Форум » Фики с другими пейрингами » О тех, кто не умер вчера, ЛМ/СБ, драма, миди, R » Ответить
О тех, кто не умер вчера, ЛМ/СБ, драма, миди, R
aguamarina: Название: О тех, кто не умер вчера Автор: aguamarina Размер: миди, около 7400 слов Пейринг: ЛМ/СБ Категория: слэш Жанр: драма, AU Рейтинг: R Краткое содержание: такое ощущение, что дорогое мироздание мне не улыбается. Оно нагло и грязно скалится.
Ответов - 2
aguamarina: Такое ощущение, что дорогое мироздание мне не улыбается. Оно нагло и грязно скалится. Могло быть цитатой кого-то из классиков В нише было сухо. Очень сухо. Казалось, здесь годами жил бог сухости, разумеется, высохший, пергаментный, с семью пустыми обвисшими подбородками на дряблой шее. Люциус уже дважды использовал заклятие Освежения, но сухие костлявые пальцы невидимого и неведомого бога снова лезли в ноздри и в глотку, вызывая желание делать то, чего делать было катастрофически нельзя – чихать и кашлять. Еще у Малфоя было желание плюнуть и свалить отсюда под Дезиллюминационным, оставив проблемы Англии – Англии. Он не понимал, какого черта здесь делает, а главное – как здесь оказался. Большое отвратительное дежа вю, большое, как вечность, и отвратительное, как змея. Так же чувствовал он себя, сидя за одним столом с Волдемортом, под взглядом красных глаз теряя не только палочку, но и половину себя. А, может, две трети или три четверти, хрен знает. Но что-то точно осталось, то самое «что-то», что привело его сюда и поставило в ту же позицию, что и три года назад. Люциус глянул на часы – пользоваться Темпусом было рискованно, пришлось через десятые руки купить обычные механические – маггловские – и надеть их на руку. Металлический ремешок ящерицей обвил запястье, и первым, совершенно бессознательным порывом было сбросить эту дрянь – но он умел владеть собой. Не так уж много и понадобилось - всего каких-то сорок шесть лет. О боже, подумал он, мне всего сорок шесть, только сорок шесть, почему я стою здесь, почему собираюсь сделать то, что собираюсь, ведь всего сорок шесть. Шестерка свернулась клубком и зашипела по-змеиному, и он вернулся к предыдущей – безопасной – цифре: три. Сорок три. Ему было сорок три, когда… *** …когда он вошел в винный погреб – собственный винный погреб, — будучи окончательно и безнадежно пьян. Это не было его постоянным состоянием – постоянным был тот липкий и тягучий ужас, которое алкоголь на время смывал, опуская милосердную завесу между мозгом и глазами. Часть этого разобщенного дуэта видела прежний мэнор: видишь этот скол на каминной доске? – «Лорд злился, и тяжелое медное блюдо едва не разнесло ползала?» — «Нет же, нет, это Драко, один из первых выбросов магии, помнишь, ему тогда не позволили сесть на взрослую метлу?» Люциус не помнил ни того, ни другого, признаться честно, но сын, на котором еще не было ни единой Метки отметины сегодняшнего времени, рисовался перед глазами охотнее, чем тень, которой накрылось их общее светлое будущее. Пошатнувшись, Люциус отсалютовал Огденским самому себе – перед рядами пыльных бутылок на стеллажах и дубовыми бочками – и сделал очередной длинный глоток, промчавшийся по пищеводу, как «Хогвартс-экспресс», в дыму и пламени. Сбежавшая капля запуталась в щетине и была поймана не очень чистым платком. Люциус встряхнул его и воткнул в карман, расправив угол. — За время, когда у нас были чистые платки! – провозгласил он следующий тост и понес бутылку к губам. Не донес. Замер. Тревога пробила приятный туман забытья, словно луч маяка, ищущий нарушителя в беспокойном море. Люциус не слишком нарушал сейчас – но все же беспокоился. — Кто здесь? – спросил он хрипло, не двигаясь с места. В тишине раздавалось только его собственное дыхание, но ощущение постороннего присутствия нарастало, накатывало, как лавина горячего воздуха – предшественника Адского пламени. Оставаться на месте было совершенно невозможно, и только поэтому Люциус сделал несколько шагов вперед. Поэтому – и благодаря старому Огденскому, благослови боги его создателя и… Все-таки там кто-то был. Между двумя бочками, в темноте. В вечной, прохладной, густой темноте винных подвалов. Люциус уверял себя, что тому, кто видел Волдеморта, бояться уже нечего – и все же боялся, до трясущихся коленей и слабости в мочевом пузыре. Ему еще было что терять. Ему всегда было что терять, и это делало его слабым. Блэки умудрялись черпать в этом силу, чего Люциус никогда не понимал. Он отвернулся от провала, чернеющего, словно вход в ад, и ему мгновенно стало еще страшнее. Пришлось отступать, пятясь задом, и, конечно, он зацепился за ножку стеллажа и мягко завалился на спину, даже не ударившись головой. Основной ущерб был нанесен локтям – и Огденскому, коварно покинувшему разбившуюся стеклянную тюрьму. Теперь выхода не было: точнее, выход был в том, чтобы пройти к дальнему стеллажу и прихватить еще пару бутылок, как он и собирался с самого начала. Дальний стеллаж располагался по ту сторону прохода между бочками. По ту, чтоб его. Не ходи, сказал себе Люциус уверенным голосом игрока в покер, блефующего при неполном доме. При неполном доме, где на троицу червовых – червивых – карт приходится один красноглазый король пик. Не ходить – означало, что сегодня придется лечь спать отвратительно трезвым. Трезвость означала, что спать не придется. Он перестал спать со дня появления в мэноре Лорда. Очень давно. Уже очень-очень давно. Ему нужно снотворное. Не алкоголь. Просто снотворное зелье. Потолок спальни – черный провал – потолок спальни. Никакой завесы, никаких видений светлого прошлого. — Мне плевать, кто там есть, — сказал он себе, делая шаг вперед. Мимо бочек. Если пройти не глядя… — Малфой, — сказала чернота. Люциус шарахнулся в сторону, нога подвернулась, и он боком упал на стеллаж. Дубовые доски, скрепленные на совесть, выдержали, только пара винных бутылок лопнула от столкновения, и темная жидкость быстрыми каплями побежала на песок. Люциус уставился на пятно, как привороженный. Не смотреть, он не будет смотреть, он не станет… Взгляд сам собой, словно улитка, полз по песку, потом по краю бочки и сорвался в темноту, где едва уловимо блестели глаза две точки – пуговицы, зубы, огоньки фей. Это могло быть что угодно. Что угодно его знало. Знало его фамилию. — Дерьмо, – сказал он, опираясь на стеллаж, чтобы