Форум » Фики с другими пейрингами » Верна себе, верна тебе... Нарцисса Малфой\Люциус Малфой » Ответить
Верна себе, верна тебе... Нарцисса Малфой\Люциус Малфой
lokiana: Название: Верна себе, верна тебе... Автор: lokiana Бета: El Пейринг: Нарцисса\Люциус, Беллатриса/Рудольфус. Категория: гет. Рейтинг: R Жанр: ангст. Предупреждения: POV Нарциссы и Беллы. Весь канон учитывается, действие происходит в конце пятой (арест в министерстве), начале шестой книг. Дисклеймер: на чужое не претендую. Саммари: Это скорее о мыслях, нежели о действиях. Просто последние Блеки – такие, какими их вижу я. Или такие, какими я хочу их видеть. Они из семьи, где не принято жалеть себя. Но ведь в отношении прошлого и будущего это не запрещено? Написано по заявке Леди Малфой на НP-Ficathon 2006.
Ответов - 3
lokiana: Белла Люблю танцевать. И всегда любила вести. Мужу это нравилось. Потому у меня и был муж. Все еще. Я давно передумала избавляться от него, что бы там не говорили. Шаг вперед, шаг назад, поворот... и в душе переливаются аккорды, глаза сияют. И задыхаясь от восторга, так приятно оказаться в теплых объятьях, и тут же быть отпущенной на свободу... шаг вперед, шаг назад... невыносимо понимать что ничьи руки не подхватят в следующее мгновение... Движения женщины перед зеркалом больше напоминают не танец, а гадюку, что, завороженная факиром, появляется из плетеной корзины. Рваный, разорванный шаг. И без музыки. В теле сладкая боль усталости и брошенных заклятий. Тяжелая мантия вьется у щиколоток, пряди волос сами извиваются как змеи, и голова такая легкая... Я рассеяно прикрываю глаза. - Куда ты ведешь?- любопытство в глазах и никакой настороженности. - А что, есть разница?- не отпуская его руку и рассеяно поглаживая запястье. Кожа загорелая и она почти уже видит на ней метку. Это будет красиво. - Нет. Я тебе верю. - Зря, – рассмеялась она, а он покачал головой и тоже неуверенно улыбнулся. И они пошли дальше. Это действительно было зря? Теперь я не могла об этом не думать. Но не он. Он ни в чем не обвинял, никогда не вспоминал, что было в начале пути, и был так верен и влюблен, что... ...нас не убил Азкабан, и мы не убили друг друга позже. И я не убью когда увижу снова. Ведь увижу? И он снова не будет обвинять. Женщина остановилась. Приказала себе не вспоминать... то... то, что уже почти прошло для нее... а для него – начнется заново. И желание сделать кому-то так же больно, как было больно самой, возвращалось. Очень, очень больно. Раздавить. Уничтожить. Круцио может оставить от человека лишь пустую оболочку, и это... поможет чувствовать что во мне самой есть что-то кроме пустой оболочки. И смеяться, несмотря на то, что хочется рыдать. Круцио помогает вылечиться от противоречий... Но я не смогла. Не с ним. В этом вся ирония. Как причинить настоящую боль тому, кто видит в тебе смысл жизни? И это не изменят ни предательство, ни дементоры... глупенький... мой... Разве что покончить с собой. Но нет, не была я настолько сумасшедшей. Ведь так? Взгляд в зеркало, искоса. Шальная ухмылка, волна черных волос рассыпается по плечам. Да и зачем причинять боль именно ему? Только потому, что больше некому? Нетрудно найти желающих. Целый букет желающих можно подобрать согласно личному вкусу и наслаждаться... Нервный смешок. Еще одна ухмылка, превращаясь в оскал, портит лицо, но женщина стирает гримасу и пробует улыбнуться спокойно. Не выходит. Мало практики. Еще раз. Попробуем-ка радостно. Мо-о-органа девственница... Лучше и не пытаться. Женщина сужает глаза и сердито выдыхает. И на миг я в отражении узнаю прежнюю себя. И удивляюсь. И удивляюсь вновь – тому, что еще способна удивляться. Так вот ты какая... Белла Лестрандж, в девичестве Блек. Давно не виделись. В том что раньше было душой... или сердцем?.. да было хоть когда-нибудь?.. закопошился невнятный комок сожаления... не пойму, о чем жалею, и не найти того, кто поможет это разгадать. Грустно... но я не хочу ничего менять... Я одна. Я уже большая девочка, и мне не бывает страшно, но это ничего не меняет. Губы кривятся в