обращении. Но, взглянув в глаза капитана, блестевшие от слез, она сказала себе, что где-то в глубине этого чудища все еще заключен ее папа,- и бережно взяв унизанную перстнями кисть, коснулась ее губами. Что-то на мгновенье мелькнуло в жестоких чертах разбойника,- но это была лишь секундная вспышка,- и через мгновение он уже позабыл о ней, весь отдавшись радости созерцания великого Дара своей повелительницы… Оставшуюся часть ночи – да и все утро - капитан Джек проспал, храпя так, что мог запросто поспорить с ревом минувшей бури. Он ни на секунду не выпустил из рук драгоценности, обмотав пальцы цепочкой и зажав ее в кулак; Мэри напрасно просидела возле него в надежде, что милые черты проглянут сквозь маску Черного Капитана. Иногда она тихо дотрагивалась до его плеча, зовя папу,- но все было тщетно. То ли время минуло, то ли именно в драгоценности заключена была тайная власть,- но около полудня пират поднялся, так и не став ни на секунду прежним папой. И поднялся не в лучшем настроении. Едва его хриплый рев раскатился над палубой, пираты, придремавшие было на солнышке после трудной ночи, бросились врассыпную. Казалось, сама ярость брызжет с губ Джека, наперегонки с плеткой падая на их спины. Подбадривая их таким образом, он пробрался на нос и в подзорную трубу принялся разглядывать горизонт. Неизвестно, что открылось ему посреди открытого моря, но только, выругавшись, он приказал развернуть паруса, и быстро удалился в каюту. Пираты переглянулись: стоял мертвый штиль, и нигде не было видно даже признака ветра. И все же они последовали приказу,- и недоуменно уставились на начальника, когда тот вернулся на палубу с небольшим мешочком в руках. Он взглянул на них с хитрой усмешкой. -Когда-то, когда я оказал небольшую услугу… впрочем, неважно… мне досталась эта вот вещь. Из-за вчерашней бури мы здорово задержались,- его незабудковые глаза помрачнели.- Поэтому теперь я советую вам привязаться к чему-нибудь… если, конечно, вы не планируете вылететь за борт. Пираты, спотыкаясь, бросились врассыпную. Через пять минут они уже стояли, ожидая приказов, глядя на капитана, словно дети на фокусника с большой черной шляпой. Он неторопливо застегнул пояс, приковывавший его к штурвалу; глаза, хитро прищурившись, обежали корабль. -Ну что, готовы? -Да-а-а,- донеслось с разных сторон. -Тогда – поехали!- капитан дернул веревку – и в тот же миг струя ветра буквально ударила в паруса. Снасти дружно взвыли, мешковина натянулась,- и корабль, словно пушинка, сорвался с места, подпрыгнув, и, едва касаясь поверхности моря, полетел на восток. На миг всем показалось, что волосы сейчас сорвет с их голос; кто-то даже схватился за череп. Джек разразился хохотом: он один, похоже, наслаждался происходящим, несмотря на то, что его дергало из стороны в сторону. Его руки успевали еще даже управлять кораблем,- и все дружно порадовались, что именно он это делает, после того, как сразгону судно проскочило между двух смыкающихся столбов в узком-узком проливе. Еще дважды капитан развязывал свой мешок,- и каждый раз корабль бросало, как щепку; и все же такой способ перемещения, очевидно, имел кое-какие преимущества; это стало ясно, когда, ближе к вечеру Черный Пират крикнул: «Мы подплываем»,- а затем и вахтенный, каким-то чудом удержавшийся на мачте, завопил перепуганным голосом: «На горизонте земля!». Впрочем, перед тем, как причалить, мореплавателям предстояло еще одно испытание: в прозрачной воде было видно, как, словно бритвы, начинают подниматься из глубины черные скалы. Мэри, вылезшая поглазеть на свет божий, с невольной надеждой посмотрела на капитана,- но он продолжал уверенно стоять у руля, посмеиваясь на каждый долетавший крик ужаса и с показной лихостью вращая штурвал. Но вдруг откуда-то раздалось чудное пение: матросы, как по команде, метнулись на один борт, вытаращив глаза и перегнувшись; Мэри, не удержавшись, последовала за ними. На скале, выше других поднимавшейся над другими, сидели прекрасные девушки. По-видимому, они спасались здесь после какого-то кораблекрушения, и теперь пением старались прилечь внимание моряков. Мэри мгновенно прониклась сочувствием к ним; если бы было в ее власти, она бы уже кинулась за борт и поплыла бы навстречу,- но она была всего-навсего маленькой девочкой, а море было глубоким,- поэтому она со счастливой улыбкой прислонилась к борту, наблюдая за красавицами. Но, видимо, кто-то из матросов решил не дожидаться: громкий всплеск справа,- и в голубых волнах показалась фигура пловца. Потом другого, третьего. Еще несколько пиратов готовились прыгнуть в воду,- но в этот момент издалека, словно свежий ветер, ударила звонкая, яростная песня Джека. Черный флаг и сизый дым,- Помираешь молодым. Белый флаг и парус,- Трусом встретишь старость. Пламя, сера и луна, Фляжка, полная вина, Кинут дом когда-то,- Это жизнь пирата. Звук его голоса будто отрезвил собравшихся,- те, кто уже стоял одной ногой на фальшборте, попятились назад, недоумевая, что с ними случилось. Крича, они принялись звать товарищей,- но было поздно. Прекрасные лица женщин вдруг оборотились: одна за другой те попрыгали в воду,- и вскоре острые когти вонзились в отчаянно отбивавшихся пловцов. Мэри зажала руками рот. На ее глазах чудовищные создания раздирали еще живых разбойников на кусочки; кровь мгновенно окрасила синеву моря, а крики боли слились в какофонию с торжествующими воплями убийц. И Мэри решила, что никогда в жизни не будет больше доверять красоте, потому что за самыми прекрасными лицами, которые она видела, скрывались самые жуткие и отвратительные чудовища. Тем временем Джеку удалось вернуть на место свою команду, потерявшую присутствие духа,- и вскоре Черный корабль уже подходил к острову, сверкавшему издали, как изумруд, лежащий среди сапфиров и бирюзы. Ибо берега, его, поверх черных скал, о которых разбивались пенные волны, были покрыты высокой травой,- а дальше, насколько хватило глаз, расстилались огромные, никем не тронутые леса. Если бы Мэри не знала, что здесь логово ведьмы, и если бы не клятва, которую она дала себе только час назад, она бы закричала от восторга при виде этого великолепия. Корабль огибал остров, паля из пушек, открывая взгляду все новые восхитительные виды: в одном месте выступы скал были покрыты золотым мохом, сверкавшим под солнцем, в другом,- из расселины скал падал прямо в океан могучий поток. Радуга опоясывала его, такая яркая, что краски ее соперничали даже с зеленью травы и синевой моря. То выныривали из волн и неслись вдоль киля сверкавшие, как гематит, дельфины; то воды реки, красной, как кровь, несли прямо к кораблю благоухающие цветы роз. И вот, наконец, шхуна развернулась в последний раз, проходя под нависшими скалами; вьющиеся травы спускались прямо на палубу, а аромат, лившийся от них, сбивал с ног. На какое-то мгновение стало темно,- и так же внезапно черный корабль вдруг вынырнул по другую сторону тоннеля, и вошел в бухту, над которой возвышался, отблескивая на солнце, Черный Замок. Едва Мэри увидела его, ноги ее задрожали. Она во все глазенки глядела на дом ведьмы, пытаясь различить грядущие ужасы,- но ничего, кроме диких трав и лесов, не было вокруг. Замок казался здесь чем-то чуждым и оттого - еще более грозным; его штандарты слегка колыхались по ветру, а черные окна поглощали свет, не выпуская наружу ни единого лучика. Гром пушек разорвал тишину бухты; обернувшись, Мэри увидела, что капитан уже стоит на бушприте, держась на канаты, и зорко вглядывается в темноту сводчатых переходов. И каждый раз, когда пушки салютовали, его черные брови на мгновенье сдвигались, словно он с дрожью ждал, прийдет ли та, кого он ожидал, взглянуть на его возвращение. Но никого не было,- и его лицо потемнело от боли; словно не желая поддаться отчаянию, Черный Джек вернулся на палубу, бестолково рассыпая приказы и теребя рукой на груди медальон,- и в этот миг трубы отозвались громом со стен замка, и черные врата распахнулись, чтобы дать появиться невиданной процессии или какому-то чуду. Но ни пышной свиты, ни явления с громом и молнией не было: вместо них из тени неторопливо появилась невысокая женщина в накидке черного цвета,- и тут же капитан вновь был на самом носу, точно стремясь соскочить прямо под киль, разрезающий воду. Он висел так, пока корабль, разворачиваясь, не скрыл он него картину,- тогда, бегом, словно одержимый, он принялся пробираться по палубе: матросы сторонились его, а тех, кто мешкал, Джек спихивал в сторону, не разбирая, на палубу, или за борт. Корабль бросил якорь и спустил сходни,- и в ту же минуту капитан был на пристани; его ноги сами устремились в бег по огромной лестнице, ведшей к воротам, возле которых стояла Черная ведьма. Пираты переглядываясь, пожимали плечами и морщились, словно им было жутко и неуютно среди всей этой красоты,- и только Мэри, не отводя глаз, следила за капитаном, почти преодолевшим бесконечный пролет и теперь внезапно замедлившим шаг. Казалось, что он робеет приблизиться слишком близко к госпоже Замка; его голова опустилась, а взор потупился; не доходя пары ступеней до цели, он остановился и медлил, то ли не смея дальше двинуться, то ли ожидая приказа. И она дала ему этот приказ, протянув тонкую белую руку,- и в ту же минуту капитан Джек, не трепетавший ни перед бурей, ни перед огнем вражеских пушек, смиренно согнул колени. Его лицо запрокинулось; глаза, синие, словно июльское небо, обратились на лицо повелительницы. Но ее черты не дрогнули: ни тень улыбки, ни движенье бровей не смутили спокойствие, какую-то холодящую мудрость, разлитую на челе. И тогда, сделав шаг, Джек осмелился коснуться ее руки и поднес ее к губам, словно величайшее из сокровищ. В наступившей тишине его голос звучал тоской и любовью, такой, что душа Мэри дрогнула. -Ты звали меня, моя Госпожа? Она слегка наклонила голову, и, не продолжая разговора, развернулась и пошла под холодную тень каменных сводов. Джек тут же вскочил и последовал за ней, на ходу бросив: -Сходить на берег! Но только когда за их скрыли черные своды, пираты с общим вздохом принялись за работу.