выпрямиться, и натыкаясь ладонью на острый осколок. — Можно сказать и так, – пролаяла чернота, оживая. Сначала под белесый Люмос выступила давно нечесаная голова – кусок угля с прожилками кварца, потом землистое лицо, заросшее не то щетиной, не то тенями, потом хрен пойми какое одеяние – что-то маггловское, вонючее и кургузое. Люциус отступил на шаг и с давно забытой ловкостью вычертил палочкой Огненный щит. Против инфери. Пришедшее из-за Арки было как минимум инфери. О максимуме даже думать не хотелось. — Лучше не подходи ко мне, Блэк, — произнес он, удивляясь, до чего чертовски нормально звучит собственный голос. – Стой, где стоишь. Блэк не был бы Блэком, если бы тут же не нарушил приказания. Он аккуратно сполз по бочке и разлегся на песке, словно на пляже. Впечатление портили ходуном ходящая грудь и свистящее дыхание, от которого, казалось, вздрагивал даже свет Люмоса. Глаза закатились, и белки, пользуясь редкой возможностью, равнодушно-жадно озирали окружающее. Люциус перехватил палочку поудобнее и двинулся дальше, к заветному стеллажу. Ситуация настоятельно требовала выпить. Когда он вернулся, с бутылкой в каждой руке, блэковские белки уже скрылись, как луна за горизонтом. Блэк таращился в низкий каменный потолок и свистел горлом, как издыхающий Вопиллер. Люциус обогнул длинные ноги в высоких маггловских ботинках, почти непристойно разбросанные по полу, сел спиной к бочке и снова отхлебнул из бутылки, которую понадобилось запрокинуть довольно сильно. Странно – она только что была полной, он и приложился к ней всего-то раза три: такая новость, как возвращение Блэка, меньшего не заслуживала. Четырехлетней выдержки труп что-то промычал и потянулся за Огденским. — Но-но, — Люциус отвел руку подальше. – Нечего переводить виски почем зря. Поднимайся, — он пнул Блэка в бок носком нечищеной туфли. – Сядь нормально, не позорь благородный напиток неблагородным употреблением. — Сука ты, — Блэк приподнялся на локтях, попятился, извиваясь, как большой неуклюжий червяк. Подошвы оставляли глубокие следы в слежавшемся песке. Надо будет стереть, подумал Люциус. И тут же мелькнуло – зачем? Он что, собирается прятать Блэка? А что собирается делать Блэк? Зачем он здесь? Почему он здесь? Почему все они не могут оставить его в покое? Вопросы вцеплялись кривыми крючочками в мозг, отрывали его по кусочкам, вытаскивали наружу, на грязный пол. Люциус потряс головой и глотнул еще. Хорошее Огденское обладало удивительным свойством растворять крючочки, будто кислота. Плохое Огденское позволяло их не замечать. Блэк вполз спиной на бочку, тяжело привалился к плечу. От него пахло гнилой рыбой и баден-баденскими ваннами. — У тебя яйца стухли, Блэк, — сообщил Люциус, вкладывая непочатую бутылку в его ладонь. Чуть влажную, теплую, живую ладонь. Живую, пропади все пропадом. Глоток. Не миновать идти за третьей. Рядом глотал Блэк – шумно, жадно, проливая. Малфой положил руку на горлышко бутылки, сжал, отвел от никаких, ссохшихся, сросшихся губ. — Может, и стухли, — сказал Блэк, тяжело дыша, совершенно живым голосом. – Там хрен знает что творится. И замолчал. Сидел и дышал, заполняя собой подвал. *** О нише проболтался Эйвери – когда-то, давным-давно. Люциус запомнил. Он все запоминал: нужное и ненужное, важное и неважное. Информация походила на алмаз: ее блеск проявлялся в определенных условиях. Мелочь, ненароком оброненная Эйвери, на той вечеринке не стоила и капли эля. Неделю назад слова «ниша между пятым и шестым камином» заслуживали всего золота, пошедшего на фонтан в атриуме. С Люциуса сошло семь потов, пока он, стоя на противоположной стороне зала и делая вид, что разговаривает с Уизли – мягкотелым рыжим Уизли, который всей душой порывался сбежать, но не мог быть столь груб даже с Малфоем, — магически извлекал из мраморных плиток вещественное содержимое, оставляя лишь видимость, кажимость прочной поверхности. И понадобился лишь один миг, чтобы – в последний раз окинув лихорадочным взглядом пустой атриум – шагнуть за эту кажимость, исчезая, но не уходя. Холодок Дезиллюминационного стекал по стене вместе с потом, волосы прилипли к затылку, совсем как тогда… *** …тогда, когда Блэк, пьяный куда меньше, чем можно было ожидать, рассказывал ему о секретах Арки тоном опытного туриста, сползая набок все ниже и ниже. Люциусу пришлось обхватить его поперек туловища, чтобы усадить ровно. Под одеждой у Блэка были тяжелые кости и жилистое мясо, и немного пустоты – странно, что немного, если учесть, где он побывал. Люциус вспомнил, что очень давно не прикасался к людям. Обнимать Нарциссу было все равно, что обнимать само воплощение отчаяния и несгибаемости. Он боготворил ее и боялся. Блэк – здесь и сейчас – был понятней, со всеми своими закидонами про Арку и отпечатки смерти. — Она там везде, — Блэк уперся затылком в дубовую крышку. – Отпечатки призраков. Отпечатки уснувших летаргическим сном. Отпечатки впавших в кому. Пораженных смертельным проклятьем. Отравленных медленным ядом. Все, кто носит в себе смерть, кто носил ее хотя бы пять минут, — все они там. Ходят, говорят, шевелятся. Или не шевелятся, лежат себе тихонько на полках. — Кто лежит на полках? – Люциусу было все равно. Инстинкты самосохранения временно отключились. У Блэка они вообще отсутствовали, изначально. Врожденный дефект. Блэк покачал головой. Он выглядел почти трезвым и почти старым. — Малфой, — обыденно произнес он. – Я кое-что знаю. Если бы Люциус тогда поднялся… поднялся и ушел, ушел и сдал Блэка Лорду, все было бы совсем иначе. Неизвестно как, но иначе. Но ему было лень вставать. Виски в бутылке еще бултыхалось на треть, и от плеча Блэка шла размаривающая теплота. Надо было уйти. Надо было. — Рассказывай, — безразлично протянул Малфой. И Блэк сказал. — Я знаю, как справиться с этим твоим… неназываемым. Вот теперь точно надо было уходить. Но в голову что-то ударило – не то надежда, не то огневиски. — Чокнутый, — перед глазами плавали красные круги. – Свихнулся совсем в своей Арке. Псих. Идиот. Долбоеб. — Я знаю, — судя по голосу, Блэк улыбался. И Малфой поверил. Поверил Блэку. Ну и кто из них был идиотом и долбоебом? Из рассказа Блэка следовало, что хоркруксов было шесть. Он описал каждый, очень подробно, как будто пересказывал излюбленные квиддичные матчи. И тем же тоном предложил