Форум » ФЕСТОВЫЕ ФИКИ » Фик № 5 на тему: "Найти и потерять" от Команды Люцеманов. "Что-то в твоей крови", ЛМ/РЛ » Ответить
Фик № 5 на тему: "Найти и потерять" от Команды Люцеманов. "Что-то в твоей крови", ЛМ/РЛ
Команда Люцеманов: Тема: «Найти и потерять» [more]Найти и потерять можно что угодно - любовь, дружбу, дорогую сердцу вещь, себя в конце концов. главное, чтобы эта потеря или обретение раскрывали суть героя, его стремления, его чувства, надежды, мечты. Будут ли ваши герои счастливы. сначала лишившись чего-то важного, а потом обретя его, или наоборот, обретут лишь для того, чтобы потерять - решать вам. Пейринги и жанры - на усмотрение авторов.[/more] Название: "Что-то в твоей крови" Автор: Команда Люцеманов Пейринг: ЛМ/РЛ Жанр: общий, романс Рейтинг: PG-13 Отказ: все права на персонажей принадлежат Дж.К.Роулинг. Саммари: "это просто я люблю жизнь, что мне дана; ну а что-то очень важное не дано" (с) Л. Бочарова Предупреждение: не исключены легкое AU и OOC
Ответов - 19
Команда Люцеманов: (1971) Разумеется, Люциус Малфой знал, кто такой Северус Снейп. Как староста он был обязан знать, хотя бы в лицо, каждого ученика своего факультета. Как слизеринец был убежден – никакие связи не бывают лишними. Как Малфой - не мог пройти мимо даже мало-мальски полезного человека. Мог ли Снейп – с его нелюдимостью, неопрятностью и одаренностью на грани гениальности – когда-либо, в чем-либо оказаться полезным Люциусу Малфою? Люциус усмехался своим мыслям, вертя на пальце гематитовый браслет и любуясь блеском камня в свете свечей. Жизнь длинна, и - чем Моргана не шутит? Он не считал нужным вмешиваться, когда нелепого новичка задирали однокурсники. Люциус был уверен, что слизеринец должен уметь защищаться - или он просто ошибся факультетом. Умел ли защищаться Снейп? Видимо, да. Впрочем, для Люциуса это не представляло интереса. Если Снейп выжил в Хогвартсе – он не пропадет. Из-за мелких неприятностей мелкого слизеринца Люциус вынужденно был в курсе существования гриффиндорской четверки – так называемых Мародеров, в число которых входил его будущий так называемый родственник: Сириус Блэк. Он был дыркой на генеалогическом древе семейства. Круглой такой дыркой. С обожженными краями. Вовсе не похожей на звезду. Такое положение дел Люциуса устраивало. Правда, оставалась еще кровная связь, которая возникнет, когда он даст Клятву верности Нарциссе. Брак магов – это не шутки на тему «пока смерть не разлучит…». Конечно, разорвать можно и узы крови – разорвать вообще можно все что угодно. Вот только подобный ритуал встряхнет древо Блэков до последнего листочка – и хорошо, если с корнями не вывернет. Ритуалы на крови по мелочам, знаете ли, не применяют. Как не палят по докси Авадой: глупо, опасно и… расточительно. Орион был уверен, что блудный сын вернется, перебесившись, под родную крышу. Люциус предпочитал неопределенное «быть может». Блэк связался с Поттером, а это, по слухам, было не тем, что считается подходящей компанией… Кузен, приходилось признать, был не лучшей частью приданого Нарциссы; но, по крайней мере, в жилах Сириуса текла голубая кровь, и Люциус искренне надеялся, что у дорогого братца хватит мозгов, чтобы не привести в дом грязнокровку, полукровку или, не дай Мерлин, вейлу. Элоизу Гойл Люциус встретил случайно. В коридоре на большой перемене; она, глядя на него снизу вверх, пискнула «Здравствуй!»; он сердечно улыбнулся и сказал «Здравствуй, Элоиза!», потому что она была лучшей подругой Нарциссы, но больше потому, что было очень забавно наблюдать, как девица раздувается от гордости, шагая рядом с ним по коридору, сумбурно выпаливая первые приходящие ей на ум фразы и незаметно, по ее мнению, оглядываясь по сторонам: все ли видят, что она запросто беседует с ЛЮЦИУСОМ МАЛФОЕМ? Все, кому надо, заметили, оценили и позавидовали. Люциусу это не стоило ни малейших усилий, но счет за триумф лучшей подруги он Нарциссе предъявит. Еще как предъявит… При мысли об этом Люциус улыбнулся еще обворожительней. И под ноги ему рухнуло нечто. Оказалось - Северус Снейп. Тот самый. Мародеры стояли двадцатью футами дальше, отделенные от полукруга зрителей пустотой. Люциус с интересом обвел их взглядом. Лохматый с карими глазами за стеклами очков – Поттер. Очки идиотские. Взгляд вызывающий. «А что вы мне сделаете?». Поттер-Поттер… ты даже не представляешь, ЧТО может сделать Малфой. Если захочет по-настоящему. Совершенно невыразительный мальчишка с какой-то крысиной физиономией. Тоже Мародер? Ну надо же. И не подумаешь. Перепуганный и наглый. Наведи на него палочку – съежится от страха, забьется в какую-нибудь щель и носа не высунет. Но если первую скрипку будут играть Поттер и Блэк – радостно подбежит к тебе сзади и укусит исподтишка. Люциус на таких насмотрелся – они к отцу приходили. С просьбами. Выражение лица Абраксаса при таких визитах Люциус долго пытался скопировать. Надо было на Петтигрю тренироваться. О, вот и фамилия в голове всплыла… Блэк. Ну, здесь все понятно: бравада. Крупными буквами через все лицо: «Мне все можно». Знает, мерзавец, что Люциус ему ничего не сделает. Хоть и будущие, но родственники. Свой круг. Своих слизеринцы не трогают. Четвертый… Лю… точно, Люпин. Единственный, кто палочку не вытащил. Непонятный какой-то. Бесцветен, как Петтигрю, но глаза умные. И для первого курса - слишком грустные. Взгляд Люциуса вернулся к Блэку, чьи синие глаза раздражали, - почему не синие? Или не черные? Не голубые, как у Нарциссы? Нет же – серые, малфоевские. Но такого незамысловатого взгляда ни один Малфой себе бы не позволил. Даже легиллименции почти не потребовалось – едва скользнув по поверхности сознания зарвавшегося сопляка, Люциус выставил невербальный щит; блэковский Фурункулюс срикошетил в потолок. Целился сопляк, конечно, не в него, а в Снейпа, все еще валявшегося под ногами. Чем же они его так приложили? Люциус поднял мальчишку за шиворот, встряхнул, поставил рядом; взяв за подбородок, заглянул в глаза. Взгляд постепенно становился осмысленным. - Идти можешь? – негромко спросил Люциус. Снейп кивнул. - Иди, - бросил Малфой. Мальчишка помедлил, взглянув на противников. - Иди, - чуть улыбнулся Люциус. – Я разберусь. Снейп дернул головой и без всякого «спасибо» быстро пошел по коридору. У Люциуса и мысли не мелькнуло, что взгляд первокурсника отражал опасение перед Мародерами; жажда немедленной мести – вот что он означал. Но Снейп сумел заставить себя отложить мщение до более удобного случая. Хорошая смена растет… правильная. Люциус достал палочку. Тишина стала почти осязаемой. Кажется, вокруг даже не дышали. Поток солнечных лучей лился из, как нарочно, оказавшегося рядом окна; скользил по дереву, лаская; путался в светлых волосах, щекотал ухо. - По десять баллов с каждого из четверых, - сказал Люциус весело, покручивая палочку в пальцах. – Для тебя персонально, Блэк, - палочка замедлила вращение, указав на главного забияку – в глазах которого, совершенно точно, плеснулся испуг, - еще минус десять баллов и отработка в библиотеке на все выходные. Пыльные картонные карточки, мой юный друг, - специально для такого любителя чтения, как ты. Подхватив Элоизу под руку, Люциус двинулся дальше; не удержался – проходя мимо будущего родственника, почти не шевеля губами, не повернув головы, бросил заклинание. Мелочь – а приятно, пусть Блэк походит денек красноглазым… Кто-то внимательно смотрел ему в спину; склонив голову, как будто к спутнице, Люциус краем глаза заметил – Люпин. Карие глаза, как коньяк… или нет же, как чай, остывший чай… Это был единственный случай, когда Люциус вмешался в мародерско-снейповский конфликт. *** (1978) Идти на церемонию вручения дипломов им было вовсе не обязательно. В конце концов, они не самые близкие родственники. Нарцисса уговорила. От мальчика отвернулись родители, мальчик совсем лишен поддержки близких, кузина мальчика мечтает мальчика заавадить. Люциус считал, что Белла в своих мечтах не так уж не права. Но Нарцисса очень тонко чувствовала родственные связи. И, дементор их всех побери, он гордился этим ее качеством. Кровь – куда от нее денешься? А раз записался к Блэкам в кровные родственники – будь добр смотреть, как Сириусу вручают диплом, и хлопать в ладоши. Впрочем, кузен жены определенно заслуживал аплодисментов: Люциус далеко не всегда испытывал уверенность в том, что родственник вообще закончит Хогвартс. Закончил. Хороший мальчик. Хороший мальчик, вызванный для вручения документа об окончании школы, как раз направился к Дамблдору – походкой одновременно стремительной и развинченной. Семейное сходство налицо – они с Беллой оба двигались, как змеи, рывками, признавая лишь два состояния: замирание и быстрое до неуловимости движение. Блэк замер перед директором – почти такой же высокий как Дамблдор, откинул волосы, тряхнув головой, блеснул улыбкой. Ползала вздохнуло с упоением. И как таких заносит на Гриффиндор? Был бы Блэк слизеринцем – цены б ему не было. Возвращаясь на место, Блэк без конца улыбался, махал рукой кому-то в дальних углах зала, парировал на ходу дружеские шпильки, сыпавшиеся со стороны гриффиндорского и рэйвенкловского столов. Любимец публики, ухмыльнулся Люциус. Краса и гордость Гриффиндора. Заигравшийся в детство раздолбай. Блэк родственников старательно игнорировал, сел рядом с Поттером, оперся локтем на стол, запутался пальцами в собственных волосах. Играл раздолбая так старательно, что сам верил без тени сомнения. Порода просвечивала в каждом движении, жесте, взгляде. Смешно. Люциус улыбался презрительно, кривя губы. - Что? – спросила Нарцисса. Его улыбка уже жила слабым отражением на ее губах - все понимающим, разделяющим его чувства, просящим о снисхождении к недорослю-кузену. Люциус подумал, что не может представить себя женатым на ком-то другом. Он продолжал равнодушно наблюдать за церемонией, проявляя некоторый интерес к знакомым именам. Чаще всего это оказывались слизеринцы; Люциус мог даже предсказать дальнейшую судьбу многих, зная их родителей, семьи, положение в