Potion_master: Весь оставшийся до вечера Мэри старалась не терять капитана Джека из виду,- впрочем, это было не так легко, потому что все время он проводил с Хозяйкой Замка, а ей девочка боялась показываться на глаза. И все же она постоянно шныряла вдоль двери огромного парадного зала, где разместились капитан и его повелительница. Они сидели у камина, на низкой софе, не говоря ни слова,- пират только держал ее руку и глядел на прекрасное, скорбное и бледное лицо. Иногда из груди его вырывался вздох, который заставлял сердце Мэри сжаться от тоски. И так они просидели до самого ужина, когда по замку раздался гонг к переодеванию,- и вышли к столу вместе, рука об руку. При их появлении пираты, изрядно уже развеселенные ромом, подняли громкий крик,- но капитан Джек успокоил их повелительным жестом. -Друзья мои, я хочу разделить с вами самое великое счастье, которое выпало мне на долю. Вновь я вернулся, чтоб взглянуть в лицо той, ради которой живу и дышу. Моя повелительница!- он в порыве восхищения, яростного и властного восхищения схватил ее руку. Прильнул к бледным пальцам,- и отстранился, пожирая глазами ту, что так долго была недостижима,- и вот, наконец, оказалась столь близко. Но ее лицо было столь же неподвижным,- и капитан в ярости развернулся. -Подарки! Несите подарки! Разбойники бегом бросились вон из зала,- и вскоре ввалились, сгибаясь под тяжестью сундуков. Они грохнули их на пол последи зала и распахнули,- и сами зажмурились от блеска золота и украшений. Но даже бледной улыбки не появилось на лице Черной Ведьмы; и тогда капитан сорвался с места и подбежал к сундукам. Сперва хвастливо, потом с мольбой, потом с яростью, он выхватывал из них сокровища, такие, что дух замирал от одного вида, и подносил ей, - но, видя, что госпожа равнодушна, отбрасывал их, словно сор. Ни ткани, ни бриллианты, ни певчие птицы не вызвали даже румянца на лице женщины,- а Черный Джек все старался, мечась между сундуками. Но этого ему показалось мало: он хлопнул в ладони,- и подручные принесли ему окованный железом ларец. Он отомкнул его ключом, снятым с шеи, и, откинув крышку, бережно вынул три бархатных футляра. -Вот, это – жемчужна с дальних островов, где все жители поклоняются чудовищному богу морей, питающемуся кровью младенцев; рискуя жизнью, я выкрал ее прямо из рук статуи этого бога. Двадцать человек заплатили кровью за этот жемчуг: кажется, что она навеки впиталась в него, придав ему розовый цвет. Его тебе принес я, чтобы ты смотрела на него иногда и улыбалась,- а, может, сделала бы из него ступень для своего ложа, - или выбросила бы в море, когда тебе прийдет такая мечта. - Это – венец из бериллов, сверкающих, словно северное небо и сталь: я снял его с мумии существа, которому поклоняются краснокожие. Эта тварь долгие века покоилась в ступенчатой пирамиде: я сорвал ее с золотого трона и бросил к своим ногам,- а венец принес тебе, чтоб ты хотя бы один раз улыбнулась, мельком взглянув на себя в зеркало, когда он звездным блеском озарит твое чело. -А это,- он открыл последний, самый маленький футляр, и осторожно вынул из него крошечный зеленый кристалл,- это я взял из рук еще теплого трупа самого великого волшебника в мире. Он трудился над этим ядом долгие годы, мечтая убить самого своего злого врага; он смешивал для него старинные травы, редкие, и те, что растут у дороги; он клал туда пыль древних мумий, и желчь из редчайших рыб и животных. И умирая, он сказал, что в этом кристалле отныне заключена моя жизнь,- и теперь я дарю тебе его, чтобы только ты решала, жить мне или навеки уйти в тень, чтобы не видеть твоего равнодушного взора. Слабая тень появилась на скорбном лице Черной Ведьмы,- и, захмелев от восторга, капитан Джек бросился к ее ногам, оставляя на полу свои чудовищные приношения. Но ни венца, ни жемчуга, от блеска которых слезились глаза, не коснулась в тот миг волшебница: Толька зеленый кристалл взяла она тонкими пальцами, и, улыбаясь, поднесла к раскрывшимся шире глазам. -Благодарю тебя, мой храбрый рыцарь. -Пойте же!- крикнул, обернувшись в ярости, Капитан.- Пойти, кричите от радости, ибо госпожа моя, наконец, подарила мне великую награду. О, как я долго ждал этого! Ну же!- рявкнул он, выхватывая пистолет и направляя его на первого попавшегося пирата. Тот, перепуганный, затянул какую-то песню,- и тут же она была подхвачена десятком голосов, сначала дрожащих, а потом все более уверенных. Но Черная Ведьма вытянула вперед руку,- и все разом умолкли, словно голоса оборвались в горле у бандитов. Не поднимая глаз, она повернулась к Джеку, который, дрожа, пожирал ее взором. -Не торопись, ликовать, Черный Воин. Потому что я решила дать тебе, наконец, ответ на вопрос, который ты задаешь мне раз за разом, как неумолчное эхо в диких холодных горах. Но прежде я хочу, чтоб ты повторил его здесь, при всех товарищах, и разделил с ними либо счастье, которого ты так жаждешь, либо самое горькое свое поражение. Джек задрожал, так что даже золотые цепочки на его шее затрепетали. Видно было, какое сомнение одолевает его,- но так велика была власть над ним Черной госпожи, что он не ослушался, а лишь преклонил колени и голосом, похожим на скорбную тень умирающего, проговорил. -В десятый, сотый, или тысячный раз я готов задавать тебе один и тот же вопрос,- пока не разверзнется твердь и покуда небо не рухнет на землю. Потому что нет для меня ни победы ни поражения в этом вопросе, а только жизнь или смерть. И в сотый или тысячный раз,- раз последний, как ты обещала,- я задаю тебе тот же вопрос: будешь ли ты моею женою, прекрасная госпожа? Дрогнули ресницы, тень горя скользнула по бледному лицу ведьмы,- но с упрямством раскрылись губы и твердо, как камень, и мягко, как травы, что клонятся на закате под солнцем и ветром, она ответила: -Да! -Да! – пронеслось по замку невиданным эхом; вздрогнуло пламя светильников и свечей, заколебались портьеры, захлопнулись полуоткрытые двери, звеня, засияли расставленные по стенам доспехи воинов. Но капитан словно не верил,- сделав еще один шаг, он вытянул руку и осмелился прикоснуться, наконец, к руке своей Госпожи, от чего она задрожала, но лишь низко склонила голову, темными кудрями одевая его шею и плечи. -Значит, ты любишь меня? -Да,- эхом, тенью эха разнеслось по замку; пираты молчали, охваченные то ли ужасом, то ли трепетом, видя глаза Джека. И даже Мэри, притаившаяся в уголочке, дрожала, потому что ее сердце разрывалось от ужаса, но она не могла произнести ни слова. И только когда капитан обнял свою невесту, и наклонился, приближаясь устами к ее устам, внутри нее вдруг родился, и вырвался наружу крик. -Нет, папочка, нет! Черный пират и ведьма стремительно обернулись. Обернулись и все разбойники, сидящие за столом. Они смотрели на Мэри, которая, плача, от ужаса, не могла пошевелить пальцем. Но Черная ведьма взмахнула рукой,- и ноги сами понесли девочку на середину зала, прямо на ярко освещенное место. -Кто это?- разглядывая ее, спросила ведьма. Капитан Джек отмахнулся. -Это – какая-то оборвашка, которую мы подобрали в дороге. Говорит, что ищет своего папу, который попал к нам в рабство. -Тогда почему она назвала так тебя? Черный пират пожал плечами. Его глаза с жуткой злобой обратились на девочку; он махнул рукой, подзывая бандитов, и что-то им прошептал; те в ужасе отшатнулись. И неизвестно, что бы ждало малышку, если бы Черная Ведьма вдруг не сделала шаг и спросила, пристально глядя в глаза. -Скажи мне, когда твой День Рождения, деточка? Мэри хотела бы помолчать,- но взгляд Черной Ведьмы проник в ее душу,- и та раскрылась перед ним, словно детская тетрадка. Голос не повиновался ей, когда Мэри ответила. -Двадцать третьего марта, ваше сиятельство. Ведьма побледнела, хотя и без того уже была бледна, как смерть,- и, резко развернувшись, бросилась прочь. Ее плащ раздулся, как серебряный парус, как легкие облака, которые лежат зимней ночью возле самой луны,- и исчез за дверью. Но уже оттуда, издалека, долетел ее голос. -Даже пальцем ее не трогайте..!