немыслимое: уничтожить хоркруксы, чтобы его Гарри было легче победить этого… того самого. Арка хоть немного научила его держать рот на замке. Хотя не очень-то это и помогло: сидел на слежавшемся песке малфоевского подвала, глотал малфоевское огневиски и рассуждал, как лучше уничтожить малфоевского господина хозяина повелителя Того-Кого-Нельзя-Называть. И убивать нельзя. Нельзя-нельзя-нельзя. Нел-л-л-л-ль-з-з-з-з-зя. Слово ползло и шипело, будто потек кислоты, будто Волдемортова слюна. — Почему нельзя-то? – спросил Блэк. – Тебе что, все это нравится? Ты сидишь здесь, от тебя разит, как от помойки, — и ты доволен? — Нет, — быстро ответил Малфой, прежде чем успел захлопнуть рот. А потом захлопывать было уже поздно, и он добавил: — Мне это нихуя не нравится. Но какого черта ты заявился именно ко мне? — Не к тебе, — глаза у Блэка блестели, будто промытые огневиcки, даже лицо стало как-то светлее, будто в запущенной комнате зажгли свечу или камин. – К Нарциссе. Из-за кровной связи. Родственники второй очереди, первой не осталось. — А почему не к Андромеде и не на Гриммо? – Малфой еще что-то соображал, сам себе удивлялся и хвалил себя. — На Гриммо меня не пускает, и к Андромеде не пускает, — Блэк, кажется, совсем не был этим расстроен. – Я попробовал. Только, Малфой, когда понимаешь, что у тебя есть шанс выбраться из такой жопы, что ты и представить не можешь, — тебе, честное слово, будет пофиг, вернешься ты в родные объятья или в винный погреб ублюдка, по странному совпадению женатого на твоей кровной родственнице. — Ну почему же, — Люциус поболтал бутылкой, глядя, как жидкость скатывается по толстым стенкам. – Жопа – это я представляю. Под локтем хмыкнул Блэк, понятный, как огневиски. — А крестника своего ты там тоже видел? – спросил Люциус, не задумываясь, просто чтобы что-то спросить. — Что? – Блэк шарахнулся, тепло ушло. – С чего бы я его там видел?.. — Сам же сказал – смертельные проклятья. А в него вроде бы Авадой прилетало. — А, — Блэк, выдохнул, снова привалился к плечу. – Точно. Нет, не видел. Да и хорошо, что не видел. — Наверное, — согласился Люциус. Когда огневиски все же кончилось, он собственноручно притащил из бельевой уменьшенные подушку и одеяло с Согревающими чарами. И пирог из кухни, стянутый пугливо и второпях. Можно было просто приказать эльфам… но эльфам он тоже не доверял. Он уже давно никому не доверял и перепроверял каждое действие десяток раз, прежде чем совершить его. И вот теперь абсолютно глупо доверился Блэку. Не иначе как по закону компенсации. И старался шляться в подвал не слишком часто, хоть это все равно заметили. «Спивается», — даже несколько сочувственно заметил Рудольфус. «А не пойти бы тебе…» — буркнул Люциус, успокаиваясь. Считаться пьяницей было приятно – в пьяницах не видят заговорщиков. В крови постоянно что-то плескалось, и это далеко не всегда был огневиски. Иногда Люциус поднимался из подвала, не выпив и пары глотков. В туманном плане Блэка четко вырисовывался первый шаг – поговорить со Снейпом. — Почему со Снейпом? – они, уже привычно, сидели, прислонившись к крышке бочки – и друг к другу. Глоток виски приятной дымкой оккупировал мозги, но вел себя вполне прилично. Почти так же, как причесанный и побритый Блэк, пока не открывал рот. — По меньшей мере четыре из шести хоркруксов связаны с Хогвартсом. Или ты выбираешь МакГонагалл в качестве информатора? — Я могу поговорить с Драко… — начал Люциус – без всякой задней мысли, и потому рука, сгребшая его за шиворот, оказалась сюрпризом. — Охренел, Блэк? – он попытался отпихнуть свихнувшегося придурка, но тот держался крепко, да еще и шипел что-то прямо в лицо, неразборчиво и угрожающе. — Не смей, слышишь? – расслышал Люциус. – Не смей втягивать сына в свои игры! Ты накосячил – тебе и расхлебывать, понял, Малфой? А их – не трогай, им и так досталось… благороднейшие и древнейшие… за чью спину прячешься, подонок? — Да пошел ты! – у Люциуса наконец получилось отпихнуть жесткие руки, он вскочил на ноги и отошел подальше от психованного Блэка. На языке было горько, будто проблевался желчью. Блэк был неправ, он не знал, о чем говорит, и не было никакой возможности доказать ему это. Чужие спины… сколько раз они служили ему щитами! Но кто ж был им виноват, что они не были пригодны ни на что другое, кроме как служить щитом, если этим людям не хватало ума, чтобы вывернуться, выжить, пройти по трупам по головам ради достижения цели. Но Драко – нет. Драко – нет! – безмолвно выкрикнул он в сторону ссутулившегося Блэка. Он давал Драко задания не ради того, чтобы сын таскал за него каштаны из огня. Он хотел научить. Научить действовать. Научить справляться. Научить не бояться на тот случай, если Драко останется последним прямым Малфоем. Он должен научиться быть сильным, хитрым, внимательным и жестоким – потому что он должен выжить. Дра-ко. И, если понадобится, он должен научиться ненавидеть отца за то, что тот оказался тряпкой не таким, каким рисовал себя сыну. Он вернулся и молча сел рядом с Блэком. Они определенно выглядели заговорщиками. Сейчас в их двойном портрете не было никакого притворства. — Поговори со Снейпом, — повторил Блэк. — Так мне Снейп все и рассказал, — по привычке попытался отбрыкаться Люциус. Снейп, конечно, рассказал бы если не все, то вполне достаточно. Но нельзя было позволять Блэку диктовать. Еще один повелитель был уже непозволительной роскошью. Люциуса тошнило от приказов, давления и вечного страха – гораздо больше, чем от Блэка. От того теперь воняло почти терпимо – алкоголем, сыростью и общей затхлостью, как из сундука покойной бабушки. В нем все еще оставалось что-то от гриффиндорца – даже слишком много, на вкус Люциуса. Но свесившаяся с колена рука с бутылкой, но небрежно вытянутая нога, но откинутая назад голова с такими блэковскими, упрямыми губами – «породистая сволочь», думал Люциус, «ах, какая же породистая сволочь». Он не хотел связываться со Снейпом – Снейп был умен, Снейпу пришлось бы платить: не галлеонами, нет, и даже не информацией, а более ценным – доверием, благодарностью, игрой в тепло, в общность, в черт знает что такое, что люди вроде него хотели получать в ответ на оказываемые ими немалые услуги. Насколько все проще, когда можно рассчитаться золотом!.. — Да ладно, — не знай Малфой способностей