обществе, политические взгляды. - Петтигрю, Питер! Что-то знакомое, показалось Люциусу. Впрочем, он, конечно, слышал имена всех сегодняшних выпускников, хотя бы на церемонии распределения; неудивительно, что они все кажутся знакомыми… - Поттер, Джеймс! Поттер буквально взлетел на возвышение. Как снитч. Блэк пронзительно свистнул. Люциус поморщился. Они все еще дружат. Возможно даже, по-прежнему называют себя какой-то общей кличкой. Люциус напряг память. Мародеры, вот как. У него всегда была хорошая память, но он не упускал случая потренировать ее даже на мелочах. А Мародеров было четверо… - Люпин, Ремус! Почему-то не по алфавиту. Люциус глянул, удивился. Люпин был таким же, как на втором курсе. Блэк вытянулся, стал, как гибкий хлыст. Квиддичный игрок Поттер выглядел покоренастей, пошире в плечах и явно оставил позади период подростковой неловкости в движениях. Даже Петтигрю смотрелся не мальчишкой, а некрасивым юношей с чересчур прилизанными волосами. А Люпин, казалось, остался второкурсником. Стал выше и отпустил волосы чуть длиннее. И это все. Такой же тонкий, как выращенная на подоконнике рассада. Та же чуть обозначенная улыбка в углах рта. Те же незаконченные движения, будто живет вполсилы. Тот же серьезный взгляд, неуверенный и знающий одновременно. Ему поздравлений не выкрикивали – улыбались. Тепло улыбались; и он неярко улыбался в ответ, возвращаясь на свое место. Блэк шел здесь, как по красной дорожке для почетных гостей, Поттер – как по квиддичному полю после удачно сыгранного матча. Люпин шел по проходу между столами так, как идут по проходу между столами. И не был этот путь триумфальной дистанцией в честь окончания школы; и не был началом дороги в светлое будущее. Взгляд карих глаз скользнул по залу. Люциус встретил его равнодушно. До конца церемонии оставалось уже немного. - Поздравляю, Сириус! – сказала, по-родственному тепло и искренне, Нарцисса, выловив кузена в гудящем голосами зале. - Спасибо, - отозвался кузен с иронией, адресованной всему миру и в особенности – косным и консервативным родственникам всех мастей. - Чем думаешь заниматься? – доброжелательно спросил Люциус. Доброжелательность была такой же частью этикета, как теплота и искренность предыдущей фразы Нарциссы. Тонкий налет сарказма – исключительно люциусовским дополнением. - Мы думаем пойти в авроры, - сказал Блэк, задирая подбородок и игнорируя тем самым малфоевский сарказм. Если бы в Сириусе было несколько меньше врожденной привлекательности, он выглядел бы смешно до колик. - Мы – кто? – забавляясь, спросил Люциус. - Мародеры, - несмотря на все старания Блэка, этого Люциус уже не выдержал. Его смех, как обычно, привлек внимание окружающих, и, как обычно, Люциус этого не заметил. - Прости, - сказал он легко, - ваша верность традициям первого курса очаровательна. Блэк приобрел сходство с рассерженной коброй, но Люциус нисколько не боялся змей. Он снова рассмеялся. - Удачи, - пожелал он выпускнику. – Да хранит тебя Моргана! У Блэка хватило ума не затевать спор о сравнительных достоинствах Морганы и Мерлина. Выходя из дверей Хогвартса в июньский полдень, Люциус почему-то ощутил во рту вкус крепко заваренного чая. Нарцисса не спросила, почему они не воспользовались камином Дамблдора. Она знала маленькую слабость мужа. Люциус любил солнце. Солнце и ветер. Нет, он не проводил дни на средиземноморских пляжах, как кое-кто из знакомых; загар не любил: ни пошло-бронзовый, ни даже модный этим летом оттенок легкого золота. Но когда на дворе царил июнь, он был счастлив пройтись по парку, впитывая кожей лучи не слишком жаркого английского солнца; подставляя лицо теплому, ровному ветру. Их ласковые ладони прикасались к нему так, как не смогла бы ни одна женщина. Только ради этого ощущения Люциус предпочел прогуляться до ворот Хогвартса, к границе зоны аппарации. Листва дубов и кленов шумела, не разрушая впечатления тишины; темно-зеленая мантия плескалась позади – ветер дул в лицо. Люциус откинул голову и прикрыл глаза, наслаждаясь. Сбоку раздался негромкий смех Нарциссы. - Что? – спросил Люциус, не поворачивая головы, и почувствовал прикосновение кончиков прохладных пальцев к нагретой солнцем щеке. Остановившись, он обернулся к жене; ее голубые глаза все еще смеялись, согретые полднем. - Полетаем? – предложил он, очарованный солнцем и ветром, желая немедленно подчинить себе эту стихию расцветающего лета. - На чем – на школьных «Чистометах»? – фыркнула Нарцисса. – Ты осквернишь этим древним помелом свой чистокровный… э-э-э… могу ли я сказать… - Язва, - довольно сказал Люциус, ловя губами губы жены. Нарцисса уворачивалась, пытаясь договорить фразу сквозь смех. Случайно подняв взгляд, Люциус заметил через ее плечо одинокую фигурку среди зелени. Он припомнил, что, в самом деле, не видел в зале никого, кто напоминал бы, как родственник Люпина. Люпин стоял среди хогвартских дубов в день своего выпуска один, без родных, без друзей, - и это было правильно и неправильно одновременно. *** (1981) «Везет, как инферналу», - подумал Люциус, оглядывая зал Визенгамота. Зал выглядел куда мрачнее слизеринских подземелий. Не удивительно – за долгие годы на каждом квадратном футе здешних стен осело столько лжи, ненависти и страха, что никакая школа не могла бы составить конкуренцию. Нарциссе даже просить не пришлось – Люциус пришел сюда по собственному желанию. Он подбирал мельчайшие крупицы информации – ему необходимо было знать, что же произошло НА САМОМ ДЕЛЕ в ту ночь в Годриковой Лощине. Люциус не сомневался, что на суде над Блэком речь обязательно зайдет об этом ключевом моменте. Стоит ли рассчитывать на скорое возвращение Лорда или следует продолжать всеми правдами и неправдами открещиваться от всего, от чего удастся, от чего формально открестился на недавнем суде? Вопрос был концептуальным. С исчезновением Лорда исчезла и часть смысла жизни Люциуса Малфоя. А ведь ему НРАВИЛОСЬ. Нравилось думать, что он – один из тех, кто определяет судьбу всего магического мира. Нравилось чувствовать себя карающим и милующим, чередуя Круцио и Релаксио. Нравилось упиваться – нет, не смертью, к смерти Люциус всегда относился с брезгливостью, - а властью, более безграничной, чем магия. Нравилось, в конце концов, просто говорить то, что хочешь, не оглядываясь на сказанное. Не то чтобы Люциус когда-либо ограничивал себя в суждениях – в конце концов, кому и иметь право высказывать СВОЕ мнение, как не Малфою? – но в полуофициальных беседах откуда-то появились вдруг «рамки», и оказалось неприличным свободно говорить о том, о чем недавно говорили не задумываясь. И грязнокровок стало «правильно» называть магглорожденными. А они как были грязнокровками, так и остались. И что теперь? Проводить дни в Малфой-мэноре, а на людях вести себя «как полагается» и искать иную, более мелкую, более утилитарную власть? Или преданно ждать, надеясь все-таки сорвать банк? Беллатрикс и Рудольфус с самого начала были намерены ждать – сколько потребуется, где придется. Азкабан – значит, Азкабан. Нарцисса, услышав это из уст сестры, чуть заметно поморщилась. На следующий день Люциус впервые определенно упомянул о том, что многие действия в последнее время, несомненно, совершал под «Империо». Его тоже не впечатлял Азкабан. Помимо прочего, значение имело то, что для четы Малфоев Лорд перестал быть главным в жизни. Год и пять месяцев, как перестал. Беспомощный человек, пришедший ему на смену, даже собственное имя произносить не умел. Но его серые глаза, очень светлые волосы и общая капризность характера умиляли. Недостаточно умилявшиеся рисковали никогда больше не получить приглашения в имение. Родительская гордость – крайне эгоистичное чувство. Родительскую гордость Малфоев сравнить не с чем. Ближайшим аналогом были Адам и Ева с их чувствами первооткрывателей чуда. При виде семьи Малфоев возникало впечатление, что за первенство в чуде рождения они бы еще поспорили. А первенство в рождении чуда оспаривать у них было занятием бесполезным. Лорд это знал, но не учитывал. Между прочим, напрасно. И вот результат: минус двое из числа узников Азкабана. Минус двое из числа верных сторонников. Что бы Люциус потом ни утверждал – был он, этот минус, был. Минус один Лорд из жизни троих Малфоев. И этот минус окончательно утвердился на суде над Блэком. Потрясающе неуместно выглядел Люциус Малфой на этом заседании Визенгамота. Луч солнца в темном зале. Свечей зажгли – сотни, а зал все равно казался темным. А от смеха обвиняемого – еще и холодным больше чем обычно. Правильно, что не взял с собой Нарциссу, подумал Люциус. Незачем ей это видеть. И слышать. И помнить. Хватит и того, что она на суде над Беллой присутствовала. Та вела себя, как королева. А теперь на этом сомнительном троне сидел наследный принц. Смеялся. И Люциус ничего не понимал. Неправда, что люди способны на все. Люди способны на все в определенных обстоятельствах. И при тех обстоятельствах, которые сейчас рассматривал Визенгамот, Сириус Блэк НЕ МОГ предать Поттеров. Для Люциуса это было так же очевидно, как и непонятно. Что-то там произошло. Настолько бездоказательное и нелогичное, что можно только смеяться, представляя, как нелепо выглядел бы рассказ об этом. И Блэк смеется, захлебывается смехом. И почему-то именно в этот момент Люциус наконец верит – Лорда больше нет. Нет. Но он по-прежнему Малфой. И будет жить как Малфой, как жил до Лорда, как жил до Метки. Сына будет воспитывать. Люциус улыбнулся. И он никогда не услышит во сне этот чуточку визгливый, захлебывающийся собой смех. Малфоям ничего такого не снится. - Свидетель Ремус Джон Люпин! – прогремел голос председателя. Люциус пропустил за размышлениями несколько минут процесса и теперь пытался угадать, со стороны кого выступает Люпин: от защиты или от обвинения. Он удивился, поняв, что не может представить Люпина ни обвиняющим Блэка, ни защищающим его. Очень-очень странно. Что-что, а предугадывать поведение людей Малфой всегда умел. Люпин отвечал уже на третий или четвертый вопрос, а Люциус все