усмешке. Расчувствовалась, идиотка? Вспомни еще, как все было в юности... - Белла Блек... Познакомьтесь, эта гарпия – моя сестра... – всплывает в памяти задорный голос несносного братца и собственное раздражение на него. Это было единственное, что омрачало тот чудный вечер... кажется, была помолвка. Или уже свадьба? Какая разница – я была такой живой! Ненависть и любовь... все так просто... Нет никакого шага между ними. Это нечто единое, что не отнимет даже Азкабан. Способность чувствовать так сильно, чтобы считаться одержимой. То чего не отнял даже Азкабан. Как ни старались дементоры, я им не по зубам. - .. знаешь, я готов умереть ради тебя... - опробуй прожить Без меня. Это будет труднее. Раз уж ты так любишь усложнять себе жизнь, то просто обязан попробовать... - Да, – спокойный ответ на невысказанные вопросы. Да, труднее. Да, люблю.- Придется попробовать. Если не будет выбора. Так ты согласна? - Но я все равно не верю, что у нас, что-то получится! Предупреждение повисло в голосе, и оно безошибочно было принято за «да». И все сразу меняется. В глазах тает что-то – что она так и не опознала за все время, что они были знакомы, и он еле заметно переводит дыхание и... ... и подхватывают, и кружат, отрывая от пола сильные руки. И невозможно не смеяться, даже если леди не смеются, и невозможно не захлебываться счастьем, светящимся в его восхищенном взгляде... и невозможно усмирить нервную дрожь и сердце, вырывающееся из груди, и твой смех и тебе самой кажется чрезмерным, но это... это неважно. Это так неважно, что ты помнишь долгие годы это ощущение безграничной свободы ото всех. И тормошишь это клокочущее внутри чувство, чтобы разбудить злость за внезапное окончание Той жизни. Той жизни, где все это было, и сама жизнь переполняла тебя. И сердце билось, не только из-за звериного Нежелания умирать. Это не должно, не должно было так закончиться! Лицо в зеркале спокойно. Холодно и бесчувственно. Но только снаружи. От меня осталась одна зола. Но где-то внутри тлеет то, что не хочется показывать чужим глазам. Я еще не разучилась притворяться, ну надо же... как... как забавно... как тогда… - Ты идиотка Белла! Ты не должна слушать эти бредни и... - Я ничего не должна тебе! – шепот, почти восторженный. Ухмыляясь сытой кошкой, не наигравшейся с мышкой. И чувствуя себя такой могущественной, что это почти мешало дышать и думать. – Но я Должна не стать очередной гнилой ветвью на нашем семейном древе! - Ты сошла с ума! - И для нашей семьи это такая редкость, не правда ли?- делает едкое замечание третий участник разговора, и ему безразлично, что взгляды скрестившиеся на нем, не выдают одобрения ни с одной из сторон. От злого веселья в его глазах становится не по себе, и по спине пробегает тревожный холодок. - Пойдем, Регулус – мурлычет она, отворачиваясь к разозленному гриффиндорцу - нам нечего делать рядом с ним. Она уходит, не оглядываясь и догоняют ее только через пару минут. Она делает вид, что не заметила промедления и разговора произошедшего за спиной. А если и заметила, то не считает это столь важным, чтобы снисходить до этого. Вот и получилось, наконец, улыбнуться. Немного фальшиво. Немного похоже на мученическую гримасу. Или оскал человека, что в любую минуту готов к непростительному заклятью. В том числе направленному на себя. Да кто разбирать то будет? И так сойдет. И как раз вовремя. Стук каблучков, встревоженное лицо... и взметнувшаяся в душе ярость. Почему ТЕБЯ ТАМ не было? Ты могла бы... - Белла, наконец то! Где... - Люца поймали в министерстве, – до отвращения безразличный голос. Мой. А вот Люц не мой. Не очень-то и хотелось. Он твой. Твой. Был. И ты бледнеешь еще больше обычного Цисса. А я не могу оторвать от тебя глаз. С твоего лица с уходом всех красок смотрят лишь огромные, чистые глаза, которые будто блестят непролитыми слезами... или ты в самом деле на границе слез?.. не ожидала... но все равно... ты знаешь, как ты красива? Глупый вопрос – конечно знаешь. Ты прекрасна этой своей нереальной, призрачной красотой... почти нечеловеческой. - Я где-то видел изображение утопленницы... или русалки?.. с огромными глазами, светлыми волосами и холодным сердцем. Похожа на твою сестру. - Значит, ты некрофил?