Блэка, заподозрил бы в легилименции. – Поговори, надави на жалость. Говорят, он твой бывший? — Не неси чушь, — слишком резко отозвался Малфой. Снейп никогда не был ни «бывшим», ни «действующим», но слухи ходили, непонятно с чего взявшиеся. Люциус уже и внимания на них не обращал, но в исполнении Блэка – взбесило. Тем более взбесило, что он и сам понимал: кроме Снейпа – не к кому. Из старых преподавателей никто не станет делиться секретами с Малфоем. А новые поделились бы, да вот беда – секретов не знают! Смешно. Люциус расхохотался. Прозвучало почти как кваканье, но это было нестрашно – он так давно не смеялся, что и кваканье можно было счесть прогрессом. — Что? – спросил Блэк. – Вспомнил, как он тебе отсасывал? Или как ты раскладывал его на учительском столе, сбросив на пол конспекты? — Любопытные фантазии, Блэк, — Люциус мысленно чертыхнулся, ощутив, как тяжелеет член. Вечер сюрпризов. У него редко вставало на чужие откровения. Но Блэк, говорящий пошлости о Снейпе, сверкал в темноте, как бриллиант. — Я поговорю с ним, — пообещал он, поднимаясь и стараясь скрыть внезапный стояк. — Расскажешь подробности, — крикнул вслед Блэк, и стало ясно, что скрыть ничего не удалось. *** Атриум постепенно заполнялся людьми, спешащими в основном к регистрационным стойкам. Люциус видел их, как сквозь стекло аквариума – замедленные движения, приглушенные голоса, размытые лица. Они были как рыбы – или это он был рыбой, открывающей и закрывающей рот, чтобы глотнуть воздуха. Дыхание и ожидание – сейчас жизнь заключалась в этом. Он заставлял себя не думать о несуществующем будущем, даже о том его клочке, от которого зависело все. В его представлениях об этой четверти часа все шло одновременно слишком гладко – и катастрофично, чувства путались, мозг отказывался воспринимать полярные варианты, разыгрываемые им же, и единственно возможным оказывался путь назад – в прошлое, там, где Снейп… *** — …Снейп сказал, что два хоркрукса уже уничтожены. – Он не мог держать это в себе и выплеснул прямо на сидящего под бочкой Блэка. – Дневник уничтожил Поттер на втором курсе. Кольцо – сам Дамблдор. И… Снейп пообещал уничтожить тот, что находится в Хогвартсе. И чашу, если мы ее добудем. — И как все прошло? – спросил Блэк лениво, будто новости вовсе не стоили внимания. — Что? – Люциус поставил огневиски на песок, не открывая. – Что значит «как прошло»? Он дал всю нужную информацию, я же тебе говорю. — А ты подставил задницу? – Блэк оскалился, стеклянное горлышко стукнуло о зубы. – Или он предпочитает быть снизу? Что у вас в ходу – веревки, игрушки, кляпы, грязные словечки? Люциус сжал кулаки, темнота стремительно затапливала сознание, горло стянуло так плотно, что воздух едва протискивался в легкие. Что там сказал Блэк – кляпы? Он нарывался, чертов Блэк откровенно нарывался… и только осознание этого заставило Люциуса взять себя в руки. Почти спокойно он опустился на песок – мантия давно уже годилась только на тряпки, открыл бутылку, сделал аккуратный глоток. Пора бы уже обзавестись здесь стаканами… — А тебе какое до этого дело, Блэк? – спросил он, поворачивая голову и едва не утыкаясь носом в небритую – снова небритую — щеку. – Тебя так ебет, кого ебу я? Ответа он так и не дождался. Блэк открыл рот через четверть часа – чтобы заговорить об оставшихся хоркруксах. Люциус не пытался его перебить. Было неожиданно хорошо: как в феврале, когда из ватных облаков вдруг прорежется весеннее небо. *** Он пошевелился. Кажется, левая нога начинала затекать. Долгое неподвижное стояние в узкой нише становилось мучительным занятием. Сухие пальцы уже пробрались в легкие и ощупывали их дюйм за дюймом. Еще немного, и он не сможет сдержать разрывающий грудь кашель. Люциус пошарил в карманах. Хоть бы какое-нибудь драже… Но он ненавидел носить в карманах разное барахло. *** — ..барахло какое-нибудь нацепим – сойдет, — в изложении Блэка даже самые сумасшедшие планы выглядели как «с легкой чудинкой». Не более того. Люциус мог возражать сколько угодно – проблема была в том, что у него не было лучших других идей. Простое до примитивности действо, задуманное Блэком, должно было сработать уже по причине своей идиотичной простоты. Во всяком случае, так планировалась. — Лорда не будет в этот день, — Люциусу нужно было проговорить все детали – чтобы увидеть дыры в плане. – И, что важно, этой крысы не будет тоже. Нам понадобится час, не больше. Зелье подолью всем троим – Рабастану тоже нечего вставать ни свет ни заря. А вообще, — он обернулся, — все равно ты ни хрена не делаешь, так что нашпигуй зельем десятка два бутылок. Легкая сонливость и рассеянность внимания никому из гостей не помешают. Блэк гыгыкнул. — Ты, наверное, если заавадишь кого, потом и поместье выжигаешь – на всякий случай. У Люциуса дернулась губа, и Блэк вдруг понял, что и кому говорит. Глянул с былой ненавистью, отошел в сторону. Люциус тоже поиграл бы в Слизерин-Гриффиндор, но дело не терпело отлагательств. — Оборотное у меня есть, волосы захвачу, когда буду забирать палочки. Одежду принесу заранее. Ты какое декольте предпочитаешь, Блэк? — Кто сказал, что не ты будешь кузиной? – прошипел тот. Люциус выругался. Самое подходящее время для сведения счетов и поиска виновных, лучше некуда. — Я сказал, — он поколебался, но все-таки шагнул к компаньону. – Блэк, ты, конечно, псих, но ты же вменяемый? Давай не сейчас, а? — Ладно, — Блэк не перестал злиться, но, кажется, сообразил, что крутить колесо назад уже поздно. – Но если ты когда-нибудь кому-нибудь… если даже мне напомнишь… — Ты так уверен, что у нас есть это «когда-нибудь», Блэк? – И Блэк, как ни удивительно, заткнулся, и начинил бутылки, и спрятал принесенное барахло, и через пару дней поутру ждал Люциуса, уверенно шедшего по коридорам. Холодный пот стекал по прямой спине при каждом скрипе, в каждом вздохе Малфою чудились шпионы, в каждом проеме – внезапно вернувшийся Лорд. Но стоило увидеть Блэка, как волнение стихло – Блэк тоже нервничал, часто облизывал губы, запускал руку в длинные посекшиеся волосы и под глазом дергалась тонкая нитка-венка. Люциус едва удержался, чтобы не прижать ее пальцем. — Что? – спросил Блэк, мгновенно ощетиниваясь. — Сначала Оборотное, потом переоденешься, или наоборот? — Как лучше? — Переодеться сейчас, чтобы не терять время под Оборотным. – Люциус