Potion_master: Мэри дрожала, притаившись в углу спальни, отведенной Черному Джеку в замке. Нет, в самой комнате было не холодно,- но бесконечные коридоры, полные призраками, звучащие, словно аккорды, коридоры с невидимыми слугами, волшебными предметами, и бесконечной тьмой, пугали ее. Среди всего этого, она была бы счастлива, если бы ее вернули на шхуну, где поместились пираты, не смевшие провести ночь в этом страшном замке. Но приказ был таков,- и теперь малышка зябко таилась в складке портьеры возле окна. Ее сердце разрывало отчаяние. Время, отпущенное ей, стремительно убегало, а она так и не придумала, как спасти от чар колдуньи отца,- и, больше того, чувствовала, что была бы рада вернуться домой хоть сию же секунду, оставив его навеки зачарованным. В замке было тихо; ужин, прерванный из-за ее выходки, не возобновился, и луна только-только посеребрила горизонт, острым ущербным рогом выкатилась на небо. Луч лег на пол, вытянулся до самой огромной постели, под балдахином которой, казалось, заснула сама темнота; Мэри сидела, глядя на этот узкий луч, мечтая о том, как вернется домой,- пока, наконец, не различила в коридоре быстрые шаги капитана Джека. Он вошел в комнату и тут же рухнул в глубокое кресло. Мрачен был его вид, а тем более для жениха, которому только сегодня сказала «Да» любимая невеста. В ярости он перебирал кружевные манжеты, теребил шитье на камзоле,- и, не выдержав, вскочил и принялся ходить по комнате. Казалось, что-то мучит его,- и только сильнее стало это мучение, когда со слабым шорохом в полуоткрытую дверь вплыла укутанная плащом Черная ведьма. Оглядевшись, она произнесли негромко. -Закрой окно. Капитан Джек тут же подался навстречу луне, и задернул плотные шторы. Мэри, сжавшись в клубок, притаилась в углу, надеясь, что ее не заметят,- и по счастью, ее действительно, не приметили,- и капитан с ведьмой уселись в кресла, словно не решаясь начать разговор. Но Черный Джек не выдержал первым: соскользнув с края, он опустился на колени перед возлюбленной и прошептал, страстно целуя ей руки. -Сними плащ. Я хочу видеть твою красоту. Ведьма послушно откинула плащ, оглянувшись на окно,- и, как показалось девочке, во взоре ее мелькнула тревога. Но она не успела ничего проговорить: капитан обхватил ее руками и прижал к груди с тем же долгим поцелуем, что Мэри уже видела у своего папы. Но, на сей раз, ничто не помешало: и скоро влюбленные опустились на ковер, продолжая свои ласки. Черные волосы Джека смешались с рыжеватыми волосами колдуньи, их дыхание перебивалось, а отблеск камина золотом лег на прекрасные и скорбные лица. Капитан скинул перевязь, камзол и жилет, оставшись в одной рубашке; в разрез на груди выглянули покрывавшие его тело татуировки. Он замер над простертой возлюбленной, обегая глазами ее дивную красоту, и прошептал, замирая дыханием: -Я так люблю тебя! -Джек!- она протянула к нему белые руки,- и снова они упали на ковер, прильнув устами к устам в поцелуе. Мэри видела это и горько плакала,- но тяжелее всего ей было то, что сердце ее скорбно сжалось при виде этой любви, которую ей предстояло во имя маминого счастья разрушить. -Джек, послушай меня! -Когда наша свадьба?- капитан подхватил ее и поднял к лицу, легко, словно куклу. Но прекрасная ведьма положила пальчик на его губы,- и он подчинился, глазами незабудкового цвета глядя на нее со страстью и нежностью. -Послушай меня, Джек: прежде, чем ты назовешь меня своею женой, я должна тебе рассказать свою тайну. -Да,- прошептал он, но тонкий пальчик сильней надавил на его рот, и капитан поспешно умолк, боясь проронить звук. -Когда-то давно,- начала Черная ведьма,- когда-то давно, я не знаю, за что, на меня ополчился один могущественный колдун. Но он боялся меня и не стал мне вредить в открытую,- но зато дал мне ключ от великой и страшной тайны, которую я, по юности и своей глупости, не побоялась раскрыть. И вот, когда мне уже явилась эта страшная тайна, внезапно из ниоткуда возник жуткий призрак, и проревел, заледенив мое сердце от ужаса: «Вот, ты познала эту страшную тайну, о самонадеянная и глупая смертная,- но теперь я возьму с тебя за это страшную плату. С сегодняшнего дня одну часть своей жизни ты будешь проводить в радости и веселии, а другую содрогаться от горя, потому что с сего момента на полдня будешь ты прекрасна, как солнце, - а другую половину стара и страшна, словно смерть. Тебе не дано побороть это заклятие,- но ты можешь выбрать, какую половину суток отдать для чего». Капитан Джек расширенными глазами смотрел на возлюбленную, глаза которой налились слезами. -В ту пору я была молода и глупа, и более всего на свете хотела людского поклонения. И я выбрала день, чтобы быть прекрасной,- и ночь для того, чтобы рыдать,- потому что я тогда еще не знала тебя, и мои ночи были одиноки. Поэтому – смотри, и думай, сможешь ли ты остаться рядом со мной, если я буду похожа на это! Она быстро вскочила, и, подбежав, отдернула шторы. Лунный луч упал на нее, осветив дивное лицо и длинные темные кудри,- и тут же, словно обожженная, она с громким криком упала возле окна, корчась в муках. Капитан Джек тоже вскочил. Расширенными глазами, боясь дохнуть, он смотрел, как изменяется та, чье лицо вело его из края на край земли, манило и жгло, не давая уснуть ночами. И когда ведьма, наконец, поднялась, он отшатнулся, потому что слишком велик был ужас от того, что открылось его взору. Перед ним стояла старуха, такая страшная, что любая из ведьм, каких рисует детям воображение, показалась бы рядом с нею красавицей. Ее кожа висела лохмотьями, седые волосы свалялись, нос доставал до подбородка, а во рту сверкал единственный зуб. Она была так безобразна, что Мэри едва не упала без чувств,- и зажала себе рот ладошкой, чтобы не закричать. Видя, что капитан отступил, ведьма гнусно захихикала. -Что же ты оробел, Черный Джек, ты – самый отважный из всех морских пиратов на свете. Ведь ты не боялся ни врагов, ни чудовищ, не опускал глаз, когда перед тобой разверзались глубины. И вот теперь ты дрожишь, готовый отказаться от своих клятв, потому, что мое тело недостаточно красиво для твоего взора. Она засмеялась – и зарыдала,- но Джек все стоял, не смея пошевелиться, глядя на нее. И тогда ведьма упала к его ногам на ковер, крича от боли и скрежеща обломанными когтями по причудливым узорам. И так он стоял долго, пока она плакала,- а потом вдруг его лицо изменилось,- и, шагнув, Черный Пират наклонился, приподнимая свою изуродованную возлюбленную и укладывая ее к себе на грудь. Поднял ее безобразное лицо, к которому даже прикоснуться было страшно, и прошептал. -Посмотри на меня. Ведьма замотала головой, но Джек настойчиво повторил, наклоняясь так близко, что их волосы перемешались. -Посмотри мне в глаза! И она разлепила веки; больным был этот взгляд, казалось, все страданием мира поместилось в него, вся его боль и отчаяние. Но Джек неожиданно улыбнулся, и крепче прижал к себе ведьму, покрывая лицо поцелуями. - Ты говоришь, что ты безобразна,- и может быть, тот, кто смотрит на тебя глазами тела, это и видит. Но я смотрю в твои глаза,- и в них вижу тебя настоящую, юную, о, прекрасная моя невеста! И если дело только в этом,- то я готов посмеяться над этой причиной. Завтра мы играем свадьбу, и завтра же ты станешь моею женой, моя возлюбленная,- а там пусть хоть один человек попытается задеть тебя хотя бы тенью неуважения. Но ведьма лишь опустила лицо, давая понять, что не все еще рассказала. Джек умолк. -Долгие годы я искала средство от своего проклятия, долгие и долгие годы. И вот однажды попался мне в одной страшной книге совет, что, если умыться мне в новолуние кровью невинного ребенка, рожденного в день Весеннего Равноденствия, то, может быть, ко мне навеки вернется моя красота. Долгие годы искала я такого ребенка,- но не могла найти. И вот теперь ты сам привел его в Замок,- а завтра как раз будет Новолуние. -Ты говоришь о Рабыне?- вскричал Черный Пират, хватаясь за шпагу, лежащую на полу.