- прохладный ответ без тени смешка - И ее здесь нет, если не заметил. Можешь расслабиться, я передам твой сомнительный комплимент. И знаешь - ты именно такая. Красивая. Холодная. Завораживающая. Ты это знаешь. Всегда знала. И другие знали. Или ты так привыкла притворяться, что сама в это поверила. И я заодно. Мы всегда поддерживали друг друга в детских играх, правда? Подыгрывали друг другу. И то, что игроки выросли, – не значит, что им надоело играть. Ты часть моей семьи. И сейчас я тебя даже не ненавижу. Скорее люблю. Просто не могу жалеть. Не получается. И хорошо. А то я умерла бы от жалости к самой себе. Но тебе и без моего злорадства больно от того, что я говорю. Так больно, что нет нужды ничего добавлять. Глубокие раны можно не посыпать солью - и так заживут не скоро. Люц не выйдет из Азкабана, милая. Или выйдет нескоро. Сам он в этот раз не выкрутится. А Лорд не будет его вытаскивать, Он не так силен, как полагал. Но достаточно силен, чтобы вытащить меня. Ненавижу полумеры. И люблю вас. Мой Лорд. Вы – моя судьба. Мой рок. Вы отняли мою жизнь, показав. в чем ее смысл. Это стоило того. И я вам верна. Это почти смешно. Вы – это уже не вы, а нечто, при виде чего бросает в дрожь... всех кроме меня. Потому что я боюсь только дементоров. И то – потому что боюсь одиночества и бессилия в Азкабане. И... так ведь даже лучше, в вас не осталось грязной крови, вы очистили себя, вы... вы почти улыбнулись, когда я сказала об этом. Или мне показалось? Чушь – я еще в своем уме, мне никогда ничего не кажется! Я знаю, на чем я стою. Я люблю свою семью. Я люблю своего Лорда. Я люблю... Наверное, весь мир. Мир, где есть они. Мир до Азкабана, где нас не разделяла такая большая пропасть. Я не могу сейчас найти в себе ненависти ни к кому, но это не значит что у меня не выйдет Круцио или Авада – я слишком зла на Этот мир... Это же совсем разные вещи. Ненавидеть и причинять боль. Я ведь люблю даже того, кто умер из-за меня. Хотя я и не убивала его. И я продолжу любить свою семью, даже если убью их всех. Хотя... я не хочу их смерти. Странно. Какая разница – я же продолжу помнить их, и любить... они навсегда выжжены в моей памяти. О Мерлин, насколько же Все это не имеет значения! Так много вещей в жизни потеряло смысл, что порою мне страшно, что это именно я потеряла смысл своей жизни. Но ведь это не так. У меня остался мой Лорд. А он всегда был для меня важнее всего. С тех пор как я его знаю. А до этого... все было так незначительно. Как тогда... ...еще когда мы все были детьми... я заболела, и ты принес чай с мятой. И за окном тоскливо моросил осенний дождь, и Цисса, заглянув в комнату, холодно подняла бровь... уже тогда она вела себя как взрослая. Как трудно ее было рассмешить... тебе это всегда удавалось. А я ревновала вас друг к другу... и пыталась поссорить, и... это было так глупо. Но я почему-то все еще это помню. Азкабан не отнял этого... он вообще ничего не отнимает, оказывается. Кроме терпения. - Я так нетерпеливо решила отомстить, решила как тебя убить, но ничего уже не изменить... – мурлыкнула я и резко замолчала. Эта мелодия была колыбельной, которую так любила Цисса. Она всегда меня раздражала, но вечно крутилась в голове. Я улыбнулась себе, чуть наклонив голову. Мой зеркальный двойник был почти красив. Если бы не белый призрак со слезинкой катящейся по щеке, который стоял на заднем плане. Но умудрялся меня саму делать лишь деталью на полотне где рисовали Ее. Как всегда. - Прекрати немедленно – брезгливо. – Возьми себя в руки Цисса, а то я ведь могу и избавить тебя от мучений... я сегодня уже убила одного Блека... - Что?.. – шепот на выдохе. Широко распахнутые глаза. Неверие. Я хочу расхохотаться. Она думает, я блефую? - Меня и до тюрьмы считали безумной стервой, так что ничего не изменилось, – пожала плечами. Кривая усмешка на губах, и я отворачиваюсь от зеркала. Там нет того, что мне хочется видеть. Как же я хотела