молился, чтобы Блэк снова не начал выебываться. Обошлось. Протянул длинную руку, сцапал платье из гардероба Нарциссы – единственное черное, не вполне в стиле сестры, но хоть как-то подходившее. Люциусу было проще – мантию Рудольфуса он набросил поверх привычной одежды и молча ждал, пока Блэк завершит туалет. Тот стоял к нему спиной – худющей длинной спиной, азкабанской, — в малфоевских кальсонах, выданных ему взамен собственного ветхого белья, и сосредоточенно сопел, путаясь в юбках и рюшах. Ткань потрескивала. — Да помоги же! – сдавленно выкрикнул он наконец. Люциус отмер и принялся распутывать волны ткани, стараясь не прикасаться холодными пальцами к бледной коже. Затянув корсет, он отступил. Блэк обернулся, готовый вцепиться в горло при малейшем намеке на улыбку. Но Люциус и не думал улыбаться. Чертов Блэк. Чертов Блэк, стоящий босиком в винном погребе, обглоданный Азкабаном, обсосанный Аркой, в женском платье с декольте – блядь, с декольте, открывающем плоскую, заштрихованную черными волосками грудь, — чертов Блэк, чертовБлэк, чертовблэ-э-э-э-эк… — Давай зелье, Малфой, – кажется, чертовБлэк понял, что происходит, в глазах мелькнула насмешливая искра. – И палочку. Люциус заколебался было – но, сказав «а», нельзя не сказать «б». И когда вместо Блэка перед ним предстала Беллатрикс Лестрейндж во плоти, он с досадой отвернулся. Белла могла встать на голову, но до кузена ей было далеко. Он подождал, пока она – он - зашнурует ботинки, и они прошли сквозь спящий мэнор со странной уверенностью в собственной неуязвимости – уверенностью, которую обычно теряют лет в двадцать и находят вновь, когда страх потерь превышает порог допустимого. От границы мэнора они аппарировали к Гринготтсу.
aguamarina: *** Сейчас Люциус не отказался бы еще раз увидеть Блэка в том платье. Почему-то никогда он не казался более Блэком, чем в момент, когда обернулся, не пытаясь поправить непривычную одежду, не дергая плечами, не убирая упавшие на лоб волосы. Просто стоял и смотрел. Люциус прикрыл глаза, стараясь удержать перед собой эту картину, но она расплывалась, искажалась, будто изображение в воде, и он снова переключился на созерцание суеты атриума. *** Дуракам везет. Свихнувшимся дуракам везет вдвойне. Люциус не мог поверить, что все обошлось, даже когда Снейп, с чашей в безразмерной сумке, исчез в каминном пламени, буркнув на прощанье, что пришлось прождать их лишних семь минут. «Белла» при встрече скромно стояла сзади с фамильным выражением на лице, делая вид, что не замечает, как взгляд Снейпа прожигает в ней дыры. Через все еще спящий мэнор они почти бежали – действие зелья заканчивалось, у Блэка опадала грудь, Люциус краем глаза замечал, как светлеют Рудольфовы волосы. В подвале, едва захлопнулась дверь, Блэк с удовольствием выпутался из женских тряпок и схватился за огневиски. Люциус тоже был не прочь отметить. Он вспомнил, что не притрагивался к спиртному уже два дня. Ситуацию следовало исправлять, иначе это выглядело подозрительно. — Что дальше? – спросил он после того, как они в запале чокнулись горлышками бутылок. Уничтожение хоркруксов только звучало пугающе, на деле оказавшись довольно простым и даже веселым занятием. Люциус догадывался, что нахлынувшая эйфория – следствие удачно проведенного дела в первую очередь и хорошего алкоголя – во вторую, но не считал нужным изменять это положение вещей. Нужно было сделать еще что-то, но прилагать усилия и вспоминать, что именно, не хотелось до тошноты. Он вспомнил об этом, когда по вибрации магической защиты понял, что вернулся Лорд. Воспоминания. Ему нужно избавиться от утренних воспоминаний. Обычно после каждой встречи с Блэком он сливал воспоминания в отдельные флаконы, дергаясь от любого шороха, пока не прятал их в потайной нише под толстым слоем Запирающих, Маскирующих и Отводящих внимание чар. В последнее время Лорд несколько халатно относился к проверке соратников на вшивость, считывая разве что верхний слой воспоминаний или внезапно вламываясь в чуть более глубокие слои. На нюансы и полутона его не хватало, а Малфоя он, кажется, вообще перестал воспринимать всерьез – скорее как игрушку, в которую порой забавно потыкать волшебной палочкой. По мнению Люциуса – которое он никогда и никому не озвучивал, разумеется, — Лорд сдавал позиции собственному безумию, теряя способность его контролировать. Это означало, что он становился все более непредсказуемым, и теперь, с утратившим бдительность Лордом, приходилось вести себя вдвое осторожнее, чем с прежним всевидящим и всезнающим повелителем. Парадокс. — Блэк, пустая бутылка есть? – спросил он. Блэк обвел взглядом ряд пристроившихся вдоль бочки початых бутылок, выбрал приглянувшуюся и приложил к губам. — Готово, — сипло сказал он, протягивая емкость и утирая губы. — Сопьешься, — предсказал Люциус, вытягивая нить воспоминаний о лихом набеге. — Не дождешься, — в тон ответил Блэк, перехватывая бутылку. — Не вздумай смотреть, — предупредил Люциус. — Конечно, — тут же отозвался Блэк. Обоим было ясно, что он непременно посмотрит. *** Стоило спросить, как понравилось Блэку его исполнение роли кузины, но как-то к слову не пришлось. Сейчас Люциус немного жалел об этом. Время в нише текло много медленнее, чем за ее пределами. Здесь было бы хорошо остаться жить: неспешно наблюдая за миром, которого не слышишь, и притерпевшись к богу сухости, пальцами выедающему трахею. Он совершенно не хотел делать то, что собирался, и не понимал, почему все же делает это. Уходи отсюда, сказал он себе проверки ради, прямо сейчас шагни вон в тот камин, вернись домой, выпей и выпей еще раз. Бесполезно: он уговорил бы кого угодно, даже Блэка, но себя он знал слишком хорошо для более или менее удачного блефа. *** Блэк взял на себя медальон, по его уверениям, лежавший на дне какого-то озера. Люциус не возражал: после удачного визита в Гринготтс единственным, чего он опасался, была преждевременная уверенность в собственном везении. Блэк в нетерпении прохаживался по подвалу в примелькавшейся глазу маггловской одежде. Люциус внезапно и остро пожалел, что на этот раз платье Нарциссы не пригодится. — Сколько тебе потребуется Оборотного? – спросил он, прикидывая, придется ли беспокоить Снейпа. Блэк мотнул головой. — Нисколько. — Тогда что? – Малфоевская подозрительность