еще гадал: он «за» или «против»? А потом опущенные плечи, будто пылью покрытые волосы и редкие взгляды на судей, тщательно обегающие фигуру в кресле, подсказали часть ответа. Если – когда – Блэка осудят, Люпин останется последним. Один из четырех. Один. Он хочет защищать Блэка, но он не может: давление улик, фактов, свидетельств и двенадцати имеющихся в наличии трупов – против десяти лет дружбы. Ох уж эти гриффиндорцы, думал Люциус, глядя на Люпина из-под полуопущенных век. Какие же они… гриффиндорцы. Кто из слизеринцев на его месте задумался бы хоть на секунду? Врали бы напропалую, юлили, выкручивались, льстили, очаровывали, подкупали, угрожали завуалированно… Все, что угодно, - лишь бы добиться оправдания. Что значит – виновен? Не в вине дело. Зачем тебе знать правду, Люпин? Ты лучше подумай, как друга вытащить. Ты же его десять лет знаешь. Тебе что, соврать трудно? Он, конечно, в пользу Блэка говорит – что тот хороший и верный друг, что не мог он так поступить – но, Моргана вас всех разрази, во всей его фигуре, в тоне, в глазах этих чайных – везде крупными буквами написано: как ты мог, Сириус? Как ты мог? Люциусу хочется попросту заавадить этого недоделанного свидетеля. Ну кто же так ведет себя на суде? Кто-кто… Мародеры… И ведь он же будет страдать, когда Блэка посадят. Он же изводить себя будет. Он сам себя в свой собственный Азкабан запрет и ключ выбросит. Как можно быть таким идиотом? И, в конце концов, сколько можно жить с таким выражением глаз? Ему же всего двадцать один. Ему положено улыбаться, соблазнять девиц направо и налево, мечтать о карьере в… где он там работает? Ах да… А он стоит и колесует себя на глазах ко всему привычного Визенгамота, стараясь не уклониться от истины в деле препровождения в Азкабан лучшего друга. Хотя его показания решительно ни на что не могут повлиять. Блэк, и тот это понимает. Перспектива Острова так и звучит в его смехе – безумно желтой нитью. Наконец-то. Наконец Люпин сел на место. Приговор можно было не слушать – что там слушать-то? Убийца должен сидеть в Азкабане… и это гораздо лучше, чем Поцелуй. В чем-чем, а в этом Люциус не сомневался. Правда неизвестно, был ли согласен с мнением родственника сам Сириус. Впрочем, его никто и не спрашивал. Двое дементоров скользнули к деревянному креслу пыльно-черными тенями, с запястий – уже не обвиняемого, осужденного – соскользнули не нужные больше цепи. Блэк тряхнул головой, отбрасывая спутанную, грязную челку привычным жестом - в последний раз ДО Азкабана; в последний раз бросил взгляд в зал – на судей, на свидетелей, почти ни в кого не вглядевшись, не узнав; в последний раз ухмыльнулся, будто оскалился – приподняв верхнюю губу. Люциус ничего этого не увидел. Он наблюдал за лучшим другом приговренного. Очень любопытное было зрелище. Он, конечно, предполагал, что Люпин будет страдать. Боль, отчаяние, слезы, безнадежность… что там еще положено чувствовать гриффиндорцам, когда их друзей уводят дементоры, а они только и могут, что смотреть в спину уходящим? Ничего там не было. Просто остывший чай. Подернувшийся пленочкой. Бывает такая пленочка на долго стоявшей заварке. Люциус помнил, как однажды домовик забыл убрать чашку из кабинета отца. Чай простоял до вечера и стал не просто остывшим – а как будто очень старым и очень противным; не просто холодный напиток, а холодная мерзость. С пленочкой. Люциус помнил, как под взглядом отца домовик стал дымиться. Буквально. Дымился и покрывался ожогами. Молча, разумеется, - не хватало еще, чтобы какой-то домовик орал в присутствии Абраксаса Малфоя. Когда запах паленого стал ясно ощутимым, Абраксас, поморщившись, бросил: «Довольно» и взглядом указал домовику на неубранную чашку – мол, не забудь. И домовик, с прикипевшим к спине полотенцем, естественно, не забыл, убрал. Что ж тут удивительного, если Люциус, переча отцу беспрестанно по причине разницы в возрасте и характере, тем не менее старался перенять некоторые его черты. Воспоминание об остывшем чае причудливо и накрепко связало в его сознании две несовместимые вещи: с одной стороны – Абраксаса Малфоя, злящегося на единственного сына из-за очередной экстравагантной выходки; с другой – Ремуса Люпина, загадочную гриффиндорскую душу. Осознав отсутствие – окончательное и бесповоротное – Темного Лорда, Люциус вдруг понял, что у него образовалось очень много свободного времени. И провести его следовало с пользой. Люциус вспомнил, что всегда увлекался ритуалами. До того, как увлекся игрой в повелителей магического мира. И до того, как выяснилось, что победитель в этой игре один, и определен заранее, между прочим. А жизнь повернулась иначе. Никогда и ничего нельзя определять заранее, оказывается. Вот и Люциус собирался просто развлечься… - Люпин! – окликнул он жертву в холле Министерства. Тот забавно дернулся, будто к нему дементор сзади подошел. Люциус хмыкнул. Нервный какой. - Чем ты сейчас занимаешься? - Зачем тебе… вам? – спросил Люпин, сразу настораживаясь. - Есть предложение, - Люциус не придвинулся ближе, не понизил голос – так и продолжил, не смущаясь. – Хочу попробовать на тебе ритуал, освобождающий от проклятья оборотня. О-о-о… Люпин не просто побелел – какой-то синюшной бледностью покрылся. И губы тоже. А глаза как черные провалы – эффектно. - Откуда ты знаешь? – таким тоном, будто – опять же – с дементором разговаривает. И почему Люпин всегда казался ему образцом спокойствия? Однако, все может обернуться даже интереснее, чем казалось сначала. - О чем? – не понял Люциус. - Обо мне, - прошептал Люпин так, что еле разберешь. - Так об этом все знали, - пожал плечами Малфой. – А что? - Все? – и такое в карих глазах вселенское изумление, что Люциусу стало смешно. - По крайней мере, все старшекурсники Слизерина, - объяснил он. – Нет, ну ты же не думал, в самом деле, что наличие в Хогвартсе оборотня – тайна за семью печатями, известная лишь Дамблдору? Или… - до Люциуса начало доходить, что да, думал – он действительно так и думал… что все они так и думали. Малфой даже не пытался больше сдерживать смех. - Почему же вы позволили мне остаться в школе? – И почему гриффиндорцы всегда так серьезны? Даже драматичны, можно сказать. - А ты нам не мешал. - Но… - Люпин, все просто. Неиспользованная информация – оружие, использованная – не стоит и ломаного кната. - Слизеринская мораль… - заметил Люпин с горечью – снова вселенской. - Гриффиндорские обобщения, - небрежным жестом отмел его слова Люциус. – Пойдем? - Куда? – опять изумился Люпин. В Хаффлпафф его надо было распределять, не иначе – опять ошиблась Годрикова ветошь. - В Мэнор, разумеется. Не знаю, где ты живешь, но вряд ли там можно будет без проблем такой ритуал провести. - А кто сказал, что я согласен, чтобы ты проводил со мной какие-то ритуалы? – Интересно это выглядит – когда люди пытаются кричать шепотом: столько эмоций на лице, а голосом почти ничего выразить не удается. - А тебе что, каждый день такие предложения делают? - Ваш хозяин убил моего лучшего друга, - шепот Люпина по-прежнему балансировал на грани крика, а глаза – глаза смотрели из какого-то далекого далека, где он в этот момент находился, - а ты хочешь, чтобы я доверился тебе? Тебе? - Согласно приговору Визенгамота, я не отвечал за свои действия, - легко объяснил Люциус. – А твой второй лучший друг, согласно приговору того же Визенгамота, передавал информацию Пожирателям, чем и способствовал убийству первого из вышеупомянутых друзей. Жизнь, как видишь, склонна к парадоксам, - серые глаза смеялись. Не издевательски – просто забавляясь парадоксами жизни и своим умением их видеть, пока Люпин тщетно пытался склеить нового себя из обломков предыдущего. - Секунду, - бросил Люциус, заметив у центральной скульптуры знакомого заместителя Министра, - у него было небольшое дело к этому чиновнику. Когда через пару минут – не больше – он вернулся к камину, у которого говорил с Люпином, гриффиндорца уже не было. В камине подрагивали последние изумрудные огоньки. - Так-та-а-ак, - сказал Люциус вслух. – Не выйдет, - решительно добавил он и, вместо того, чтобы тоже шагнуть в камин и отправиться в Мэнор, повернулся и пошел обратно в министерские коридоры. Конечно, за оборотнями никто не следит. Это нарушение прав и свобод. Этого никто никому никогда официально не позволит. А вот ненавязчивое фиксирование контактов и адресов - не помешает. Для спокойствия общества. Нужная информация имеет свойство всегда где-то быть. Главное - знать, куда и к кому обратиться. А с сотрудником отдела по взаимодействию с получеловеческими существами Норманом Бэйтсом они еще до Хогвартса Оборотное зелье на пару из отцовского стола воровали. Так что дружба у них куда как крепче люпино-блэковской. Небольшой городок – нет, скорее деревушка. Чистенькая, какой только может быть провинциальная английская деревня. Зелени – как в парке Малфой-мэнор. Булыжная мостовая, может, еще Основателей помнит. Если их, конечно, заносило в эту глушь. А глушь миленькая. Люциус огляделся. Заборчики, домики, окошки – маленькие. Деревья, печные трубы, собаки – огромные. По ослепительно синему небу плывут ватно-белые облака, и деревенька купается в тепле и свете неожиданных для ноября дней. Хорошо. Люциус прищурился на солнце, потом взглянул на домик перед ним. От яркого света перед глазами плавали разноцветные пятна. Люциус сделал несколько шагов почти наугад и наткнулся на калитку. Открыл ее, прошел по вымощенной кирпичом тропинке к дому. Солнце наконец ушло из глаз. Люциус заметил приколоченную над дверью старую заслуженную подкову – на счастье. Малфои всегда знали, что счастье за подкову не купишь. Высохшие прутья плюща еще оплетали маленькие окна. Дверь открылась легко, будто ждала. Люпин сидел в кресле у окна, читал. Попытался вскочить, дернулся – и обмяк. Во взгляде за удивлением и возмущением, читалась обреченность. Люциус улыбнулся, подтверждая – да, не спрячешься. От Малфоя – бесполезно. Оглядел комнату, задержал взгляд на книге. - Что читаешь? – спросил без интереса. - ...