рассчитаться... за то, что он был на другой стороне. За то, что я потом годами знала что он совсем рядом, и он тоже верен Ему, и он тоже одержим желанием вернуться в прошлое... но я не могла даже приблизиться и сказать, что мы все еще семья, а потом... А потом он бежал, и это придало сил. Я выживу. Я выживу. Я смогу. Я поклялась. Снова. Сама себе. Я выживу. И я дождалась свободы. Только то, что придавало силы, оказалось ложью. Только он уже снова был не на той стороне. Но ведь это было – пусть и ненадолго – моей правдой. Какая разница. что обернулось совсем не тем, чем казалось. Зачем только было так надеяться на эту месть, если она не принесла ничего, кроме пустоты. Даже не испробовала ни одного непростительного. И именно об этом я жалею больше всего. Так? О, Мерлин Триждывеличайший! Да какая разница? Цисса недвижимо стояла передо мной и из ее закрытых глаз, скатилось еще несколько слезинок. Хотелось дать ей пощечину. Хотелось ее обнять. Хотелось хотеть чего-то одного. И еще хотелось спать. Я зевнула, прикрыв рот ладонью, и, не добавив ни слова, аппарировала в свою спальню. В свое убежище. Где появление авроров мне не грозило, в отличие от Малфой-менора. Где мне не грозило ничье появление – даже тех, кого я хотела видеть.
lokiana: Нарцисса Ты защищаешь меня или защищаешься от меня? Единственный раз это Жизненно важно. И я не понимаю. -И я согласился... -И ты согласился...- эхом повторила я. Молчание. -Да... Нет... Вновь молчание. Глаза ищут в глазах то, что губы боятся произносить. И не находят НИ-ЧЕ-ГО. А ты тоже ищешь что-то в моих глазах. Но чт бы понять, что именно, нужно прийти в себя и вернуться в реальность. Позволить себе ощутить хоть что-то. А я просто не могу. Я боюсь, что у меня разорвется сердце – если хоть на миг убрать с лица любимую маску. Оно и так с каждым вздохом грозит вырваться из груди! И ты уходишь. Ты не думаешь вообще или думаешь, что помогаешь Ему?.. Если так, то ты больше походишь на Него, чем полагаешь. Если так, то ты меньше походишь на Малфоя, чем хотел бы. Дверь тихо закрывается. И я бессильно оседаю в кресле. Ты прекрасно воспитан. Почему долгие годы это казалось таким важным? Я хочу, что бы ты хлопал дверьми, кричал и вел себя как буйно-помешанный. Как... прекратить! Вот только Этого на свет вытаскивать не надо. Сходство слишком мало, если вообще есть где-либо кроме моего воображения. Его не должно быть. Даже в мыслях. Иначе можно проговориться, и тогда придется рассказывать слишком многое о том, как он умер... как он ушел туда, откуда не возвращаются... Прелестная и туманная фраза. И в кои то веки, совершенно правдива. Но мы, и без копания в прошлом отдалились друг от друга с тех пор, как ты вернулся домой в этом году. Если это место, лишенное света и жизни, еще можно назвать домом. Мы задыхаемся в этом мавзолее... но мы хотя бы здесь, а не в Азкабане. Ох... слезы, вскипевшие в глазах... как же я зла! Наверное, так же, как и ты... ну как Люц посмел нас оставить!.. Я на все готова ради Его возвращения. Так же как и ты. Но Его нет рядом, чтобы точно сказать, что для этого надо сделать. А верить кому-то еще – глупо. И конечно, у тебя есть все основания злиться. Никто не отбирает у тебя этого права, но... если бы ты показал, что зол, было бы легче поверить, что ты вообще понимаешь, что произошло. Что ты делаешь. И что хоть что-то чувствуешь... И так мне пришлось бы успокаивать тебя, а не бороться с желанием пойти за утешением к тебе же. Все верно. Я Малфой. И я эгоистка. Но не настолько, чтобы сваливать на сына свою несдержанность. Никогда не стоит терять лицо... Двое в шумной зале, незаметно продвигаются к дверям, выходящим в сад. Они ничем не изменили своего поведения, только почему-то улыбки их стали напоминать хищные оскалы, и люди, что находятся поблизости, стремятся оказаться подальше. Как можно дальше... А в саду прохлада и сумерки – несколько зажженных фонарей, искорки звезд и отдаленный шум чужих разговоров. Я остановилась. Перевела дыхание. Мельком бросила взгляд на Него. И оставила все попытки вспомнить о здравом смысле. Иногда он просто не работал. И я просто сделала шаг навстречу, вдыхая твой запах, касаясь плеч... - Что произошло?