вскинула голову. Все шло слишком хорошо, чтобы не сломаться рано или поздно. Так почему бы не сейчас? Блэк мог сдать Малфоя десятком разных способов. Единственным сдерживающим фактором было то, что и обратное утверждение являлось верным. Блэк продолжал шарахаться по подвалу, дергая щекой. Он сомневался. Это было глупо, потому что у него явно не было выбора, и Люциус расслабился, протягивая руку за огневиски и снова вспоминая про стаканы. Он старался не злоупотреблять магией в подвале, чтобы не привлекать к нему возможного любопытного внимания. Преду-смотри-тельность. — Я… мне не надо Оборотного, потому что… — Блэк махнул рукой и на его месте тут же очутился большой, тощий и лохматый черный пес, с трудом выпутывающийся из одежды. — Твою ж мать, — Люциус почти удивился, протянул руку. Пес отступил и зарычал. Люциус хмыкнул и наклонился, не обращая внимания на клацнувшие рядом с ладонью клыки. — Не лезь ко мне! – Блэк перекинулся обратно, забыв убрать с лица оскал дворовой шавки и не делая попыток одеться. Люциус сунул руку в карман, но не прекратил. — А может, я хочу потрепать тебя за ушами, а, Блэк? – Между ними было не больше фута. – Может, мне нравится твоя грязная шерсть? Может, я всегда мечтал иметь собственного помойного пса? Блэк не сдвинулся ни на дюйм, оскалился уже по-человечески, дохнул давним перегаром. — Нравится, говоришь? Мечтал иметь? – он качнулся вперед, блестя глазами под спутанной, отросшей челкой. – А вот хрен тебе! – заключил он, что-то углядев в глазах Малфоя. – Я пошел. И дай порт-ключ, чтобы обратно лапы не бить. — Держи, — Люциус пошарил в кармане и бросил ему монетку. – Куда ты его денешь, интересно? Блэк показал ему средний палец и сунул монету за щеку. И снова перекинулся, махнул хвостом на прощание, мягко перебирая лапами, устремился к двери. — Удачи, — пожелал Люциус – вроде бы так полагалось. Блэк еще раз махнул хвостом. Его не было ровно два дня. Люциус успел в хлам переругаться с Беллатрикс, дважды нарваться на лордовский Круциатус и один раз напиться до беспамятства. Кажется, отец называл это «изводить себя». Определение было неверным, поскольку самоизведение было близко по своей сути к самоистязанию, а последнее не было свойственно Малфоям вовсе. Следовательно, происходившее с ним вызывалось какими-то другими причинами, а не отсутствием Блэка – Блэка, который лежал, присыпанный снегом, на берегу треклятого озера, вытянув окоченевшие лапы блуждал невесть где, не подавая о себе вестей. Люциусу было плевать, каким образом тот может подавать эти вести. Он напивался в подвале второй раз за день, представляя, как затягивает на Блэке ошейник, как у того стекленеют глаза, и слюна течет из пасти, как будто он взбесился. Или как сидит верхом на голом Блэке и душит его руками, и объясняет, что, мать его, нельзя в критический момент оставлять людей без информации. В общем, момент возвращения Блэка он пропустил. Помнил только, как сбоку, посреди прохода, рухнуло что-то тяжелое, оказавшееся черным псом, с грязным пакетом в зубах. Люциус выдрал пакет из пасти, отбросив куда-то в угол, и принялся тормошить собаку, а потом, кажется, завыл от того, что пес оставался псом, и он не знал средства заставить его перекинуться, а трепка за ушами тут явно не помогала. Он втащил неподъемное туловище на колени, сколько поместилось, и оказалось, что шерсть насквозь пропитана ледяной водой. Люциус вытирал ее собственной мантией, пока не вспомнил про палочку и про заклинание, кое-как высушил повисшую сосульками шерсть и навел Согревающие чары, все так же придерживая рукой каменно тяжелую собачью башку. Мокрый язык свешивался из пасти, на мантии образовалось пузырчатое пятно от натекшей слюны. Ребра часто ходили под складками шкуры и вдруг остановились. Люциус сначала не поверил, толкнул в жесткую шерсть рукой раз, другой, но ничего не менялось. Ему стало страшно, а потом – больно, будто из него что-то выламывали наживую. Он спихнул пса на пол, глядя на него безумными глазами, несколько раз шарахнул кулаком по песку, а потом, вдруг решившись, — по собачьим ребрам, ориентируясь на обрывки пьяных рассказов Долохова, якобы оживлявшего так не то утопленников, не то самоубийц-висельников. Ударив несколько раз, он уткнулся лицом в собачью шею, чувствуя, что сходит с ума теряет контроль над собой. И снова не понял, в какой именно миг вместо шерсти нос ощутил холодную, как у покойника, кожу. — Мать твою, Блэк! – Челюсти не хотели разжиматься, Люциус с трудом всунул между зубов трансфигурированный из песка нож, раздвинул, сколько мог, протолкнул горлышко бутылки. Виски полилось в глотку и мимо, жесткий запах хмеля настойчиво твердил, что Блэк не может оставаться оказаться мертвым. Люциус снова прижал его к себе, раскачиваясь, – бутылка вывалилась, виски побежало в песок, словно древняя жертва богам, кожа вздыбилась мурашками и холодила ладони, виски текло из раззявленного рта, и он не знал, что делать дальше. Первый приступ кашля показался ему землетрясением. При втором Блэк сел голой задницей на песок, выхаркивая легкие вместе с виски. После третьего сипящего и продолжительного залпа он повалился на Люциуса, без сил и абсолютно живой. Он что-то хрипел, рискуя вслед за легкими выхаркать и селезенку. — Там медальон, — наконец разобрал Люциус в бульканье и свисте. – Был на Гриммо… в озере фаьшивка… — Насрать мне на твой медальон, Блэк. – Он нашарил очередную бутылку и принялся растирать синие плечи и спину Блэка элитным бурбоном, не забывая прихлебывать сам. В первых глотках чувствовался привкус соли, но потом исчез. *** Ему казалось, что он торчит в этой нише уже целую вечность, сам превращаясь в пыль и сухой воздух. Чтобы занять время, он медленно проверил карманы. Они были пусты – ничего, кроме платка, палочки и пары монет – самых обычных, не порт-ключей, не зачарованных. Ни клочка бумаги, ни единого украшения, кроме фамильного перстня на среднем пальце правой руки. «Фак-перстень», как называл его Блэк – и ржал во все горло. И Люциус ржал, хотя было уже совсем не смешно. *** — Совсем не смешно, — он так и сказал Блэку. Одно дело – медальоны где-то на озерном дне, и совсем другое – огромная змеюка, Лордова любимица, без которой тот и шагу ступить не может. Он и так уже сделал для светлых сил столько, что темные