- Но если так, если дело лишь в том, чтоб омыть тебя кровью этой маленькой дурочки… О, скажи мне лишь слово,- и я выцежу из нее кровь всю, до последней капли, чтобы ты не страдала и не плакала больше, о, моя сияющая возлюбленная! Мэри задрожала от ужаса, и хотела броситься прочь,- но страх парализовал ее, и она не могла двинуться с места. Но ведьма лишь покачала головою, со слезами глядя на Черного Джека. -Завтра, завтра мы решим это. А теперь позволь мне идти к себе,- я не могу больше смущать твой взор зрелищем своего безобразия. -Я молю тебя, останься,- он стиснул ее сильнее, а потом, словно куклу, поднял и перенес на постель.- Как я смогу уснуть без тебя, зная, что ты где-то плачешь во тьме? Останься! Ведьма качнула головою,- и еще бы долго, наверное, спорила,- если бы Джек не прибег к последнему аргументу: он обхватил ее сильными руками, покрытыми шрамами и татуировками, и долго поцеловал. А потом ведьме ничего уже не осталось, как согласиться. … Когда, вдосталь наплакавшись и накричавшись, Мэри уснула в своем углу, она так еще и не приняла решения. Больше всего ей хотелось убежать, чтобы ее не убили,- но бросить папу, когда оставался последний день! Мама читала ей много сказок, и Мэри знала, что именно в него и случаются всякие чудеса, сироты находят свой дом, а чары, наложенные Темными Силами, разрушаются. Нужно было лишь подождать, и быть смелой,- и тогда она вернется домой с победой, освободив папу от всех заклятий. И все же она не смогла протии мимо комнаты Джека, когда утром бежала готовить завтрак; осторожненько растворив дверь, она подобралась к самой постели и, отогнув полог, заглянула вовнутрь. Джек и черная ведьма спали, прижавшись друг к другу, обвив друг друга руками; луч света скользнул по его смуглой коже, играя на татуировках и шрамах,- и золотом одел изуродованное проклятием лицо ведьмы. И тут же оно преобразилось: исчезли морщины и дряблая кожа, темными кольцами развернулись волосы,- словом, на груди капитана лежала та же красавица, которой он служил, как преданный пес, и кому в жертву он был готов принести Мэри. И так это было горько и страшно, что девочка сама не заметила, как заплакала,- и слезы ее покатились на шелковое белье, а с него – прямо на кожу ведьмы. Та сразу же заворочалась, застонала,- но Джек крепче обнял ее, прижимая к груди, и, еще не проснувшись, поцеловал в белый лоб и густые темные волосы. Она закинула руку ему на плечо,- и их губы встретились, чтобы долго не расставаться,- так что, когда они оба раскрыли глаза, Мэри уже успела убежать и спрятаться где-то в темном углу, задыхаясь от слез.
Potion_master: …Весь следующий день в замке шла странная суета, неуловимая и зловещая. Нет, по коридорам не мелькали слуги, таща лестницы и начищая развешенные по стенам лампы, проветривая ковры и полируя мебель. Но это все делалось как-то само,- и от этого еще более жутко становилось на душе у постороннего,- разумеется, если бы посторонний каким-то чудом оказался здесь. Мэри, впрочем, пропустила почти все это: целый день она гладила и начищала костюмы Джека: один уже виденный, черный, с бирюзой и лазуритом, второй – белый, как снег, и третий, роскошный, усыпанный рубинами и гранатами. Наверное, такого костюма не было ни у одного пиратского вожака на целом свете: ткань пылала, словно кровь, как раскаленное солнце, когда оно падает за горизонт, обещая грозы и бурю; все, начиная от кончиков башмаков, и заканчивая последними завитками перьев на шляпе,- было из самого лучшего бархата багрового цвета, расшитого золотом. Она чистила его, то любуясь переливами шитья и драгоценных камней, то вдруг начиная плакать,- то прислушиваясь к музыке, неизвестно откуда раздававшейся над синей бухтой. Казалось, погода заказана специально для того, чтоб не помешать церемонии: солнце заливало остров, наполняя воздух ароматами трав,- и, казалось, даже черная громада Замка пропиталась им и наполнилась теплом. Вечер свадьбы приближался: один из пиратов, появившись, забрал у Мэри готовый костюм. Внезапно она услышала топот ног и голоса пиратов: все вместе они бежали по коридорам, крича: «Джек, Джек будет петь!». Мэри тотчас оставила работу и вывесилась в окно, благо оно выходило на причал,- и, действительно, перед крепостью, в компании странных, закутанных музыкантов, стоял капитан Джек, в том самом черном костюме, который так начищала малышка. В руках его была гитара. Он стоял так неподвижно, обратив глаза на окна комнат, в которых, по-видимому, обитала дама его сердца. Все уже давно успели устроиться, выбрать места,- а он все не шевелился,- пока, наконец, на одном из них не дрогнула занавеска. Отвесив низкий поклон, так что перья шляпы взметнули пыль под его сапогами, он поднял гитару. Темные музыканты вступили, заиграв какой-то стремительный и прекрасный мотив. Джек встряхнул волосами, плеснувшими на ветру, словно черное знамя, и запел. Серенада Джека Веселье и горе,- Ты держишь в руках. Ты – ветер и море, И дождь на щеках. Ты – слезы солнца, Сиянье луны, Ты – легкая пена На гребне волны. Кто скажет про счастье, Что рядом оно?- Я видел и бури Зловещее дно, Я видел вулканы У края земли, Я видел, как море берет корабли... Мы счастье и горе Разделим, любя. Мой дом – только море, Он пуст без тебя. Пусть грянут бури Над моей головой; В веселье и горе Я твой, только твой. Мэри почувствовала, как слезы набегают ей на глаза: все это было настолько прекрасно, что щемило сердце,- но одновременно она ни на секунду не забывала о том, что капитан обещал ее голову Черной Ведьме. И все же малышка продолжала надеяться на чудо, и потому, не дослушав аплодисменты, которыми разразились слушатели, она слезла с подоконника, на котором устроилась, и, усевшись в углу, принялась размышлять о том, до чего все несправедливо устроено в мире взрослых. Она так задумалась, что не заметила, как в приоткрытую дверь заглянул сам Джек,- хотя, может быть, это было и к лучшему, потому что глаза его при виде малышки сверкнули недобрым огнем. То ли власть чар над ним стала уже так сильна, то ли слишком велика была его страсть к Черной Ведьме,- но ни слезы малютки, ни ее беззащитность не пробудили в нем даже искры жалости. Не было сомнений, что при первом же знаке он принесет ее в жертву своей возлюбленной так же легко, как пробивал себе путь среди врагов в жаркий час битвы. Но Джек недолго стоял у двери – лишь бросил свой мрачный взгляд,- и исчез за дверью, так что Мэри услышала лишь его шаги. И от того, что он даже не удосужился окликнуть ее, горькие слезы сильней полились из ее глаз. Так она проплакала до самого вечера, когда колокола, зазвучавшие неизвестно откуда, показали, что пора отправляться на церемонию. Мэри наскоро привела в порядок платьице, и, прячась в толпе, поспешила на широкий помост, сооруженный по волшебству, все на том же причале. Там уже собрались пираты, и было установлено некое подобие алтаря,- только вместо библии на нем лежала огромная черная книга, исписанная, вроде бы, нормальными буквами,- но вот прочитать их было нельзя. Будь Мэри постарше, она бы наверняка догадалась, что это Гримуар – Ведьминская Библия, где слова пишутся задом наперед, чтобы, как говорят, оскорблять Бога,- он так ли это на самом деле, никто никогда не узнает,- кроме самих ведьм, конечно, а они не очень-то любят разглашать свои тайны. Вы, может быть, спросите, почему Мэри не убежала, зная о том, что ей угрожает после свадьбы,- но, повторимся мы, она еще надеялась на провидение, а, во-вторых, она просто не представляла, куда могла пойти совсем одна в этом мире. Она отнюдь не была графом Монте-Кристо, эта малютка Мэри, и не сбегала, лишь бы бежать. К тому же, в отличие от Монте-Кристо, она была довольно важной персоной, как для Джека, так и для Черной Ведьмы,- и уж найти ее, при желании, они могли даже на этом заросшем острове. Итак, к церемонии все было готово, и вскоре по всему пути от парадной лестницы замка зажглись факелы и с неба посыпались белые цветы. Раздались крики пиратов, выстрелы расцветили воздух: это приближался к месту будущей церемонии Черный Джек. Впрочем, сейчас его можно было бы назвать Белым Джеком, ибо он облачен был в белые шелка, оттенявшие роскошные кудри и фиалковую синеву глаз. На щеках его был яркий румянец; через силу улыбаясь на шутки товарищей, он занял свое место у странного алтаря и обернулся, ожидая невесту. Прошло некоторое время,- и вдруг все факелы как будто пригасли. Порыв