- еле слышный шепот куда-то в ткань дорогой серо-синей мантии. - Метка горит. - Я...- боюсь. И ни за что не произнесу этого вслух - так и подумала. Тебе надо уйти? Нет, не надо. Но ты так не ответишь. Ты не можешь позволить себе этого – и я это знаю. А я не могу позволить себе идти с тобой. - Да. Я вернусь в менор как только смогу. - Я буду ждать. Буду ждать... буду ждать... какие пустые слова... какой глупый комок в горле. Осторожный поцелуй – губы, легко скользнувшие по губам. Отвернуться и сделать несколько быстрых, решительных шагов. Услышать за спиной хлопок аппарации и тут же замереть. Глубоко вздохнуть. Закрыть глаза и постоять немного, давая всем время забыть, что выходили в сад Мы, а вернулась я одна. И вспоминая лучшую свою улыбку… Я лучше вас всех, но снизошла до этого общества. И оно стало виновником моей мигрени. Люц когда услышал это определение, едва удержался от смешка и сказал, что я идеально описала выражение своего лица, когда раздражена. Еще бы! Хотя это не помешало обидеться на настырное зеркало, перед которым я его репетировала и которое не могло не комментировать. Фыркнула без тени веселья. Состроила знакомую гримаску. И вышла из сада к людям, что были мне настолько безразличны, что это и в самом деле начинало вызывать мигрень. Только с тем, кто тебе близок и равен, можно позволить себе слабость. Иначе налетят, как шакалы на раненого льва, и сожрут... нельзя терять лицо перед возможным врагом. Или другом. Перед тем, кто не забрался под твою кожу и не живет в твоем сердце. И нельзя просить поддержку у того, кто не настолько силен, чтобы ее оказать. Особенно если ты этого человека любишь. И любишь его сильным. Это больно обоим. Слишком больно, показывать, что ты слаб, когда близким нужна твоя сила. Проснулась. Слезинки на щеках, туман перед глазами, прерывистое дыхание. И в голове образы Азкабана и знакомых лиц, от которых никуда не деться. Хрипловатый от сна голос произносит «люмос», и в следующее мгновение я уже обнимаю его. Вдыхаю Его запах, спасаясь от кошмара. - Что такое? – растерянно. - Ты был... и Белла, и... Тишина. - Я не могу помочь им... - Я знаю, я знаю, я просто... Я не потеряла тебя. Я так этому рада... и чувствую за это чувство такую вину, что хочется завыть. Слабая попытка отодвинуться, и теплая ладонь удерживает на месте. Мечущееся во взгляде сожаление. У меня такое чувство, что Он хочет попросить прощения. Это так дико, что я встряхиваю головой. - Ты только моя, – одними губами. - Я знаю, – с невольной улыбкой - Я тебя люблю. - О Мерлин, тон такой, будто я тебя круциатусом пытаю! - Почти, – стирает оставшуюся на щеке слезинку. Его лицо при свете люмоса, кажется мягким и почти незнакомым. А может, просто министерство отпустило совсем недавно, и Ты не успел вспомнить старую роль. Не хочется об этом думать. И точно не получится забыть. - Ты меня пугаешь,- с притворной серьезностью - Случайно не экспериментировал с зельями в последние дни или... - Прекрати делать из меня чудовище, – тем же тоном. Прикасаюсь ладонью к его губам и качаю головой с видом «так я же еще и виновата...» - Я тоже тебя люблю… Подумать только, несколько дней назад я не знала, что моя жизнь Так близка к идеальной. Пока все не развалилось на куски. А несколько часов назад я считала, что хуже быть уже не может. Иногда ты просто касался меня, смотрел на меня так, что это было гораздо интимней, чем хлесткое столкновение со стеной, когда спина изгибается, и вырывается глухой стон, и властные губы впиваются в открывшуюся шею, а собственные руки так вцепляются в одежду, что можно поломать ногти и не заметить. И утром это вызывало... почти улыбку. В зеркале отражался след от укуса, поцелуя, я выглядела совсем другой, а сердце так билось, будто хотело выбраться из груди. Заклинания, исправляющие эти мелочи, занимают немало времени. И удается не думать целый день только о том, когда же ты, наконец, появишься снова. И о собственном