офигели бы, если б узнали. — Вот именно, — Блэк, естественно, не собирался ему потакать. – Змеюка рядом, даже если Лорда убьют, он, может быть, тут же и возродится – хрен знает, как эти хоркруксы работают. Нет уж, Малфой, доведи хоть одно дело до конца. Люциус потер лицо ладонью. У него не было контраргументов: он просто не хотел переть с палочкой – да хоть и с мечом – на эту чертову змею. Меч притащил Снейп, вместе со Шляпой. Точнее, притащил Шляпу, вынул меч и ебнул со всей дури по медальону. Тот раскололся, естественно, — еще бы ему не расколоться, – ахнув на весь подвал, почернел и оплавился. Снейп спокойно спрятал меч обратно. — Только настоящий гриффиндорец… — весь в сомнениях, пробормотал Блэк за спиной. — Я директор Хогвартса, – Снейп впервые за все это время прямо взглянул на Блэка. – Перестань уже верить в сказки для первокурсников. Не в факультете дело. Да ну, хотел сказать Люциус, но его уверенность в этом вопросе в последние недели тоже как-то пошатнулась. Люциус не знал и знать не хотел, каким образом спевшиеся представители враждующих факультетов определились с днем визита Поттера и сторонников в мэнор – его мысли и сны занимала змея, змея толщиной в «Хогвартс-экспресс» и длиной, превосходящей способности его воображения. Она дышала на него огнем, плевалась ядом, заливала потоками кипящей слизи – так что, увидев утром настоящую Нагайну, он выдыхал от ее несоответствия воображаемому чудовищу. Впрочем, облегчения хватало ненадолго. — Иди уже, — сказал Блэк вечером предполагавшегося судьбоносным дня. Орден – или авроры, или их гибрид под кодовым названием сил света – отвлек внимание Лорда якобы транспортировкой Поттера из одного суперохраняемого места в другое. Первым, по предположениям Люциуса, был блэковский особняк на Гриммо, в реальном существовании второго он сильно сомневался. Куда более реальна была сейчас Нагайна, висевшая в клетке под потолком большого обеденного зала – того самого зала, где некогда, в иной и, как теперь оказалось, очень привлекательной жизни устраивались балы и йольские приемы. Люциус покрепче сжал трость. Сейчас в ней при помощи несложных заклятий был спрятан меч Гриффиндора, пропитанный ядом василиска, – Снейпу, видно, тоже до чертиков надоело служить двум господам. В рукаве стукались друг о друга две палочки – Драко и Нарциссы, на всякий случай. Люциус еще раз проверил все, до пуговиц и платка на шее, потянулся за виски, но Блэк отобрал бутылку и поставил на место. — Я пошел, — повторил Люциус. — Иди, — Блэк так и не обернулся. Нагайна подняла голову, когда Люциус вошел. На мгновение у него мелькнула мысль ткнуть в нее мечом через прутья клетки, но колотой раны было недостаточно: требовалось рассечь змеиное туловище, в идеале – оттяпать голову. Люциус вскинул палочку и быстро, пока не передумал, сбил замок. Змея шлепнулась на пол, будто мешок с песком, и неожиданно стремительно рванулась к нему. Он бросился к закрытым дверям, на ходу швыряя в противника Ступефаями и Петрификусами. Но змея, как все пресмыкающиеся, была мало восприимчива к заклинаниям. Ее скорость лишь чуть замедлилась. Люциус выпустил цепочку Инсендио, и вспыхнувший пол заставил змею задуматься, раскачиваясь, словно вопросительный знак. Он обошел огненную стену и вспрыгнул на длинный стол, в полированной крышке которого бесконечными языками отражалось зарево. Змея, найдя разрыв в огне, кинулась за ним, наткнулась на стол и стала медленно, кольцами вползать наверх. Сейчас, подумал Люциус, сейчас, но не мог двинуться с места, словно в кошмарном сне, когда вместо ног свинцовые колоды, а зло стремительно и неотвратимо. Змея почти вся оказалась на столешнице, когда он окончательно сошел с ума опомнился и побежал ей навстречу, размахивая мечом, будто деревяшкой. Подбежав, он замахнулся и изо всех сил рубанул по змеиной шее сверху вниз. Нагайна легко увернулась, тусклая чешуя осыпалась на стол, и Люциус в ужасе, спотыкаясь, побежал назад, поминутно оглядываясь. Нагайна не торопилась, играла, словно с мышью, покачивала гадкой головой и вдруг метнулась к добыче – широко открытая пасть, гипнотизирующий блестящий взгляд, раздвоенный язык. Она просчиталась совсем чуть-чуть: когда решила, что жертва останется стоять на месте. Люциусу не хватило терпения: он снова куда-то бросился, бездумно как кролик, белый красноглазый от виски кролик, Нагайна ударила чуть ниже, обвила пояс, но руки остались свободны, и ничего не видящий от ужаса Люциус чудом, не иначе, воткнул меч в ее горло. Нагайна попыталась укусить, но нанизалась на железку сильнее и отпрянула, однако воткнутый сверху вниз меч не позволил освободиться. Обеими руками вцепившись в рукоять, Люциус держал дергающуюся во все стороны железяку. Он ничего не видел, пот и слезы заливали глаза, и больше всего на свете он хотел, чтобы все это кончилось. Змеиные кольца стискивали тело, и ноги начинали неметь, а руки горели, словно в огне. Прошла вечность, прежде чем кольца чуть ослабли, голова змеи перестала дергаться так рьяно, и Люциус понял, что яд василиска действует. Когда Нагайна уже еле шевелилась, и ее тело поплыло, будто тесто, он переступил через кольца, проморгался и рубанул по шее раз и другой, оставляя глубокие раны в дубовой плоти стола. Кровь Нагайны была черной, он поскользнулся на ней, когда слезал со стола, и основательно приложился бровью об край. Он чувствовал себя прекрасно – так он и сказал Блэку, когда – спустя еще одну вечность – добрался до подвала. Блэк что-то ответил – глаза у него были почти черные – и стал промывать бровь с помощью виски. Щипало страшно, а руки у Блэка оказались абсолютно не приспособлены для целительства. Во всяком случае, бровь продолжала болеть, а члену уже тоже было больно вне Блэка. — Я хочу тебя трахнуть, — сказал Люциус, дергая с его плеча куртку. – Хочешь, положу к твоим ногам драконью голову, принцесса? Блэк, вопреки обыкновению, ничего не сказал, только помог стаскивать куртку. Люциус уже присматривал подходящую поверхность, когда мир совершил кувырок, и оказалось, что единственное действие, на которое он сейчас способен – лежать ничком. Люциус всхлипнул. Мир был чертовски несправедлив к светлым – поэтому Малфой в свое время и выбрал темную сторону. — Я сам, — сказал Блэк, и Люциус мгновенно забыл о несправедливости