ветра заставил людей обернуться,- и вздох одновременно вырвался изо всех уст. На верху лестницы, глядя вниз, стояла Черная Ведьма. Ее платье было, как присыпанное пеплом июльское небо, платье, туманом клубившееся вокруг ног. На челе ее сияла берилловая диадема, на руках – перстни из сотен звезд, но всего красивей в этот миг было ее лицо, подобное лежащему на волне цветку гиацинта. Мрак плащом расстилался у нее за плечами,- и, окутанная им, она сошла вниз, подав руку не сводящему с нее глаз жениху. И он, трепеща от гордости, сделал знак,- и прислужники поднесли ему роскошный букет, сияющий всеми цветами созвездий,- потому что сделан он был не из живых цветов, а из драгоценнейших самоцветов. И он, встав на колено, поднес его невесте, и повел ее к алтарю,- а под ноги им летели цветы,- и с жалобным треском тут же умирали под башмаками. Они заняли свои места,- и странное, черное и туманное существо начало обряд на чужом языке,- а, может быть, это были просто перевернутые слова из Гримуара. Мэри стояла, со слезами на глазах глядя то на жениха и невесту, то в небо. Ей все казалось, что вот-вот должна ударить из сгущающихся сумерек молния и испепелить нечестивый Замок,- или разверзнуться море, чтобы до самых башен поглотить его. Но только ясные звезды появлялись на чернеющем небе, да волны шептали сладкие песни, овевая дыханием странную пару. И когда Черный Джек прилюдно нарек Черную Ведьму своею женой, Мэри уронила голову и закрыла руками лицо: ей показалось, что благодать Божия,– только сказка для глупых детей, а на самом деле в мире царят только ложь, жестокость и горе. И когда новобрачные перешагнули через брошенную метлу, и Джек поцеловал невесту, не грохот Господнего Гнева раздался над ними, а выстрелы пиратов и гром фейерверка. Вспыхнули, завертелись вокруг собравшихся огненные круги, заплясали языки пламени. Белые цветы дождем посыпались с неба, выстилая путь новобрачных, падая на воду; дружки жениха, вздыхая, разбрасывали вокруг них золотые монеты. В одну секунду замок преобразился, и стал из мрачного, грозного, прекрасным, как в сказке. Неизвестно откуда высыпали веселые кричащие люди, бросая цветы и размахивая знаменами, пляша, веселясь от почти детской радости. И посредине всего этого, не видя никого, стояли Джек и черная ведьма, глядя друг другу в глаза так, будто расставались перед долгой разлукой. И вдруг Черная Ведьма запела,- и ее голос, как крик чайки над волной, защемил сердце, странно прозвучав среди веселья. Она пела,- но никто не разбирал слов; и только Мери, чья мама была наполовину ирландкой,- хотя папа сердился, когда она пыталась разговаривать с детьми на этом языке вместо французского,- почудилось, что она различает знакомые сочетания. О, Будь я проклята! Твой дух меня тревожит И жду я в нетерпенье у окна, Когда благую весть, иль страшный сон, быть может, Мне принесет летучая волна. И прямо в руки лягут мне предметы, Холодной принесенные водой, И душ потерянных ужасные советы Мне в сердце вдует ветер ледяной… Она пела,- и дивный голос проникал в душу; беспечные люди заплакали, и даже самые бессердечные из пиратов взгрустнули. И пока она пела, белые цветы сменились лепестками пурпурных роз, источающих неописуемый аромат. Между тем подали лодку, на носу которой сидели музыканты и люди с огнями; и Джек протянул руку своей возлюбленной,- а теперь уже жене,- чтобы везти ее на свое судно. И малютка Мэри поняла, что, если они уедут сейчас, то никогда в жизни она больше не увидит своего папу, и никогда в жизни он не вернется домой. Поэтому, забыв обо всем, она бросилась в ноги невесте, уже шагнувшей к сходням, и закричала. -Умоляю вас, прекрасная госпожа, позвольте мне поехать! Я сделаю все, что вы скажете, только позвольте. Ужас на миг промелькнул в медовых глазах ведьмы,- и кривая ухмылка – на лице Черного Джека. Потому что ни один человек еще не приносил себя в жертву с такой готовностью,- и пират сделал знак взять ее с собой, прежде чем его невеста смогла вымолвить слово. И, чтоб окончательно помешать ей, он подхватил Черную Ведьму на руки и внес на борт лодки, где их встретили криками,- а Мэри впихнули на нос, в самый угол, так что она сидела, скорчившись в три погибели. Лодка тронулась; молодым подали пенистого вина, и Черный Джек снова поцеловал невесту, и в глазах его сияло все более нестерпимое пламя, а руки дрожали так, что он едва не уронил бокал. И когда лодку подняли на борт на веревке и блоке, он вновь подхватил свою жену на руки, и в мгновение ока очутился на палубе, чтобы скрыться в каюте. Мэри рванулась, было, за ним, но музыканты не пустили ее, - и их песня полилась над кораблем, удушающая и сладкая, полная странной тайны; ее звуки плыли, перетекая в другой мотив, в третий,- и, казалось, этому не будет конца. Они свивались и развивались, то переходя в исступленной биение сердца, то в стон, то в неожиданную истому. Девочке стало страшно, потому что эти песни не принадлежали детскому сердцу, но лишь пугали и смущали его. Словно странные существа окутали спящий корабль, кружась в танце,- но это не были танцы людей, а только кружение тени; их дымчатые тела играли, переплетаясь друг с другом, тревожа душу,- но столько извращенного было в их ласках, что Мэри отвернулась, не в силах следить за ними. Она высунула голову из-под скамьи и сладила за волнами, на которые падал отблеск огней из капитанской каюты,- но казалось, что и они движутся в том же пугающем ритме, что и тени на палубе. Все это продолжалось так долго, что Мэри уснула,- и проснулась лишь, когда на палубе зашумели слуги, сервируя ужин; вновь вспыхнули свечи, и тени бросились по углам, унося с собой свои ужасные тайны. Казалось, что воздух с их исчезновением посвежел,- и, подняв глаза, Мэри увидела, что на небо уже посветлело, и над воротами в скалах появились узкая белая полоса. Истекали последние часы ее пребывания во владеньях колдуньи. …С грохотом распахнулась дверь, и на пороге каюты возник Черный Джек; его глаза сияли, как звезды, и свет был полон сладости – и безумия. Казалось, что только что он достиг цели всей своей жизни,- и что тайна эта изнутри жжет его. И, словно желая отразить это пламя, для этой минуты он выбрал самый великолепный свой, красный наряд,- и, воистину, никогда не казался он таким величественный и яростным, как в этот миг. Но он обернулся, подавая руку своей жене,- и под стройное пение они вместе вышли наружу. Насколько румян был Джек, настолько бледна колдунья,- а самый взгляд ее, казалось, утратил былую мощь,- и теперь стал обычным, сладостным взглядом женщины. С беззаветной любовью смотрела она теперь на своего господина, но смутилась и потупилась, когда он привлек ее к себе, чтоб поцеловать. И уже не было в ней ледяного величия,- а тихая прелесть кошки, когда она садится вам на руки у камина и начинает свои тихие песни. И он подвел ее к сервированному столу и усадил, укутав пледом; глаза же его коротко обежали палубу и задержались на миг на лице Мэри. И малютка поняла, что пришло ее время: такая злая мысль светилась в нем. Но пока Джек ничего не сказал, и усевшись напротив жены, принялся угощать ее приготовленными для них блюдами. Но Ведьма ничего не ела, качая головою; казалось, охотнее всего бы она вернулась в каюту, чтобы уснуть,- но Джек не отпускал ее, вновь и вновь усаживая обратно,- пока, наконец, молодая женщина не проговорила. -Позволь мне пойти уснуть, Джек: я утомилась за сегодняшний вечер. Да и ночь уже на исходе; разреши мне прилечь хотя бы на час,- а потом мы вернемся в замок, и, если пожелаешь, продолжим праздник. -Ты права,- произнес Джек, но, едва она шевельнулась, схватил ее за руку.- Ты права, я сказал,- но не в том, что пора лечь, в лишь в том, что ночь уже на исходе. Единственная ночь, когда ты можешь не бояться Луны,- и первая из многих, в которые я намерен наслаждаться твоей красотой. Яркий румянец вспыхнул на щеках Ведьмы; она пробовала вырваться, но муж властно удержал ее за руку. Глаза его нашли Мэри,- и уже не скрываясь, он сделал знак черным прислужникам. Те подхватили девочку и выволокли на палубу, швырнув прямо к ногам молодоженов; она не сопротивлялась. Джек сделал знак,- и ему подали огромный стеклянный бокал. -Настало время,- страшным голосом произнес он, доставая из-за пояса нож.