холодном приветствии – легком наклоне головы. И об отражающейся в зеркале снежной королеве, образ которой создается только для того, чтобы быть в клочья разорванным через несколько часов. Когда надоест играть в ледяные статуэтки перед очередными незнакомцами, и мы вернемся домой. Шепот в плохо освещенном коридоре. Искушающий, жаркий. Руки, играющие с мантией, и дрожь, пробегающая по телу. Я не хочу сдаваться. Я не буду сдаваться... - Ты мне даже не нравишься! – было бы чуть громче, сама могла бы в это поверить, да? - Жаль, не могу сказать того же, - без капли обиды. И руки забираются под мантию, но не хватает решимости их отбросить, а потом уже совсем не до соблюдения приличий. И остается только бесстыдно стонать, вспоминая о том, где мы, в моменты, когда стоны заглушаются твоими губами и собственной ладонью. А потом шум крови в ушах, стук обезумевшего сердца и смешанное со смущением и злостью на себя за эту слабость – желание оказаться в мантии. Или в своей постели. И довольное фырканье, от которого вытягиваюсь как от требования «держать осанку». - Мы, когда в одежде, оказывается такие сдержанные... – в голосе точно есть смешинка, но, глядя в лицо, не подумаешь даже, что этот человек умеет краснеть или улыбаться. И я точно знаю, что могу его заставить. И хочу, - я это вообще о слизеринцах, не переходя на личности. - Лучше перейди. Будет намек, что хочешь чаще оставаться в моем обществе и лишать меня общества моей одежды, – суховато отвечаю, вздергивая бровь - И Не советую узнавать подробней, насколько это подходит «всем» слизеринцам. - Это намек, что могу лишиться некоторых частей тела, в обществе которых привык находиться?- смешинка дотягивается до глаз. - Блестящая догадка. Подай мне мою мантию. - Не дождешься. В этом мы все, да, Люц? Себя не переделать. Разве что сломать можно. Но лучше не надо. Как же это дико. То, что этого уже нет. Теперь... Желания, возможности и необходимость. Они закручиваются в крутую спираль, затягивающую в самую глубину того, что я считала давно ушедшим. Темный лорд. Пожиратели смерти. Метка, появляющаяся над домами. И на чистой коже тех, кого я люблю... и медленно ведущая их к смерти. Я должна... мне нужно что-то сделать. И я даже знаю, что именно. Но... Я не могу поступить так. Я не могу поступить иначе. Все идет по второму кругу – только сейчас ты не убедишь Визенгамот что находился под действием Непростительного. А я... - Ты всегда можешь придти ко мне, если понадобится помощь, Нарцисса. Я киваю. Не так снисходительно, как хотелось. Не так... милостиво. Не так лицемерно. Слишком дружески. Слишком искренне. И отворачиваюсь. Чтобы не сделать того, о чем могу пожалеть. Сенсацию могут раздуть из обычных дружеских объятий, а семье Малфоев и без того хватит скандалов на десяток лет. А я совсем одна. Арест застал врасплох и, кроме министерства, в этот раз опасаться приходится еще и Лорда. И в этот раз я не уверена, что мне есть к кому придти за помощью. Ох, как же я хочу... я хочу не вылезать из постели, сворачиваться под простынями, сжимать подушку, отчаянно пытаться не рыдать, и... я хочу представлять что обнимающие меня по утрам руки никуда не исчезали. Я хочу представлять что Я никуда не исчезла. Что Я осталась прежней. Что от меня еще хоть что-то осталось. И не могу. Не знаю, за что ты считал меня сильной. Не знаю, какой ты меня видел. Знаю только, какой я никогда не буду – без тебя я не буду сильной. Я не могу. Я не умею. И знаю, что с тобой я никогда не думала о возможностях и необходимости... ты делал это за меня. Сила – это то, что дает исполнять желаемое. Чтобы сделать то, что Нужно сделать, хватит отчаяния. Хватит? Ох, да это смешно. Я захлебнусь им, если не сделаю что-то безрассудное, но способное вытащить из этой трясины. Хоть маленький шанс... Я чуть улыбаюсь и думаю о Нем. Кажется, это очевидно всем, и все видят меня насквозь, хоть и знаю, что это не так. Однако кое-кто действительно хорошо меня знает. И хватая за руку, незаметно утаскивает от любопытных глаз. - Опомнись, Нарцисса! Слизеринцы не могут... не умеют