мира, глядя, как в свете единственного факела – какого черта он не зажег больше! – Блэк сбрасывает ботинки, штаны и нижнее белье и идет к нему, чтобы трахнуться трахнуться. Люциус пробормотал «Акцио, масло», в шкафчике для лампадного масла громыхнуло, все имевшиеся бутылочки рванулись на призыв, и он на ощупь выбрал из перебившейся груды хоть что-то целое, перебросил Блэку, и тот небрежно вылил все на его член, обмакнул пальцы в лужицу на малфоевском животе, завел за спину на пару секунд и, очевидно, решив, что подготовки довольно, опустился, широко разведя колени и рукой направляя член Люциуса, куда нужно. Конечно, было слишком туго и даже немного больно, Блэк поторопился – колени дрожали – и вскрикнул, после чего Люциус обозвал его придурком – и потом только стонал на выдохе, глядя на смутно белеющие в темноте бедра, на напряженные, упирающиеся в пол руки, на плечи, полускрытые длинными волосами, на блестящие в темноте глаза – как тогда, когда впервые почувствовал в подвале чье-то присутствие. Дважды труп, если считать Азкабан, Блэк сейчас был чертовски живым. Люциус положил ладони на его бедра, останавливая, вжимая в себя, и сам стал вдалбливаться в него. Член Блэка качался в такт, шлепая по животу, а потом выбросил пару белесых струек, и Люциус тоже кончил. И вырубился, не успев объяснить Блэку, что он его все-таки поимел. *** Тогда он проснулся уже в другом мире – там, где победил Поттер, и все было хорошо – ну, почти хорошо. Его вклад в победу оценили, и даже в Азкабан возвращаться не пришлось. Блэк был счастлив, Поттер – неприлично счастлив, об остальных и говорить не приходилось - единственным темным пятном был Снейп, все-таки умудрившийся умереть в день финальной битвы. Даже Нарцисса и Драко были счастливы и удачно делали вид, что знали о наличии Блэка в винном погребе и всячески помогали хранить тайну. Люциус же с Блэком не менее удачно делали вид, что некоторых эпизодов пребывания в подвале вовсе не было. Все было хорошо, все было просто замечательно, если бы не его чертова наблюдательность. Впрочем, он был уверен, что Блэк сам напрашивался на разговор. Он попадался Люциусу на глаза все время, и выражение его лица было далеко от нормального, едва Блэк переставал себя контролировать. И что Люциус должен был делать? *** — И что я должен, по-твоему, делать? – орал он через полчаса после начала разговора, глядя на ебанутого – в самом деле, ебанутого на всю голову – Блэка. – Ты, блядь, подставил меня! Ты подставил себя! Ты блядь, всех нас подставил! Блэк – почему-то решивший, что героическая гриффиндорская натура способна справиться с любым хоркруксом без вреда для здоровья – поднял голову. — А что я, по-твоему, должен был убить Гарри? – запальчиво спросил он. — Да! – орать громче Люциус уже не мог, поэтому перешел почти на шепот. – Да, должен был, блядь! Как и все остальные хоркруксы! Теперь все становилось ясным: и быстро растущая популярность Поттера, и его стремительная карьера – двадцать лет, и уже заместитель главного аврора! – и уважение, с которым говорили о нем совершенно неожиданные люди, вроде старого Розье или Скитер. Все стало ясным, кроме одного: как Блэк мог быть таким идиотом? Впрочем, чего еще от него можно было ждать? — Его все равно придется убить, — напрямую сказал Люциус. И Блэк снова опустил голову. За месяц они перебрали десятки планов. В каждом находились недостатки, каждый был чреват возможностью неудачи. Люциус понимал, что происходит: Блэк не по-гриффиндорски тянул время, просто чтобы потянуть, без всякой надежды на изменение ситуации. Сам он настаивал на действиях, но, видимо, недостаточно настойчиво, потому что они так и не могли ни до чего договориться, хотя совещались – в неизменном присутствии огневиски – уже по два-три раза в неделю, теперь, правда, не в винном погребе, а в цивилизованной обстановке малфоевского кабинета. Прогресс наметился нескоро – в один прекрасный день, когда Люциус прижал Блэка к столу и что-то сделал с его губами. — Не стоило, — сказал Блэк, тяжело дыша, когда они отлепились друг от друга. — Мне и трахать-то тебя не стоило, — вспомнил Люциус пошлый от старости анекдот, и Блэк улыбнулся. А наутро он исчез. Ни записки, ни совы, ни следа ничего необычного в приведенном в порядок фамильном особняке. Можно было только гадать, куда пропал крестный знаменитого Гарри Поттера. Все и гадали. И только Люциус подозревал, что знает точно. Блэк чем-то выдал себя, и Лорд Поттер что-то сделал с ним. И теперь только Люциус знал правду. И не сомневался, что его словам не поверит никто на светлой стороне. А на бывшей темной – поверят и обрадуются. Тупик. Выходом было – свалить. Он бы так и сделал, если бы в одно чертово утро не вздумал, как научил Блэк в подвальные времена, воспользоваться Патронусом. — У тебя наверняка павлин, — повторял Блэк, пока Люциус махал палочкой с криком «Экспекто Патронум!» — разумеется, оба были пьяны. «Хрен тебе!» — гордо сказал Люциус, когда из палочки мягко выпрыгнула серебристая кошка – девять жизней, всегда на четыре лапы, идеальный Патронус для Малфоя. И вот теперь оказалось, что Блэк все испортил. Люциус смотрел на серебристого лохматого пса и уже понимал, что вместо заказа порт-ключей на другой конец света пойдет искать возможность убить Мальчика-Которого-Нельзя-Называть. Патронус он так и не отправил. *** Время приближалось к четырем. Люциус, насколько позволяла ниша, размял ноги, растер руки, пошевелил пальцами. Скоро должен был появиться Поттер. И тогда – одна Авада через призрачную стену и один порт-ключ, начинающий длинную цепь аппараций. Люциус не собирался попадаться – он был уверен, что Поттер уже более Лорд, чем гриффиндорец, а это давало слабую надежду на то, что Блэк жив. Лорд всегда предпочитал игры и театральные эффекты, а с мертвым Блэком особо не поиграешь. Блэк должен вернуться в третий раз, подумал Люциус. По всем законам жанра. В атриуме как раз появился Поттер, сопровождаемый стайкой министерских. Он решительно шагал во главе, поддерживая разговор сразу с двумя или тремя людьми, зеленые глаза мягко блестели – от очков он избавился через полгода после победы, — и когда повернул голову, Люциус отчетливо увидел знакомый красноватый отблеск. — Ты идиот, Блэк, — пробормотал он беззвучно и поднял палочку.
полная версия страницы