- Я освобожу тебя от вечного страха Луны, я верну тебе твою красоту, чтобы она сияла вечно. Приготовьтесь!- велел он прислужникам, и те быстро задрали девочке голову, раскрыв для удара ровное белое горло. Блеснула искорка звезд на острие ножа,- но когда Джек сделал первое движение, Ведьма остановила его. -Послушай меня, о, мой господин: пощади этого ребенка. Мы найдем другое дитя, чтобы провести ритуал, потому что сейчас я слишком утомлена… оставь ее. -Не ты ли мне говорила, что долго и безнадежно искала ребенка, родившегося в День Равноденствия?- усмехнулся Джек.- И я не намерен искать его еще годы, чтобы испробовать колдовство,- и он снова взмахнул ножом. И снова Черная Ведьма остановила его. -Послушай меня, мой господин! То, что я тебе говорила, было порывом отчаяния; на самом деле невелик шанс, что заклятье сработает,- так зачем же мы будем губить это дитя понапрасну, словно травинку или цветок, который приминает косарь? -Мне безразлично, останется она жить или нет,- отвечал Черный Джек.- Но, если есть средство, хотя бы на миг способное приблизить нас к твоему освобождении,- я намерен испробовать его, пусть бы даже мне потребовалось для этого умертвить всех на свете людей. -Я прошу тебя, мой господин!- взмолилась колдунья, упав на колени.- Не убивай это дитя, не клади мне на плечи такого тяжкого груза. Призраком ее душа будет преследовать меня по ночам, я ни на небе, ни на земле, не найти мне будет покоя! -Твоя совесть здесь не при чем, ибо я один отвечу за это,- горячо бросил Джек.- А ночью я утомлю тебя своими ласками так, что ни один призрак уже не испугает тебя! -Так вспомни же все, ты, великий и безжалостный воин!- вскричала ведьма, вскакивая и взметнув белую руку над головой.- Сбрось с глаз пелену чар; на свое горе, видно, я полюбила тебя, и увлекла тебя в свою страну! Вспомни всю свою жизнь, с самого рождения, и пойми, что перед тобою - твоя дочь! Ослепительно сверкнула из ее руки молния,- и все, кто был на палубе, с криком рухнули, зажимая глаза. Один только Черный Джек остался стоять,- и, когда зрение восстановилось у Мэри, она увидела, что он озирается вокруг с непониманием, словно дитя, очутившееся ночью в чужом доме. -Мэри!- воскликнул он, увидев ее.- Где мы? Элейна?- он повернулся, протянув руку к Черной ведьме,- и в ужасе воззрился на нож, который еще сжимали его пальцы. -Где мы? И что происходит? И где… где твоя мама? -Мама дома,- закричала Мэри, бросаясь к нему; Джон подхватил ее и поднял на руки, как делал всегда, крепко-крепко прижал к сердцу. Но глаза его вновь обратились на возлюбленную; прошептав что-то, он раскрыл ей объятия. Но лицо молодой женщины покрыла смертельная бледность; она затрясла головой, подавшись прочь от того, кого любила больше всего на свете,- и кого теперь потеряла навек. Рука ее скользнула на грудь. -Прости меня, Джон, за то, что я сделала,- горько прошептала она.- Надежда на один миг поманила меня,- и я, безумная, пошла за этой надеждой. И ты, маленькая Мэри, прости!- с этими словами она выхватила из складок платья тускло блеснувший флакон и одним глотком осушила его. Сверкнула молния,- и словно ее светом одело прекрасную ведьму; она не закричала, только вскинула руки,- и тут же исчезла, как будто никогда не существовала на свете. И тут же, с ужасным криком, бросился за нею обезумевший Джон,- но только быстрая тень скользнула меж его ладоней, и унеслась прочь. И он стоял, озираясь, с застывшим на губах криком,- а потом упал, как подкошенный, на палубу судна. Мэри громко вскрикнула, едва успев соскочить с его рук,- и тут же бросилась к отцу. Но ни крики, ни поцелуи не пробуждали его: холодея от ужаса, она прижала ручонку к его груди,- и тут же отдернула ее в ужасе. Сердце Черного Джека не билось. -Папа!- воскликнула Мэри, хватая его за ворот роскошного камзола, не замечая, что все вокруг пошатнулось; вздрогнул Черный замок, оседая в волны зашумевшего моря; задрожал и Черный корабль, на глазах прогнивая, превращаясь в разъеденный морской водой остов. Но ей было все равно,- не помня себя от ужаса, она трясла и трясла отца,- пока доски палубы не подломились, и Мэри не рухнула вниз, в черноту трюма. Но и там все не кончилось: днище рассыпалось от первого же толчка и девочка упала в бурлящую воду. По счастью, ей удалось уцепиться за какой-то обломок; она озиралась, ища взглядом отца,- и увидела, как медленно поглощает его темный водоворот. Его черные кудри хлынули по волнам, как чудные травы, а багровый бархат одежды взметнулся лепестками цветка. И в тот момент, когда волны сомкнулись над его головою, из-за скал хлынули вниз лучи солнца. -Папочка! Папа!- закричала, что было сил, Мэри, бросая спасительную опору, и метнувшись навстречу жадным волнам… И проснулась, вывалившись из кроватки.
Potion_master: Ее падение разбудило няню, которая тут же вскочив, принялась звать Мэрину маму. Но ни ее голос, ни сама мама, вбежавшая в слезах в комнату, не отрезвили малютку: продолжая громко кричать, она колотила руками и ногами по воздуху, словно борясь с морем, и продолжая звать: -Папа! Папа! -Успокойся, малышка! Слава богу, ты наконец очнулась! Моя маленькая!- повторяли в один голос Мама и няня, пытаясь уложить Мэри в постельку; что им, в конце концов, удалось. Но девочка без удержу плакала,- и тогда мама, обняв ее, и уложив головку себе на грудь, принялась утешать ее. -О, Мэри, Мэри, ты наконец-то вернулась. Мы уже отчаялись! Ты целую неделю не приходила в себя, моя бедная девочка! Даже доктор уже не надеялся, что ты поправишься! Но ты поправишься, теперь я не сомневаюсь. О, Мэри, милая моя, как ты безумно огорчила всех нас! Эти слова внезапно заставили Мэри умолкнуть. Она отстранилась, переведя полные слез глаза на маму, и проговорила, сжав ее руку. -О, мамочка, я видела во сне папу! Ему было так плохо! Он был заколдован! -Мэри, малышка моя,- теперь уже на глазах мамы появились слезы. Она попыталась придумать, чем бы таким отвлечь Мэри от разговоров об отце, но ничего не придумала. Джон всю эту неделю не появлялся и даже не дал о себе знать, хотя ей и казалось, что иногда, по вечерам, она видит знакомый силуэт в парке напротив. Но куда легче было думать, что он совсем забыл их,- и потому мама Мэри решила не тешить себя глупой надеждой. Но в тот миг, когда она уже готова была сказать дочке о том же, внизу, в прихожей, грянул звонок,- и Мэри сорвалась с места, словно стрела, и, как была, в одной рубашке, бросилась вон из комнаты. -Папочка! Это папа пришел! Мама вскочила и побежала за ней. Но куда ей было угнаться за девочкой: длинное платье безумно мешало, так что, когда мама добралась до места, Мэри уже давно была там. И, при одном ее виде, мама тяжело прислонилась к стене: девочка крепко обхватила руками шею Джона, который стоял в прихожей, не в силах пошевелиться, и, обнимая дочку, плакал, словно ребенок. Но нужно было что-то сказать, потому что стоять здесь, в холодной прихожей, было не делом для девочки, только что очнувшейся после недельной горячки,- и мама, собрав все свое мужество, проговорила голосом строгим, чтобы не слышно было ее ужасного горя. -Мэри, тебе пора вернуться в кроватку. -Я пойду только с папочкой!- воскликнула Мэри; от этих слов Джон сильно вздрогнул, и, словно вспомнив, где он находится, торопливо ссадил дочку на пол. -В самом деле, Мэри, нужно делать то, что тебе велит мама. Ступай наверх. -Но ты поднимешься?- топнула ножкой Мэри. Джон улыбнулся, как улыбался всегда, когда нужно было кого-то уверить в несбыточном. -Да, моя милая,- как только поговорю с твоей мамой. Мэри радостно улыбнулась, и, прыгая, поскакала по лестнице; Джон бросил взгляд на жену, и она ответила принужденной улыбкой. -Выпьешь чаю? -Да, спасибо,- он низко нагнулся, изо всех сил стараясь выглядеть спокойным. Вместе супруги прошли в гостиную, куда служанка, качая головой и с укором глядя на Джона, подала чай. Молодой человек долго сидел над своей порцией, глядя в пол. Мэри поняла, что прийдется говорить ей. -Как ваши дела?