Команда Люцеманов: ... Теорию трансфигурации, университетский курс, - взглянул исподлобья Люпин, упрямо и безнадежно. Люциус дернул уголком губ. - Закрой, не люблю. Нетерпеливо притопнул ногой в лакированной туфле. Посмотрел на Люпина. Было глупо спорить из-за какой-то книги. И Люпин ее закрыл. А закрыв, понял, что проиграл. Оказывается, подчинившись раз, дальше возражать не имеет смысла. Шаг сделан. - Хорошо, - сказал Люпин. – Я согласен. Я пойду с тобой. - Ну, конечно, – Люциус, с любопытством изучавший пейзаж на стене - дешевка, оставшаяся от прежних хозяев, - даже не обернулся. От его мантии, перстней, изумительной трости, от светлого золота волос, от блестящих, дементор бы их побрал, туфель исходила такая безграничная уверенность в том, что иного исхода и быть не могло, что Ремус вдруг понял - мир принадлежит Малфоям уже потому, что они уверены, что он принадлежит им. И если ты всего лишь Ремус Люпин, спорить с этим бессмысленно. Обернувшийся наконец Люциус понял его задумчивость по-своему. - Хорошо-хорошо, - сказал он с легкой досадой. – Можешь взять с собой свою трансфигурацию. *** Сказать, что Абраксас был удивлен – значит, сказать очень мало. Люциус с Люпином аппарировали прямо в холл, где Малфой-старший как раз встречал вернувшихся с прогулки невестку с внуком. Чудная вышла сцена. Люциус давно так не развлекался. У отца в глазах Круциатусы прыгали. Нарцисса прятала взгляд, опасаясь, что свекор заметит ее подозрительное веселье. Она всегда одобряла эскапады мужа. Почувствовавший отсутствие внимания к себе Драко орал не хуже баньши. Домовики метались, не зная, что делать. Люциус приказал отвести гостя в комнату рядом со своей спальней и устроить там на несколько дней. Абраксас схватил сына за руку и аппарировал в кабинет. - Что за шваль ты притащил в дом? – поинтересовался он сквозь зубы. - Да так, - сказал Люциус. – Хочу вот в ритуалах попрактиковаться. Совсем забросил. Абраксас уставился на сына сощуренными глазами, и Люциус приготовился к какому-нибудь малоприятному заклинанию. Но обошлось. Отец ограничился обычной – хотя и тоже малоприятной – воспитательной речью. Все-таки ритуалы были предпочтительнее Пожирательских встреч. Отец не слишком уважал Лорда. Когда это Малфои уважали полукровок? Цели – разделял, идеи поддерживал. А уважать и не думал. - И не забывай о долге перед родом! – поставил он точку в своем монологе. Точнее, восклицательный знак. - Па-а-ап! – протянул Люциус. – Ну какие долги? Слышал, как мой выполненный долг сейчас в холле орал? Мы с родом в расчете! Он аппарировал за мгновение до того, как отцовский Ступефай влетел в его кресло. На следующее утро Люциус проснулся от яркого солнца – и приятной мысли, что его ждет увлекательное занятие. Приручать волка – что может быть интересней? Нет, ритуал он, конечно, тоже проведет. Пусть он не так часто удается… точнее, в старых записях, найденных случайно в библиотеке, упоминалось только, что некогда один венгерский монах рассказывал одному Малфою, что лично знал человека, который своими глазами наблюдал, как один священник невыясненной конфессии провел этот обряд над одним уродцем, подозреваемым в ликантропии, и уродец вроде бы исцелился. Во всяком случае, безропотно принял помазание святой водой из серебряной чаши и скончался только через несколько часов после этого. Тихо и спокойно. Что наблюдатель и счел за верный признак исцеления. Малфой со свидетелем был согласен. Раз оборотня святая вода на серебре не раздражала – значит, ритуал удался. А кто и когда там умер – неважно. Ритуал был сложным – в этом и состояла его прелесть. Люциус чувствовал себя полным сил. Не хотелось распыляться на мелочи. Он щелкнул пальцами. Ничего. Ничего и никого. Он щелкнул снова, с нетерпеливым раздражением. Добби материализовался посреди спальни. Если бы Люциус мог испытывать какие-то чувства по отношению к столь ничтожным созданиям, как домашние эльфы, он бы Добби терпеть не мог. На его взгляд, служил Добби отвратительно. Но Абраксас считал, что слуги, как и мебель, должны жить и умирать в доме. В голове Люциуса – далеко не в первый раз – мелькнула мысль, что, став хозяином поместья, он первым делом вручит Добби какой-нибудь из своих галстуков. Может, эльф на нем повесится. Тут же, не сходя с места. Хоть какая-то радость от этого тупого создания. - Лунный календарь, быстро, - приказал он через плечо. И, не удержавшись, сопроводил приказание легким Ступефаем. Пусть знает… Он развернул принесенный эльфом пергамент на небольшом столике. Конечно, Люциус помнил длину сегодняшних лунных суток, но не до минуты. А для ритуала важна была точность. Что ж, время почти идеальное. Пара дней на подготовку – «на приручение волка», усмехнулся он про себя, ночь – на ритуал, потом день ожидания – и ночь полнолуния. А там видно будет – удалось, не удалось. Скорее всего, не удастся. Можно подумать, никому до него не приходила в голову благочестивая идея исцелить оборотня. А с другой стороны, кого из чужаков за последние пятьсот лет в библиотеку Мэнора пускали? То-то же. Так что, может, и получится. Доживем до полнолуния – увидим. В безоблачном настроении Люциус аппарировал в столовую. Окинул взглядом стол. - Доброе утро! – поприветствовал семью. – А о… гость где? Чуть не вырвалось «оборотень». Надо будет последить за своей речью, подумал он. А то начнется переполох – оборотень в доме, где живет твой сын, о чем ты думаешь, Люциус, сколько можно ввязываться в подобные авантюры, это до добра не доведет… Ага. Можно подумать, Абраксас Малфой всегда был образцом рассудительности и благопристойности. Можно подумать, это не он занимался чернейшей некромантией в компании с лучшим другом юности Сигнусом Блэком; можно подумать, это не он полгода пропадал в Тибете, увлекшись каким-то культом зороастрийцев; и можно подумать, не он, уже после женитьбы, пытался вырастить в Мэноре небольшого норвежского горбатого. И можно подумать, что если сам он сыну об этом не рассказывал, то не нашлось других добрых людей. А теперь, выходит, Люциус - авантюрист? Ну… не без этого. Но низзлу понятно, что при всех его авантюрах с головы Драко и волоса не упадет. Люциус подмигнул сидящему на высоком стульчике сыну – стульчик окутывало едва заметное золотистое сияние заклинания, не позволяющего малышу нечаянно свалиться на пол. И, дементор побери, малыш подмигнул в ответ. Истинный Малфой. День определенно складывался крайне удачно. Люциус аппарировал в комнату гостя. Люпин сидел на кровати, которую явно застилал сам, и его мантия выглядела… не очень. Не для Мэнора. Для провинциальной деревушки было – нормально. Для Визенгамота – в самый раз. А для Мэнора – не очень. Ну и ладно. Кого тут интересует его мантия? Люпин сидел на краю кровати, настороженным серым волчонком. Потом поднял глаза. И Люциус понял – ничего подобного. Какой там волчонок, Моргана-прародительница? Воробушек. Тоже маленький, тоже пегий какой-то; и готовый в любой момент взмахнуть крыльями, уходя из-под носа хитрющего старого кота. Ну или еще кого-нибудь, не менее до воробушков охочего. - Ты почему не в столовой? – спросил Люциус с ноткой недовольства. - Я не знаю… - негромко сказал Люпин. - Что по утрам люди завтракают? Какая у тебя печальная судьба! - Я не знаю, куда идти. - Он все-таки упрямый. И шуток не принимает. - Выходишь в коридор, хватаешь первого попавшегося эльфа и требуешь проводить в столовую. Все. Люпин посмотрел на него так, будто Люциус предложил ему с Астрономической башни броситься. Люциус чуть нахмурился; но тут же уголок рта пополз вверх в улыбке. Боггартову мать… Он же с домовиками и дела-то никогда не имел. И в поместьях не бывал. И вообще прекрасно понимает, что играет роль пятна на идеально вычищенном ковре. Неуместность – вот имя ему в Малфой-мэноре. Но… Но ведь это Люциус его привел. То есть пригласил, конечно. А гость Люциуса – это уже статус. Еще какой статус. И вообще, есть хочется. - Да перестань ты выглядеть, как Серая Дама. Пойдем завтракать, - сказал проголодавшийся Малфой, решительно хватая гостя за шиворот и аппарируя обратно в столовую. Конечно, на них покосились неодобрительно; но никто ничего не сказал. Люциус понял, что ему дано разрешение на проведение задуманного опыта. Впрочем – могло ли быть иначе? Честно говоря, он не помнил, чтобы не смог когда-либо добиться своего – хитростью ли, лестью, шантажом, обаянием. Он улыбнулся отцу, извиняясь и торжествуя одновременно, скользнул взглядом по лицу Нарциссы, потянулся за молочником. Карие глаза наблюдали за ним настороженно. *** - Ну что ж, начнем, - произнес Люциус. Он стоял, опираясь на подоконник, спиной к окну, и его волосы горели золотом в солнечном свете. Солнце заливало целый угол кабинета, делая его до невозможности уютным. Это был личный кабинет Люциуса. А еще был кабинет Абраксаса. И, возможно, где-то в глубинах дома скрывался кабинет Нарциссы. Малфой-мэнор. Люпин поднял на Люциуса спокойные глаза и пожал плечами. - Давай.