быть... искренними. Влюбленными. Друзьями. Семьей. - Ты имеешь ввиду не должны, - неожиданно для самой себя шиплю я - Потому что так считаешь Ты. А ты не ошибаешься, верно? Какой же ты... гриффиндорец… Выдергиваю руку и оставляю его позади. Не обращая внимания куда именно иду и зачем. И только сворачивая за угол, замедляю шаг и понимаю, что ноги ведут туда же, куда и сердце. Но НЕ безразлично, что эти синие глаза с тоскливой безнадежностью смотрели вслед. И это было почти так же обидно, как и то, что он мог оказаться прав. Отчаяния так много, что я тону в нем, оно пожирает изнутри и скоро останется пустая оболочка, двигающаяся и разговаривающая, и наконец-то благословенно лишенная чувств. Никто и не заметит. Некому замечать. Я медленно встаю и иду к себе в спальню. Этот сдавленный всхлип Не мой! Резко провожу рукой по лицу и зло моргаю. Хватит с меня. Я – Нарцисса Малфой, в девичестве Блек, и я отказываюсь быть столь слабой, чтобы глупо рыдать над тем, с чем ничего не могу поделать... я не имею права распускаться – мне еще есть, что терять... Но мне слишком больно, чтобы взять себя в руки и слезинки продолжают скатываться по щекам. Больно не только за себя. За всю свою семью. И я знаю, что Ему тоже больно от того, во что все это превратилось. - Этот чемпионат мира забудут нескоро… - говорю без всякого выражения в голосе. Брезгливо откладывая утреннюю газету. Равнодушно изучая поданный завтрак. Не встречаясь с Ним взглядом. - Мы можем уехать из страны, - очень, очень тихо раздается в ответ. Уверенные пальцы обхватывают чашку и подносят к губам. Я замечаю это движение, потому что когда в комнате находится Он, я замечаю каждое Его движение, даже если пытаюсь смотреть на что-то другое. Я отвожу глаза от узоров на салфетках. Его пустой взгляд прикован к газете. Лицо свободно от эмоций. - Нет. - Нам будет спокойней во Франции...- уже громче и уверенней. Почти упрямо. - Нам уже нигде не будет спокойней. На это возражений не найти. - Только если... не обвиняй меня потом...- еле слышно. - Ты меня с кем-то перепутал?- едко, холодно, почти злобно. Было, у кого учиться - Я никого и ни в чем обвинять не буду. Если ты будешь виновен в предательстве своей семьи, то надейся на Азкабан, иначе я тебя убью, при первой же возможности. А если нет, то ты и останешься моей семьей. Пока смерть не разлучит нас – эта фраза ни о чем не напоминает? Четко хотелось встать и уйти. От злости. От безнадежности. От того что ничего нельзя изменить. Но он резко поднимает голову, у него именно тот жесткий и пронзительный взгляд, от которого люди замолкают на полуслове и пятятся, боясь повернуться спиной и пропустить удар, и исчезают из виду, чтобы не начать запинаться через слово... именно тот взгляд, от которого спина выпрямляется, и губы сами собой кривятся в отголоске его язвительной улыбки, и я забываю обо всем, кроме того, что он МОЙ. И если кто-то посмеет... И в глазах появляется улыбка настоящая. И мелькает что-то похожее на облегчение, и я понимаю, он действительно не рассчитывал, что я откажусь уехать. И он предлагал всерьез. От этого мое напряжение тает и уходит недовольная морщинка у губ. И я улыбаюсь в ответ и чинно возвращаюсь к завтраку. Я загадываю, что все будет хорошо – если Драко появится до того как мы оба выйдем из-за стола. Драко... он просто не хочет быть слабым. Или казаться таким. И у него есть сердце. Как у его отца. Я просто это знаю. Знаю так давно, что начала забывать, почему я в этом так уверена. Так говорит мое собственное сердце. Вот и опровержение твоей теории, братец. Только ты уже не настаиваешь на ней, да? Я готовлюсь ко сну. И только поймав себя на рассеянном разглаживании складок покрывала, нахожу в себе силы признать - мне уже совершенно нечем занять мысли. Мне не о чем думать и рассуждать. Больше не осталось даже воспоминаний и желания вспоминать. У меня просто нет выбора. Нет никаких идей, кроме того, что сразу же пришло в голову и отказывалось убраться в небытие. И это осознание приносит облегчение и покой, а не новый виток тревоги. И я засыпаю.