- спросила она очень приветливо; сердце ее содрогнулось, когда она говорила это своему мужу, с которым планировала дожить до самой смерти. Он только сдвинул брови и растянул уголки губ. -Я не буду обвинять тебя, Джон. Я готова признать, что кузина Элен гораздо красивее и умнее меня… к тому же, она… как бы это сказать… наверное, она подходит тебе по складу натуры гораздо больше, чем я… Но, Джон,- она взглянула на мужа, который в этот момент тоже поднял глаза, полные боли,- я прошу тебя не забывать, что у тебя есть дочь. Мы не обо мне сейчас говорим, но о Мэри, которая, прийдя сегодня в себя после недели горячки, первым вспомнила не обо мне – а о тебе! -Мэри,- он с трудом выдавил из себя это слово, зажмурившись, и сжимая кулаки,- Мэри… как это не смешно, я пришел просить у тебя помощи. -Ты? У меня? – против воли ее голос прозвучал иронично,- и Джон вскинул голову, грозно сверкнув глазами. Этот блеск был так непривычен, так несвойственен тихому, спокойному Джону, что Мэри-старшая на мгновенье опешила. Молодой человек твердо, тихо сказал, словно вынимая из себя душу. -Твоя кузина… Элен… ты не знаешь, куда она могла… пойти? -Что?- у Мэри от изумления перехватило вздох.- Но разве ты не уехал вместе с ней неделю тому назад?! -Да, это так,- произнес мужчина, еще крепче сжимая руки.- Но сегодня утром она исчезла,- и я не могу даже представить, куда. -Исчезла? -Да. Все ее вещи на месте, прислуга не видела, чтоб она покидала дом… Куда она могла деться?!- он в отчаянье он закрыл лицо руками. Мэри в растерянности смотрела на него. -Исчезла…- только и повторили она. Если бы мама Мэри была девочкой, она бы, конечно, тотчас же вспомнила слова дочки, которые та сказала, прийдя в себя после обморока в то страшное Рождество. Но мама уже не верила ни в ведьм и ни в фей, поэтому она задала вопрос, приходящий в голову взрослому человеку. - Ты заявил в полицию? -Сразу же. И я уже был в нескольких моргах. Я не знаю, что и подумать,- Джон откинулся в кресле, протянув руку к чашке, да так и остался сидеть, глядя в пустоту. Мэри встала. -Пожалуй, тебе не помешает выпить что-то покрепче, чем чай,- она позвала прислугу и велела приготовить мистеру N. бренди и комнату для ночлега. Он поднял лицо в недоумении, на что она улыбнулась. -Ну, ты же не оставишь Мэри, сразу после того, как она вновь обрела тебя. Тем более, что ты обещал. А к Элен мы можем послать служанку, которая предупредит ее, что ты у нас. -Да,- он вновь опустил взор. Потом поднялся, как заводная кукла, и пошел наверх, к дочери. Та встретила его радостным воплем. -Папочка пришел, папа!- и снова вспрыгнула бы ему на руки, но няня не разрешила. Тогда, укрывшись одеялом, чтоб быть примерной девочкой и не огорчать никого, она затараторила. -Папа, папа, какой чудный сон мне приснился! Чего так только не было: и приключения, и пираты, и Черный замок. И даже… ведьма,- она произнесла эти слова шепотом, то ли боясь сама, то ли опасаясь, чтоб папа не вспомнил о том, как его звали Черным Джеком и о том, что он женился на этой самой ведьме и переступил с ней через метлу, что, по поверью, связывает воедино человеческие души не хуже, чем церковь. Но папа и так не услышал, потому что думал в это момент о пропавшей,- и, уж конечно, не мог предположить, что именно она могла быть той самой ведьмой, про которую вспомнила малютка. И так, все еще думая, он начал читать Мэри книгу, которую та подсунула,- и читал ее до вечера, потому что это хоть как-то помогало коротать медленно ползущее время. И только когда мама вошла с новостью, что Мэри давно пора спать, он поднялся, и, нервно потоптавшись на месте, захлопнул книгу. -Ты тоже можешь идти спать, Джон,- произнесла мама спокойным тоном. Но он нервно улыбнулся. -Я лучше… я, наверное, лучше пойду домой… в смысле,- к нам домой. В смысле,- к нам с Элейн… Ну, словом. -Как хочешь,- Мэри-старшая закусила губы, потому что эти слова больно хлестнули ее. Шесть лет, почти шесть лет они жили под одним кровом,- и вот теперь всего семь дней понадобилось, чтоб «дом» Джона перестал быть здесь. Молодой человек понял, что причинил ей боль. -Прости,- подавшись к двери, он тихонько пожал руку жены. Глаза и губы сквозь боль изобразили улыбку. Он обернулся к малышке. -Пока, Мэри. -Я не хочу, чтоб ты уходил, папа!- воскликнула девочка, соскакивая с постели и обхватывая отцовские ноги.- Пожалуйста! Я расскажу тебе все-все, что мне приснилось,- а это было так интересно! Я и тебя видела! Но папа лишь улыбнулся и привычным жестом поднял ее на руки. -Я обещаю, что, когда ты проснешься, я уже буду рядом, малышка. Потому что ты за все это время, похоже, не соизволила даже умыться. А ты знаешь, как я это не одобряю. Мэри-старшая от этих слов рассмеялась: столько привычного, прежнего Джона было в этих словах. И, удивительно, но от этого смеха боль вдруг разом ушла, и она вдруг увидела его как бы со стороны. Он, действительно, был другой. Ей на мгновенье почудилось, что от него пахнут морским ветром и гарью,- но Мэри не знала о капитане Джеке, и решила, что это просто проходил мимо матрос. И еще она увидела, что, что бы не стало с ними, Джон любит и будет любить малютку Мэри,- а, значит, всегда немножечко будет принадлежать ей. -Папа прийдет рано утром, доченька,- подтвердила она, пожав локоть мужа.- И принесет тебе гостинцы. Что ты хочешь? Мэри насупилась. Она всегда становилась серьезной, когда дело заходило о сладостях, потому что это было очень важное дело. Но на этот раз ей показалось гораздо более важным, чтобы папа просто пришел, а что уж он там принесет – какая разница! -Ты ведь мне все равно не разрешишь есть мороженное, мама? Родители рассмеялись. -Обещаю,- трепля ее русый кудри, сказал Джон,- что, когда ты совсем поправишься, мы пойдем вместе в самую лучшую кондитерскую, и купим тебе столько мороженного, сколько ты сможешь съесть! -Честное слово?!- воскликнула Мэри, потому что обычно папа «не одобрял», когда она объедалась сладким. Но он опять засмеялся. -Честное слово! У Мэри дух захватило; она стала быстро соображать, что бы такого еще вытянуть из папы, пока он такой добрый,- но тут ей пришла в голову одна мысль,- и это испугало ее. -Папа,- проговорила она, тыкаясь в его шею и обнимая ее ручонками.- А ведьмы там не будет? Джон побледнел, но Мэри-старшая, чувствуя, что может произойти что-то неловкое, тут же вмешалась. -Это она все про свой сон. Она с самого утра твердит, что ей приснилась какая-то ведьма. Джон недоверчиво улыбнулся. Через несколько минут ему удалось-таки уложить девочку, и вдвоем с Мэри они спустились вниз. Джон оделся и, прощаясь, оглядел прихожую с грустью. -Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь простить меня. Мэри вдруг захотелось обнять его, как любимого брата. Но она не сделала этого, в только протянула ему руку. -Когда что-нибудь узнаешь об Элен, сообщи нам. …Но Элен так и не нашлась. Никто не знал, уехала ли она, мучимая совестью, или была куда-то увезена подручными «старого гоблина»,- полиция разбиралась в этом деле, разбиралась, да так и не разобралась. Джон честно выполнил обещание, данное дочери, и, как только доктора разрешили ей выходить, отвел ее в самую большую кондитерскую в городе. Зеркальные стены, пирожные и позолота так потрясли девочку, что она позабыла свои страхи про ведьму, и долго еще пересказывала маме, как хорош был этот волшебный дворец, в который отвел ее папа. Мэри-старшая не препятствовала их совместным походам, как не препятствовала и тому, что Джон иногда оставался у них ночевать,- разумеется, в комнате для гостей. Немного хлопот, правда, доставил ей денежный вопрос, но Джон настоял, что ей с дочкой нужно гораздо больше денег, чем ему и две трети жалования передавал жене. Сам он снял небольшую квартирку в том доме, где они жили с Элен, и каждый день спрашивал привратницу, не появлялась ли «молодая женщина в черном, с печальными карими глазами». Так прошла весна, а потом лето, которое обе Мэри провели в Шотландии, где мама познакомилась с благородным и богатым человеком гораздо старше ее, но очень хорошим. Приехав, она в очень деликатных выражениях рассказала обо всем Джону,- и он без лишних вопросов согласился дать ей развод. Однако, нужно было еще выдержать хотя бы полгода траура – для приличия – и, хотя папа продолжал приходить к ним в гости, но делал это все реже и реже. А