Команда Люцеманов: После всего произошедшего за вчерашний день теперь на него навалилась усталость и ощущение безнадежности. Он понимал, что Люциус – чем Мерлин не шутит – может быть, и в самом деле сумеет освободить его от проклятья оборотня. Вот только в данный момент ему было все равно. Даже трудно передать, насколько все равно. Джеймс. Мертв. Лили. Мертва. Питер. Мертв. Сириус - в Азкабане. А он еще не хотел слушать Люциуса. Малфой-мэнор, или Годрикова Лощина, или Хатерли, где он жил в последнее время, - какая разница? Какая теперь вообще разница? - А ритуал опасен? – спросил он. Люциус вскинул бровь. Красиво это у него выходит… - А как ты думаешь? – поинтересовался он. – Это тебе не Приворотное зелье варить. Значит, опасный. Может, он умрет во время его проведения? Было бы неплохо. Может быть даже Люциуса за это посадят в камеру напротив Сириуса. Это было бы хорошо. Люпин не мог объяснить, почему, но чувствовал, что это было бы хорошим наказанием для обоих. А ему хотелось их наказать. На дне души плескались затхлые остатки ненависти. Пожиратель Смерти и предатель. Они друг друга стоят. Вот только Малфоя никто не посадит. Подумаешь, убийство оборотня. Определенное количество галлеонов легко превратит убийство в несчастный случай. Трансфигурирует, так сказать. Ну и пусть. Люциус улыбнулся довольно. Наконец-то. Первый вопрос, заданный по доброй воле. Первая ласточка – предвестница стаи. А в том, что стая будет, он не сомневался. Гриффиндорское любопытство только разбуди… Интересно, как этот волчонок будет выглядеть, когда снова станет обычным человеком? Если станет, конечно… Малфоевское упрямство тут же взбунтовалось против последней мысли. Что значит «если»? Раз Люциус взялся за дело – все получится. Он опять улыбнулся. - Для начала – уточним: ты у нас оборотень не истинный и не проклятый? - Разумеется! – вскинулся Люпин. – Меня заразили! - Хорошо, хорошо, успокойся, - с легкой досадой бросил Люциус. – Между прочим, если человек выпил воды из волчьего следа или сорвал цветок с проклятой могилы, он тоже ни в чем не виноват. Не говоря уж о тех, кто рожден оборотнем. - Я знаю… - Люпин вновь сгорбился, огонек в глазах погас. Эти неконтролируемые вспышки эмоций были явным признаком зараженного оборотня. Хотя – могли быть и просто особенностью темперамента. В любом случае, это лишь всплеск чувств, а не выброс стихийной магии. Уже неплохо. - Убить альфу, как я понимаю, ты не можешь, потому что… - Я не знаю, кто это был, - пробормотал Люпин. - Я так и думал, - Люциус прошелся по комнате. Люпин следил за ним взглядом исподлобья. – Еще вопрос: бывает, что ты чувствуешь себя зверем в теле человека? - То есть? – нахмурился Люпин. - То есть ты не превращаешься физически, но думаешь, чувствуешь, ведешь себя как волк; бывает такое? - Нет, - помотал головой оборотень. - Значит, духовную териантропию исключаем, - констатировал Люциус. – Ты вообще читал что-нибудь о своем роде? – спросил он, увидев недоумение на лице Люпина. - Это не мой род! – опять подскочил тот. Малфой не понял, забавляет это еще или начинает утомлять. - Да не дергайся ты, - бросил он. – Учти – мы все время будем говорить о малоприятных для тебя вещах. А ты чего ожидал? - Ничего, - оба помолчали. – Я постараюсь быть сдержанней, - выдавил Люпин, понимая, чего от него ждут. - Нет, - голос Люциуса приобрел жесткие нотки. – Не постараешься; ты БУДЕШЬ вести себя сдержанно. Понятно? Люпин кивнул. И в самом деле некоторое время старался. Кровь неистинного оборотня заражена или проклята. Магглы назвали бы подобное воздействие вирусной инфекцией. В средние века считалось, что болезнь поражает тело человека. В найденном фолианте Люциус вычитал, что это мнение – как и многие распространенные мнения – неверно. Болезнь поражает и энергетическую сферу. Именно поэтому ее так трудно лечить. Несмотря на устойчивую форму поражения, болезнь действует несколько своеобразно, и грубые попытки противостоять ей обречены на провал. Проверено неоднократно. Магглы пока изобрели только два надежных лекарства – серебро и обсидиан. Да и те – не панацея. Но ими иногда и маги пользуются. А что тут сделаешь? Мертвый человек лучше живого оборотня. Еще в книге были рассуждения о том, что раз уж териантропия бывает физической и духовной, то, видимо, вполне возможно отделить дух волка от тела человека в стратегически точный момент – накануне полнолуния: когда дух уже достаточно силен, чтобы отделение стало возможным; но в то же время тело еще остается вполне человеческим. Отделенный дух в конце ритуала следует уничтожить. Тело в ходе ритуала проходит процесс исцеления зельями и заклинаниями. В частности, полностью перегоняется и очищается кровь. Теоретическая база ритуала была крайне неубедительна. Люциус и сам это понимал. Но сам ритуал был описан так подробно, что не было сомнений – по крайней мере однажды его проводили. Люциус думал, что стоит рискнуть. Раз уж так повезло. И книга нашлась, и оборотень под рукой. Оборотню подробности предстоящей церемонии он, конечно, объяснять не стал. А зачем? Просто загрузил его работой – заставил разборчиво переписывать из текста повествования сложные заклинания, необходимые в ходе ритуала. Древние колдуны, похоже, ценили в почерке прежде всего его крайнюю витиеватость и решительно противились любым попыткам упростить начертание букв. А сам Люциус аппарировал в Лютный переулок. Ему нужна была чертова уйма разных вещей, в магазинах Диагон-аллеи, как правило, не продававшихся. Диагон-аллея – для светлых магов. Люциус хмыкнул. Даже с большой натяжкой к этой категории он никогда не относился. Вернулся он далеко за полдень. Обед уже прошел. Люпин сидел за столом, прилежно скрипя пером. Люциус проконтролировал процесс. Работал оборотень аккуратно. Люциус совершенно не боялся, что Люпин унесет с собой секретные знания. Во-первых, боггарта с два он выпустит его отсюда хоть с малейшим обрывком пергамента. Во-вторых, даже против выдающейся памяти хорошо помогает небольшой Обливиэйт. В-третьих, часть особо ценных манускриптов малфоевской библиотеки защищали малоизвестные чары, не позволяющие делать копии иначе, как переписыванием, и запоминать прочитанное больше, чем на три-четыре часа. Так какие могут быть проблемы? Люциус потребовал у эльфа какой-нибудь еды и с удовольствием вонзил зубы в холодную телятину. И перехватил взгляд Люпина. - К обеду не спускался? – спросил он. Хотя по тону было понятно – ответ не требуется. Конечно, не спускался. - Я не хочу есть, - опуская взгляд к пергаменту, соврал Люпин. Малфой и не думал его слушать. - Сервируй на двоих, - приказал он вызванному домовику. – Садись, - Люпину, тем же тоном. Люпин колебался недолго. Голод победил. Кормили в Мэноре превосходно. - Помоги, - сказал Люциус после еды. Покупки были уже доставлены, и теперь следовало их перенести в маленький – всего примерно в три раза больше люпиновского дома в Хатерли – флигель в глубине парка. Домовикам здесь появляться запрещалось. Левитируя пакеты, они прошли через парк, и Люциус начал снимать заклинания, закрывавшие вход. Дверь скрипнула, открываясь внутрь. Обрисовался прямоугольник темноты, из которой тут же потянуло запахом зелий и ароматических курений, применявшихся в ритуалах. За долгие годы эти запахи настолько въелись в стены и немногочисленную мебель, что уничтожить их стало возможно только вместе с флигелем. Люциус шагнул в привычную темноту. - Клади здесь, - распорядился он. – Ты где? – окликнул он, не найдя Люпина рядом, и вышел наружу. Оборотень застыл у Нарциссиного розария. Накрытый магическим куполом, розарий радовал глаз до поздней осени. - Я тебя жду, между прочим, - сообщил Люциус, подходя. Люпин взглянул виновато. - Извини. Я… хотел посмотреть. Мама любила такие… - он указал на большой белый бутон. – У нас рос один куст. Не такой красивый, конечно. - Твоя мать жива? – спросил Люциус. Люпин отрицательно помотал головой и заторопился во флигель. Малфой задумчиво посмотрел ему вслед. Вечером, после ужина, они устроились в комнате ритуалов, в уютных креслах, установленных здесь еще дедушкой Абраксаса. Камин прогорел, комнату освещали лишь несколько высоко подвешенных свечей. В их пламени все казалось зыбким, нереальным. Тени скользили по углам. Малфой вручил Люпину такой же бокал с коньяком, какой взял сам. Люпин пытался отказаться. - Разве вам на уроках не говорили, что лучший способ подготовиться к ритуалу – это полностью снять напряжение? – спросил Люциус. И почему он всегда оказывается прав? Люпин взял бокал и сделал маленький глоток. По жилам побежало тепло. Захотелось улыбнуться. Он сделал еще глоток и забрался в кресло с ногами. - Люпин, а как получилось, что тебя укусили? – услышал он голос Малфоя. Он повернулся к Люциусу, чтобы сказать, что это его не касается. Темные в слабом освещении глаза Малфоя смотрели внимательно, ожидающе. Доброжелательно, сказал бы Люпин, если бы не знал, что доброжелательность и Малфои антонимичны. - Это нужно для ритуала? – спросил он. - Нет, - чуть улыбнулся Люциус. – Мне просто интересно. Всем было интересно. Всем, кто узнавал, что он оборотень, всегда было интересно, как это случилось. Но все делали вид, что их это не интересует. Друзья – из деликатности, недоброжелатели – из смутного опасения. Пожалуй, Малфой – первый, кто признался в своем любопытстве. Люпин сделал еще один глоток. Ему захотелось говорить. Так, как никогда в жизни, - откровенно, без оглядки, не подбирая слов, не стараясь казаться лучше, хуже, сильнее, умнее, несчастнее, чем