lokiana: Верность На следующее утро Белла невыносима. Она такая всегда, но в этот день у меня не хватает на нее терпения. И она опять называет меня Циссой – этим дурацким именем, от которого я чувствую себя то пациентом Св.Мунго, то дворовой кошкой, что отзывается, чтобы ее покормили. Хотя кто тут нынче в своем уме? Безумие в семье Блеков передается вместе с чистой кровью – просто одна лишь Белла не умеет, и никогда не умела его скрывать. А я... мне нужно подтверждение своих планов. Или опровержение. И я целый день встречаюсь с людьми и нелюдями, на которых иначе и не взглянула бы. В надежде, что Белле надоест аппарировать следом за мной. В надежде, что я ошиблась, и Лорд не мстит. В пустой надежде, что все уладится само собой. Но этого не случается. И я... сбегаю глубокой ночью из собственного дома, чтобы не винить себя за то, что я этого не сделала... даже не произносить. Даже не думать об этом как о предательстве. Но я ведь тоже не в себе. У меня дрожат руки. У меня так колотится сердце, что трудно дышать. Он друг. Друг и ничего больше. Люц не возражал бы против моего прихода. Да, Люц был бы в ужасе, узнав глубину моего отчаяния. Но не возражал бы. Может я, и предаю что-то, но не свою семью. Губы кривит улыбка и хочется устроить некрасивую сцену. Сдерживает лишь отсутствие зрителей и мигрень, которая в последние дни стала постоянной. Достаю палочку и аппарирую. Глоток прохладного воздуха. Хлопок аппарации. - Цисса! Резкий поворот и палочка направлена на собственную сестру. О Мерлин, временами я хочу быть действительно столь же безумной. Чтобы быть способной убить. Чтобы быть способной защитить то, что принадлежит мне. Я оскаливаюсь так, что она подается назад. - Отправляйся домой! Снова аппарирую. Я не дам ей вмешаться... Прохлада и твердая земля под ногами. Позади хлопок. - Подожди! Даже не оборачиваюсь. Иду к цели. Если она кинет проклятье мне в спину, я не остановлюсь... хотя она еще не настолько сумасшедшая чтобы перестать быть частью моей семьи... но она обезумела, обезумела и будь я проклята, если сама не хочу в безумии обрести спасение от своих страхов. Только я все никак не добьюсь этого. Подумать только – Блек, что недостаточно спятил... Малфой, который опустился до просьбы о помощи. Только бы он согласился. Только бы... Зеленая вспышка... она точно сошла с ума со своей паранойей насчет авроров. Но может быть даже полезна. Если он меня поддержит... я попрошу, чтобы он дал клятву. Это защитит от Лорда – если ему придется оставить Хогвартс, и остановит бесконечные нападки Беллы. И она нас свяжет. Надо убедить одного союзника, что я действительно в отчаянии. И убедить другого, что лучше не вставать у меня на пути. Надо всего лишь сбросить маску, которая приросла к лицу. Надо спасти Драко и не подставить никого другого. Может, я и предаю что-то, но не свою семью. Fin
полная версия страницы