там, в начале осени, они стали готовиться к переезду в Шотландию, так что новые впечатления совершенно заслонили прошедшее. Но однажды утром, когда Мэри и мама сидели за завтраком, прислуга подала маме письмо. Пробежав его, та сильно побледнела и тотчас велела послать к папе Джону,- как его теперь называли, в отличие от папы Джонатана,- и сама, быстро собравшись, покинула испуганно притихшую дочь. Добрый час она отсутствовала, а, когда вернулась, то Джон был вместе с ней. Мэри видела, как он помог ей вылезти из кареты, и зачем-то нагнулся обратно,- мама же почти бегом вбежала в дом, и, скинув шляпку и перчатки, крикнула: -Неси же ее сюда, скорее! Мэри хотела спуститься, чтобы узнать, что происходит,- но няня не пустила ее, получив от мамы один предупреждающий взгляд. А когда девочка запищала, не желая уходить, мама сделала загадочное лицо, какое у нее бывало только по большим праздникам, и шепнула. -Когда все будет готово, тебя позовут. И Мэри тотчас согласилась уйти, гадая, что же, на сей раз ей подарят,- а то, что это будет какой-то подарок, она не сомневалась ни на секунду. Она мучалась так примерно с полчаса, а потом няня позвала ее в комнату, где раньше спал папа, а теперь все было наполнено непривычным оживлением и странными курлыкающими звуками. И, войдя, она увидела на постели странный конверт, какой заворачивают девочки, играя в дочки матери. Она, было решила, что это какая-то кукла,- но тут конверт завозился, и девочка чуть не подскочила. Мама с няней засмеялись, а папа Джон сел на постель, обхватив лицо руками. Его глаза неотрывно смотрели на шевелящееся создание, и в них была смесь отчаяния и надежды. Потом он растерянно перевел взгляд на бывшую жену и сказал. -Мэри… я надеюсь, ты мне поможешь… Потому что я… я даже не знаю, как и что делается. -Миссис Бэртон поможет тебе с удовольствием: я полагаю, вам необходимо остаться сегодня здесь. А завтра с утра мы найдем ей кормилицу и няню. -Но мама, что это?- спросила Мэри, дергая за подол платья,- и мама, улыбнувшись, повернулась к ней. -Это – твоя сестричка, Мэри, и ее зовут… Джон, ты уже дал ей имя? -В приюте для подкидышей мне выдали ее документы,- странно произнес папа.- Там все записано. Она – Элейн-Мэри N. Мама выпрямилась, прижимая руку ко рту; Мэри была уверена, что она сейчас заплачет, но та только прерывисто вздохнула. И тогда Мэри задала еще один вопрос. -Мама, а откуда вы ее взяли? Мама с папой переглянулись. Лицо Джона сильно побледнело, но мама ответила, кладя руку ему на локоть. -Разве ты не знаешь? Таких маленьких детей покупают в специальных магазинах. Вот и твоему папе стало очень одиноко, и он решил купить себе такую малютку. Мэри задумалась. Эта версия была не первой, которую она слышала о появленье детей, но по сравнению с аистом и капустой казалась более-менее убедительной. В самом деле, ведь аисты не летают зимой, как и в капустных листьях, как ни старалась, Мэри не могла найти ни одного младенца. Но и у маминого объяснения был один изъян. -Мама, выходит, каждый человек, один, может пойти и купить себе такого ребеночка? Мама вновь улыбнулась. -Нет, моя дорогая; боюсь, детишек не продают одиноким людям. Видишь ли, когда детки лежат в магазинах, они как бы спят,- но достаточно прийти в такой магазин людям, которые любят друг друга, как один из младенцев, какой им больше всего понравится, оживает – и они забирают его. Следующий вопрос сам сорвался с Мэрииного языка, и она задала его прежде, чем сообразила, что делает. -Мамочка, а это значит, что вы с папой опять будете жить вместе? Теперь уже они побледнели оба. Но на этот раз мама Мэри не нашлась, что сказать,- и ответил папа, склонившись, и погладив ее по голове. -Видишь ли, Мэри… прежде, чем забрать такую покупку, человек должен подождать некоторое время. Вдруг он передумает, или разлюбит того, с кем приходил… или вдруг еще что-то случится. Вот так и я… я так был расстроен тем, что ты заболела, что совсем забыл об этом младенце,- а мне напомнили. Мэри грустно вздохнула. -Разве тебе не нравится мистер Маклин?- спросила мама; при Джоне она еще не решалась говорить «папа Джонатан». Девочка неопределенно пожала плечами. -Он добрый,- сказала она. Джон признательно улыбнулся бывшей жене. -Это не значит, что я буду любить тебя меньше, малышка,- он погладил дочку по голове.- Просто теперь у тебя будет сестричка, которую ты сможешь любить. А потом, когда мама с мистером Маклином смогут сходить в такой магазин, может, еще и братик. Мэри нахмурилась. -Я не хочу, чтобы мама ходила в такой магазин с мистером Маклином. И эту сестричку я никогда не полюблю,- она сурово взглянула в изменившееся лицо отца, и закончила твердо.- Ее мама – ведьма. -С чего ты взяла?- воскликнула в ужасе Мэри-старшая, но девочка одним махом подскочила к конверту и выхватила что-то, что не заметили умилявшиеся на малютку взрослые. -Вот с чего!- и она протянула родителям медальон, при виде которого Джон вынужден был вновь опуститься на постель. -Это… это ее,- прошептал он, задыхаясь. Довольно много времени им понадобилось, чтоб отобрать безделушку у раскапризничавшейся Мэри,- но, в конце концов, медальон лег в пальцы Джона, и тот, дрожа, открыл его. Ни записки, ничего. Но, когда он рассмотрел изображения, брови его взлетели наверх, и он в изумлении протянул украшение Мэри-старшей. Два старинных портрета, женщины в берилловой диадеме и мужчины в костюме пурпурного бархата, украшали его стенки. -Странное изображение,- произнесла, наконец, она, возвращая ему подарок.- Но ты… ты похож. И тебе идут усы. Джон ничего не ответил. Дальше случилось, как и сказала мама. Джон вместе с малышкой переночевал у них, а наутро вместе с миссис Бэртон поехал по агентствам, подыскивая достойную кормилицу и няню. Они вернулись перед самым ужином, и он тут же откланялся, как ни уговаривали его мама и мастер Маклин, которому она рассказала все: к чести сказать, он проявил недюжинный такт, и вел себя, как человек благородный. Но папа не стал слушать: видно было, каких сил стоит ему не разрыдаться прямо на месте. И он ушел, унося маленькую сестричку, к которой Мэри, несмотря на свои жестокие слова, уже попривыкла, и даже находила смешным ее непрерывное пищание. На следующий день они дважды посылали узнать, как дела у Джона и девочки,- не оставляя, впрочем, свои сборы. За следующую неделю Мэри еще трижды видела младенца, выходя с няней гулять и заворачивая по дороге на папину квартиру. А потом они с мамой и мистером Маклином уехали в Шотландию,- и только переписывались иногда с Джоном; но письма доходили все реже и реже, пока совсем не иссякли. А потом Мэри пошла в школу для девочек и совсем позабыла горе, так омрачившее ее прошлое. А еще позже она выросла, и, наверно, узнала, что ведьм не бывает, что такое Гримуар, и откуда берутся дети,- но этого мы уже не узнаем, потому что… Здесь сказка закончилась.
Lord Lucius Malfoy: click here
http: Вам удивительно удается удерживать стиль вопреки содержанию. Сказка неторопливо - по интонации повествователя - катится к хэппи-энду, и концовка по инерции воспринимается именно так. И только потом удивленно хлопаешь глазами, осознавая, что произошло со взрослыми на самом деле.
Potion_master: http пишет: удерживать стиль вопреки содержанию Простите тупого - не понял.
http: Ну, по интонации все неудержимо ползет к хорошему концу. А по сути ведь в конце трагедия и полный раздрай.
Lord Lucius Malfoy: http пишет: по интонации все неудержимо ползет к хорошему концу Ха. Мне повезло больше. Я хэппи-энда не ждал. Я старался наслождался процессом. ( ) Potion_master Север, ты просто великолепен. И я... буду кляньчить еще сказок... предупреждаю сразу. *промурлыкал Лорд Малфой, постепенно начиная улыбаться*
author: Если я прокомментирую - это будет тривиально. Если я промолчу - это будет несправедливо. Красиво. Все.
http: Lord Lucius Malfoy Ну, вы как всегда безупречно гедонистичны, милорд. Куда уж нам, простым смертным :)
Брунгильда: Спасибо за такую чудесную сказку. Немного грустно после нее, но в ней есть одна важная мысль, идея. Я бы выразила ее так: может ли быть правильной страсть? Прекрасной, да, пожалуй, но так и так забирает душу...
полная версия страницы