он есть на самом деле. Что бы он ни рассказал Люциусу – тот не будет думать о нем хуже. Он вообще не будет о нем думать после ритуала. Люпин может вывернуть душу наизнанку – безо всяких последствий. Малфою все равно. Как же хорошо, когда кому-то все равно. И уж совсем замечательно то, что ему самому тоже все равно. Что бы Люциус о нем ни подумал. Взаимное равнодушие. Великолепная вещь. Люпин рассказывал долго, детально, вспоминая малейшие оттенки чувств, глядя, как играет пламя свечей на чуть маслянистой поверхности напитка в бокале. Не раньше, чем через час, его речь начала наконец замедляться, и он уснул в кресле, не закончив фразы. Люциус левитировал к себе его бокал, почти выпавший из руки, выплеснул недопитый коньяк, трансфигурировал опустевшую емкость в маленький пузырек. Кончиком палочки вытянул из виска длинную туманно-серебристую нить – воспоминания о прошедшем часе. Опустил в пузырек, закрыл притертой пробкой, запечатал заклинанием. Подписал: «Ноябрь, 1981. РДЛ. Воспоминания об инициации оборотнем». Левитировал в любезно распахнувший двери шкаф. Информация, конечно, специфическая. Но вдруг когда-нибудь пригодится. Люпин вздохнул в кресле, поворочался, устраиваясь поудобнее. Вот и ему польза – выговорился. Теперь может спать спокойно. Великая все-таки вещь – малфоевское обаяние. Конечно, добавленная в коньяк микроскопическая доза Веритасерума тоже внесла свою лепту в люпиновскую словоохотливость. Но обаяние было все же первично. В этом Люциус не сомневался. Немного подумав, он решил оставить Люпина на ночь здесь. Ничего страшного. Надо только увеличить кресло и слегка опустить спинку. Ему здесь будет даже лучше. Удобней. И спокойней. На самом деле Люциусу было просто лень левитировать оборотня к выходу, вызывать домовика, отдавать приказания. Он запер дверь снаружи и аппарировал в свою спальню. Через пятнадцать минут он уже спал, крепко и без сновидений. Утро было так же благосклонно к Люциусу Малфою, как и прошлый вечер. Он проснулся рано, в прекрасном настроении. Опять светило солнце; его лучи были такими же бледно-золотыми, как тщательно расчесанные волосы Люциуса. Аппарировав к флигелю, Малфой снял заклинания и собирался уже отворить дверь, но становился. Задумался. По губам скользнула легкая улыбка. Почему нет? Он подошел к розарию и внимательно осмотрел немногочисленные белые бутоны. Вон тот, пожалуй, подойдет. Прямой стебель и тугая спираль начавших раскрываться лепестков. Диффиндо, и стебель с тихим шорохом падает, стряхивая с куста капли холодной росы. Люциус подхватывает его на полпути вниз. Нарцисса разозлится, конечно. Обидится. Зачем ему это? Боггарт знает. Просто захотелось. Собственные желания всегда были для Люциуса единственным и достаточным оправданием любых поступков. Войдя во флигель, он первым делом распахнул шторы. В окна полился неяркий чистый свет ноябрьского солнца. Люпин спал там, где он его оставил, и даже, кажется, в той же позе. Люциус присел перед креслом, держа розу у лица, чувствуя сладкий аромат цветка и холодный запах росы в его глубине. Интересно, каким будет выражение его глаз? Ремус сквозь сон почувствовал какие-то перемены вокруг. Издалека – звук открывающейся двери, легкие шаги, шум ткани. В комнате стало светлее. Потом наступила тишина, и ноздрей Люпина коснулся запах цветов и дождя. Он открыл глаза. Чужое лицо – близко, как никогда раньше, чуть улыбающиеся губы, по которым Малфой слегка постукивает большим белым бутоном. Никогда в жизни он и представить себе не мог Люциуса Малфоя – таким. Люпин испугался. Люциус удивился. Никто еще не реагировал на него подобным образом. Во всяком случае, никто из тех, кому он дарил цветы. Любопытный экземпляр. - Доброе утро, - сказал он любезно. – Это тебе. - Почему? – спросил Люпин. Но розу взял. Дрогнули крылья носа. Перед полнолунием чувствительность оборотней к запахам обостряется. Почему? Какой глупый вопрос. - Просто так, - пожал плечами Люциус. – Умывайся, пойдем завтракать. Чудесно начавшийся день испортился самым непостижимым образом. Люциус сверял наличие зелий и артефактов со списком. На всякий случай. Как оказалось – не зря. И как он не учел этого сразу? Люциус еще раз пробежал глазами перечень необходимых для ритуала зелий. Вот дьявол. Зелье Haimatos rasa невозможно было сварить меньше чем за три дня. И купить было нельзя, потому что срок его хранения всего два часа. Поэтому Haimatos rasa изготавливали только на заказ. Кому охота связываться с товаром, портящимся на глазах, в расчете на того единственного покупателя, которому именно в эти два часа понадобится именно это зелье и он зайдет за ним именно в эту лавку? Люциус поискал, что бы разбить. Пестрая ваза, рожденная на свет в эпоху Мин, повинуясь его мысленному приказу, поднялась в воздух, на секунду зависла, а потом, набирая скорость с каждым мгновением, впечаталась в стену, разлетевшись почти в пыль. Люциус прислушался к себе. Вроде бы стало легче. Он задумался. Если на то пошло… Есть одно заклинание… - Не дергайся, - пробормотал Люциус. – Уронишь систему – зааважу на месте. Люпин затих. А потом Люциуса рванули за плечо, сильно, со злостью. Глаза оборотня полыхали гневом. Люциус подумал, что еще не видел у Люпина столь яркого проявления чувств. Интересно. - Не шути так, - произнес Люпин, явно еле удерживаясь от крика. Почему же его все-таки определили на Гриффиндор? С таким самообладанием он был бы хорош и на «змеином факультете». Люциус вспомнил Блэка. Вот тот бы не сдерживался, орал бы во все горло. Хотя… не в праведном гневе орал. А просто по привычке, потому, что он – Блэк, а значит – ему все можно. А Люпин всю свою короткую пока жизнь приучал себя к тому, что ему – нельзя. Вот поэтому он –гриффиндорец. Фенрир, к примеру, слово «нельзя» считал хорошей шуткой. А предложение «вылечиться» счел бы смертельным оскорблением. Он вообще делил мир на оборотней, охотников и добычу. Люпин, кажется, сочетал в себе первое и последнее. Уникум. И в глазах – сквозь золотую, лунную, звериную сущность – мальчик. Мальчик, который продолжает верить в добро и справедливость. Тихо так себе верить. Безнадежно. - Я видел, как это действует, - нельзя этим шутить, слышишь?! Ага. А он почти все пропустил мимо ушей, отвлекшись на собственные размышления. - Люпин, не напрягайся, я понял. И я видел, как действует Авада. Бывает хуже, уж поверь. У Люпина дрогнули губы - как будто хотел еще что-то добавить. Но сдержался. Отошел, сгорбился в кресле. Все правильно: добро и справедливость – хорошо, а оборотнем быть все равно не хочется. Вот вылечится – и с новыми силами начнет с Темной магией бороться. Если вылечится, конечно. Люциус привычно проигнорировал сомневающийся голосок подсознания и продолжил работу, то и дело откидывая за спину волосы, тут же падавшие обратно. Про ленту он и не вспомнил. Люпин наблюдал за ним из своего кресла, искоса, не поднимая головы. Потом подошел, спросил, чем помочь. Люциус глянул на него, в очередной раз откинул волосы с лица. Глаза блестели – работа шла успешно. - Вызови домовика, - сказал Люциус. – Пусть чаю притащит. И шоколада побольше. В третьем часу ночи все было закончено. Люциус потянулся, разминая спину, плечи, удовлетворенно оглядел дело рук своих. - Мы в… дом? – спросил Люпин. Он никак не мог привыкнуть называть домом это здание, похожее не то на замок, не то на музей. - Не-е-ет, - разочаровал его Люциус. – Нам еще рассвета дождаться надо. Точку разрыва определить. Так что давай трансфигурируй кресла в кровати. У тебя же по Трансфигурации «П» было? - Да, - кивнул Люпин рассеянно, выполняя распоряжение. Спохватился: - Откуда ты знаешь? - Догадался, - самодовольно заявил Люциус, сбрасывая туфли и с удовольствием вытягиваясь на своем ложе. Люпин устроился на своем. - Завтра будем отсыпаться, - планировал Люциус, глядя в потолок. – Все готово, весь день свободный. Потом ночь ритуала. Потом еще день – и в полнолуние увидим результат… Эй, Люпин! – окликнул он. – Ты что молчишь, заснул? - Нет, - донесся тихий голос. – А ты… а ты правда думаешь, что получится? Люпин повернулся к Люциусу. Нет, он и не думал засыпать. Глядя в его глаза – темные при ярком свете луны, - Люциус поперхнулся очередной фразой. Столько в этих глазах было надежды… Если все получится, подумал Люциус… Если все получится, он весь – мой. Он за меня – на Аваду и под Круцио. И в Азкабан, если понадобится. Он клясться будет моим именем. И землю грызть. И ноги целовать. Настолько чужда ему эта проклятая вервольфовская сущность. Кусали бы таких, как Фенрир, что ли. Тот и сам по себе уже волк. А таких, как этот… Ремус, за что? Слизеринец, как никогда, был близок к тому, чтобы признать наличие в жизни понятия «несправедливость». Но тогда и существование «справедливости» пришлось бы признавать - Конечно, получится, - сказал он с привычной уверенностью небожителя. А темные – в свете луны – глаза продолжали смотреть на него – внутрь него – все с той же надеждой, от которой нечем было защититься. Никто никогда так на Люциуса не смотрел. Никто. Никогда. - Спи, - сказал он. Прозвучало чуть сдавленно. – Спи… Ремус. Тот кивнул едва заметно, соглашаясь. Продолжал смотреть. Что ему сейчас ни говори, понял Люциус, бесполезно. Не заснет ни за что. Он сдвинулся на край тахты. Руку оставил вытянутой на подушке. - Иди сюда, - скомандовал Люпину. У того в глазах от неожиданности мелькнуло что-то привычное, приземленное. - Как… то есть… ты… что… - Иди, говорю. Быстро, - не будет же Люциус Малфой что-то объяснять. И пошел. И быстро. Поднялся, рывком преодолел малое пространство между ними, и уже лежит, прижавшись к Люциусову плечу, и не знает, куда деть собственные конечности. Ну, это уж его проблемы. Люциус просто обнял его обеими руками (тонкие косточки, тонкая кожа, тонкие волосы… Салазар великий, и это – оборотень?), устроился поудобнее, еще раз сказал: - Спи, - уверенный, что теперь его команда точно будет выполнена. Его совершенно не смущала ситуация. Люциус Малфой имеет право держать в объятиях того, кого захочет. А сердце стучит чаще… в предвкушении полнолуния. Серый рассвет ударил по глазам не хуже полдневного солнца. Люциус, едва увидев светлеющее небо, подскочил на тахте. Люпин от резкого движения скатился с его руки на подушку и чуть не упал на пол. Оказывается, они даже не пошевелились за ночь. Но сейчас было не до размышлений о глупостях. Люциус бросился раздвигать шторы, прекрасно понимая бессмысленность этого действия. На востоке небо уже чуть заметно розовело. Луну они упустили окончательно и бесповоротно. Люциус скрипнул зубами, запустил Бомбардо в пару стекол. Из парка потянуло промозглым холодком. Люциус присел на подоконник, боком, крутя в руках палочку. Люпин чуть ли не шепотом восстанавливал стекла. Наконец Люциус поднял голову. - Отойди, - скомандовал он. Люпин посмотрел непонимающе. Глаза Люциуса медленно сужались. Люпин поспешно отскочил в сторону. Малфой замысловатым взмахом палочки сделал что-то с полом. Люпин с интересом рассматривал результат. Слой мрамора вроде как исчез, и под ним оказались кристаллы кварца, непонятным образом пригнанные друг к другу так плотно, что не оставалось ни малейшего зазора, но в то же время сохранявшие свою структуру. - Желательно стоять на месте и ни на что не наступать, - сухо предупредил Люциус. Сам он выводил палочкой какие-то цифры и латинские слова на кристалле в правом углу комнаты. Они светились неприятным зеленоватым светом. Потом вспыхнул весь пол. В толще кварца обозначились очертания пентаграммы, расположенной несколько по-другому, нежели Люциусова. Малфой еще раз написал цифры и буквы, и вспыхнула другая пентаграмма. Потом еще. Потом еще. Наконец очередной магический рисунок вернул лицу Люциуса улыбку. Он перестал писать, подошел к своей пентаграмме и добавил к ней точку на одном из лучей, окружив ее списанными из фолианта с ритуалом рунами. Потом подмигнул Люпину. Люпин решил, что уже можно спрашивать. - Здесь правда пентаграммы всех проведенных ритуалов? – спросил он с недоверием и уважением. - Вот именно, - подтвердил его догадку Люциус. – Все ритуалы, проводившиеся поколениями Малфоев в этой комнате, записаны на этом полу. Поэтому упаси тебя Мерлин повредить его хоть чем-то, хоть ударом каблука. Память кристаллов почти безгранична. Я нашел подходящие дни и подходящие ритуалы и определил точку разрыва без луны. Люпин попытался скрыть улыбку. Малфой был так явно горд собой… Люциус заметил его гримасу. - Попробуй только сказать это вслух, - предостерег он. – Пойдем. Они вышли, Люциус запер дверь и взял Люпина за руку. Они аппарировали в коридор, куда выходили двери спален. - Нужно как следует выспаться, - предупредил Малфой. Люпин не двигался с места, выглядел смущенным. Люциус не сразу понял, в чем дело. Поняв – развеселился и разозлился. - К себе, - сказал он, как ребенку. – Я к тебе в няньки не нанимался. И Люпин ушел. Люциус сделал все, как положено, - теплый душ, теплый шоколад, тишина и полутьма, - но сон приходить не желал. Не хватало тяжести головы на плече. Тонких косточек под рукой. Чужого дыхания в шею – не хватало. Чужого? Люциус подумал, что легкие Сонные чары развеются бесследно до начала ритуала. Приказал домовику навести. Люциус Малфой не может лишиться сна из-за – тьфу! – оборотня. Вечером они снова стояли посреди комнаты ритуалов. Небо за окном быстро темнело. Люциус был полон сил и уверен в себе, Люпин – бледен и подавлен. Ну да, на него же Сонные чары наводить некому. При этой мысли Люциус посмотрел на свои руки и заметил, что они чуть заметно дрожат. Он несколько раз медленно и глубоко вздохнул и сильно растер ладони, согревая. Не помогло. Пальцы все равно дрожали. Пальцы дрожали, потому что он, оказывается, боялся угробить Люпина. Оказывается, ему было какое-то дело до того, выживет оборотень или умрет. Оказывается, он даже надеялся его вылечить. Провести ритуал и… вуаля. И требовалось для этого спокойствие. Только спокойствие. И чем чаще он это себе повторял, тем больше дрожали пальцы. Замкнутый круг. Малфоевская невозмутимость, ау? Где ты? Люциус еще раз медленно выдохнул и попытался взять себя в руки. За окном на темное небо выкатилась из-за большого вяза золотая луна. Практически полная. Люциус снял мантию, обувь, небрежно стянул лентой волосы. Глянул на Люпина. Тот вскинул подбородок в ответ, попытался улыбнуться. Глупая гриффиндорская храбрость. Дурацкая глупая гриффиндорская храбрость. Хрустально прозвенел брегет. Начал отбивать ритм метроном. Полночь. Пора. Люциус сбросил и рубашку, встал в центре пентаграммы, полоснул нефритовым ножом по запястью – вдоль. Красный рот раскрылся на руке, растягиваясь в улыбке все шире и шире. Крови нужно немало. Не только для прочности защиты, но и для приманивания волка. Духа волка. Кажется, достаточно. Люциус залечил руку. Заклинанием распределил часть крови из центральной, большой, серебряной чаши по пяти малым, со святой водой. Почувствовал дрожание воздуха. Защита была активирована. Он вышел из пентаграммы, чувствуя легкую слабость. Может быть, крови отдано слишком много? Слабость может помешать довести ритуал до конца. А он должен его закончить. Жаль, Восстанавливающее зелье нельзя использовать. - Возьми, - сказал Люпин, смотревший на него с испугом. Люциус взял протянутую ему шоколадную фигурку, едва заметно начавшую подтаивать, закинул в рот. Разжевал, растворил на языке, проглотил. Стало легче. Он улыбнулся. - Давай. Люпин, отвернувшись, скинул мантию. Под ней он был обнажен. В ходе ритуала одежда ему не полагалась. Улегся в центре второй пентаграммы в позе звезды, умудрившись густо покраснеть. Люциус склонился над ним. - Ты помнишь – необходимо… Кивнул чуть заметно – помню. Люциус закрепил в серебряных оковах, вмурованных в пол, его руки и ноги. Запястья болтались в металлических обручах. Пришлось спешно уменьшать их заклинанием, хоть и было это нежелательно. Изгнание духа. Темный поток латыни полился из уст Люциуса. Время тянулось, как мед, тягуче и липко. Воздух над пентаграммой Люпина стал уплотняться в большой шар с размытыми границами. Шар был бледно-желтым, как предрассветная луна. Люциус ухмыльнулся и продолжил. В желтизне начали проступать красно-черные протуберанцы. Приманенный кровью волк готовился к прыжку. И прыгнул. Прямо в центр второй пентаграммы, к чаше. И чистая кровь потомственного мага чуть ли не с хлюпаньем впиталась в черно-красную сущность, покинувшую уютную сферу симбиота ради добычи. Люциус едва успел наложить мощное заклинание, уничтожая точку разрыва. Выход был закрыт. Люциус стоял, не в силах отвести глаз от беснующегося сгустка энергии, запертого в пентаграмме. Даже ему не доводилось видеть подобной ярости. Зрелище завораживало. С трудом оторвавшись от него, Люциус перевел взгляд на Люпина. Тот лежал с открытыми глазами. Сначала Люциусу показалось, что он без сознания, но Люпин слабо моргнул. Значит, он тоже видел… Самообладание, однако… Люциус глянул в книгу, начал присоединять серебряную трубку к руке Люпина – вены на бледной коже змеились, казались почти черными, - еще раз глянул в книгу – что-то его смущало. Пробежал глазами по странице… - Мерлинову мать! – и еще пару витиеватостей добавил. Люпин попытался поднять голову, посмотрел недоуменно. - У меня тут один вопрос, - сказал Малфой очень небрежно. – А ты сам когда-нибудь кого-нибудь убивал? Как оборотень, я имею в виду? - Конечно, нет! – воскликнул Люпин. Желтый шар над ним засиял чуть ярче. - Хорошо, - сказал Малфой. – Отлично. Надо же! И как он мог забыть об этом? Лечение оборотня имеет смысл, только пока душа его не проклята окончательно убийством. Вот было бы весело, если бы Люпин сказал: да, убивал, убиваю каждое полнолуние, просто не могу удержаться при виде хрупкой шейки… Лю-пин? Да Люциус сразу чувствовал, что убийца из него никакой. Хоть в человечьей шкуре, хоть в волчьей. Вот поэтому и не спросил. Кровь побежала по серебряным трубкам, смешиваясь со святой водой, очищаясь. Святая вода, серебро, аконит – убийственные для вервольфа яды атаковали совместно и поочередно, отравляя, выжигая, вымывая заразу. Люциус внимательно наблюдал за процессом. А потом первая капля очищенной крови вернулась обратно в тело. И Люпин закричал. Оба знали, что ритуал будет болезненным. Но никакое знание не способно подготовить к боли. Люпин кричал долго, бесконечно долго, потом хрипел, сорвав голос, потом стонал, редко, надрывно. Люциус смотрел, ждал. Время от времени потирал ладонью лоб. Почувствовав во рту солоноватость, понял, что прикусил губу. Люпин давно их попрокусывал, кровь текла по подбородку. Брегет прозвонил два часа пополуночи. Очищение заканчивалось. Приближалось уничтожение. Час Быка. Темнейшее время ночи. Очень подходящее для убийства. Что ж, начнем. Люциус встал перед первой из пентаграмм, в пятне лунного света, - босой, без рубашки, лента с волос сдернута. Положил перед собой фолиант на подставку, как ноты – на пюпитр. Палочкой взмахнул, дирижируя невидимым оркестром. Люпин смотрел. Перед глазами стоял туман от слабости, предметы расплыв ...
Команда Люцеманов: ... ались, дрожали. Малфоевские светлые волосы, белая кожа и лунный свет сливались в одно бледно-золотое пятно. Такой светлый Темный маг. Люциусу казалось, что он плывет в желе. Слова тонули в ставшем густым воздухе. Заклинания вязли в нем, теряя свою хлесткую силу. Он очень надеялся, что ритуал не был розыгрышем или бредовым изобретением сумасшедшего колдуна. Конечно, об этом надо было думать раньше. Но когда это Малфои подстилали себе соломку? Обычно мир сам изгибался под них мягкой колыбелью. Хрустальный звон. Половина третьего. Осталось полчаса. Стучит метроном, не позволяя сбиться с ритма, утонуть в темных водоворотах магии. Капли пота сбегают с висков на шею. Кажется, волк слабеет. Последний цикл заклинаний. Ударный залп. Последний луч, сорвавшийся с палочки, бледно-фиалковый, уничтожающий, - Авада для энергетических сущностей, - одновременно с боем брегета. Час Быка миновал. Люциус опустил палочку, всмотрелся в тающую на глазах пентаграмму – пустую, без следов черно-красной гадости внутри. Присел на пол, обхватив руками колени, посмотрел на Люпина, рассмеялся. - От-крой, - прошептал тот. Люциус взмахнул палочкой, размыкая серебряные кандалы. Люпин попытался сесть рывком, вышло – постепенно. Потер запястья – сплошные синяки. - Как ты думаешь – получилось? – спросил он хриплым шепотом. Очевидно, из-за сорванного горла. - Наверное, - сказал Люциус. На уверенное «конечно» никаких сил не было. И на то, чтобы удивляться тому, что Люпин опять оказался на его тахте, - тоже. Тонкие косточки, тонкая кожа, тонкие волосы… Обжигающее дыхание на шее. Хрупкая жизнь под рукой. Поздним утром, проснувшись, пили Восстанавливающее, лечили Люпиново горло, его же синяки и Люциусовы шрамы – чтобы следов не осталось. Люпин то и дело замирал, прислушивался к себе. Люциус ловил его взгляды – неверящие. - Успокойся, - раздраженно сказал он в двадцатый раз за обедом на двоих – отцу на глаза показываться было преждевременно. И швырнул чашкой в домовика. - Что за манера подавать чуть теплый чай?! Вышколенный домовик не стал уворачиваться, тонкий фарфор разбился об острое плечо. Люпин затих. После обеда опять лечились зельями. С наступлением темноты Люциус запер Люпина в одном из самых глубоких подвалов Мэнора. На всякий случай. Люпин очень настаивал. Люциус возражал, но не очень. Запер дверь, ушел наверх. Зашел в детскую к Драко, в малую гостиную – к Нарциссе, к себе в кабинет – просто так. Вернулся. Сел у двери подвала на каменный пол. Облокотился на приятно холодящую стену. Минуты текли. Шестым чувством угадывал: темнеет… поднимается луна… выше… выше… Ждал. Слушал невозможно прекрасную тишину. За дверью раздался шум. Стих. Раздался снова. Когда прозвучал долгий, тоскливый волчий вой, Люциус, не вставая, аппарировал в кабинет. Он был чертовски зол. Не получилось. Не получилось. Не получилось. Да, обряд был очень ненадежен. Но, во имя Салазара, он ОБЯЗАН был получиться! Люциус ОЧЕНЬ хотел, чтобы он получился! К боггартовой матери все на свете! К боггартовой матери этот мир! Дементоры бы его взяли! Давно он так не злился. Люциус захлопнул дверь, размеренно, четко наложил на нее пару личных Запирающих заклинаний. Сел в кресло, откинув голову, закрыл глаза. Руки вцепились в подлокотники, губы сжались в жесткой складке. Легкий вихрь пронесся по комнате, колыхнув шторы, скинув со стола пару пергаментов, звякнув подвесками хрустальной люстры. Затем комната задрожала. Мелко затряслись шкафы, бутылочки с зельями и компонентами, подрагивая, скользнули к краю полок и дождем посыпались вниз. Картины в тяжелых рамах накренились, пара портретов рухнула на пол, часть повисла на одном крюке. Их обитатели удалились в другие картины заблаговременно, едва захлопнулась дверь кабинета. Малфои знали характер своих потомков. Этажерка с запасными подсвечниками, серебряными плошками, свечами и прочей дребеденью рухнула навзничь, по полу раскатились шарики китайского чая… Гардина сорвалась с одного конца, стукнулась об пол; вздувшись, опали волной на ковер шелковые портьеры. Послышался скрип. И почти сразу – тонкий, нежный, переливчатый звон. Подвески с люстры сыпались капелью, разлетаясь в хрустальную пыль. Никаким Репаро не возьмешь. С натужным «крак» треснула дубовая столешница. С похожим, но более звонким щелканьем трещины пробежали по мраморной каминной доске. С прощальным звоном с нее упали часы – свадебный подарок Нарциссиной бабушки. Пергаменты превращались в пепел, истлевая почти без огня. Обломки этажерки и рам крошились в щепу. На стенах уже не осталось ни одной картины, на окнах – ни признака гардин. Лоскуты штор стелились по полу. Дым перемешавшихся зелий полз по осколкам и обломкам длинными разноцветными змеями. Как от Бомбардо, взорвались с разницей в секунду оконные стекла. Вихрь носился по комнате, перебирая, кружа обломки, но больше крушить было нечего. Наступила относительная тишина. И в этой тишине последним аккордом прозвучал грохот сорванной с петель двери. Абраксас Малфой, обнаружившийся за ней, был очень зол. И очень встревожен. Люциус открыл глаза, легко поднялся с кресла, шагнул навстречу отцу. - Ты… - задохнулся яростью Абраксас, - ты… Ты не смог контролировать свою энергию! Это умеет даже гриффиндорский второкурсник-грязнокровка, а ты – не можешь?! Люциус вскинул голову. - Я мог, - сказал он спокойно. – Я мог. Но я не хотел! Отзвук вихря вздохом пронесся по комнате. Последняя, чудом удержавшаяся на люстре подвеска слетела вниз, жалобно тренькнув. - Люциус! – Абраксас взял себя в руки и голос звучал как всегда, глубоко и внушительно. – Убери его из дома. И имей в виду – я больше ничего не хочу слышать об этой истории. - Да, отец, - Люциус чуть наклонил голову; взгляд был твердым и незнакомым. – Можешь считать, что этой истории не было. Даю слово, я никогда не упомяну о ней. - Хорошо, - кивнул Абраксас. – Скажи эльфам, пусть приберут. Утром Люциус без раздумий открыл дверь подвала. Он собирался вручить Люпину его вещи и порт-ключ. Малфой и так слишком много для него сделал. Пора и честь знать. Взглянул на существо, сидевшее в углу с пустым взглядом и бессильно опущенными плечами. - Пойдем завтракать, - сказал ему. И потянул за руку, делясь собственной силой. – Пойдем. Он проводил его до ворот Малфой-Мэнора. Распахнул их – отеческим жестом всенародно любимого короля, играющего в демократию. - Удачи тебе, Люпин, - сказал тоном того же короля-демократа. Люпин заглянул ему в глаза – снова прямой, как натянутая струна, не готовый сдаться на милость мира. - Ты не виноват, - сказал он очевидную глупость. – Ты ни в чем не виноват, ты хотел помочь. Да ничего Люциус не хотел! Он хотел ритуал проверить! Не собирался он никому помогать! А Люпин еще добавил «спасибо». И поцеловал в щеку – будто солнечный луч коснулся. И порт-ключ активировал. И ведь не аппарируешь следом, чтобы забить ему в глотку дурацкое «ты не виноват». И дурацкое «спасибо». И поцелуй дурацкий вернуть. Ну, то есть не вернуть, а… Слово дано. Малфои слова, данного Малфоям, не нарушают. На душе было не по-малфоевски противно. Неделю Люциус честно развлекался с лучшими друзьями. Нотт и Эйвери любезно пришли на помощь однокашнику и боролись с его депрессией, взяв в союзники огневиски, пару полузапрещенных зелий и абонемент в так называемый «салон» мадам де Виньи. На восьмое утро Люциус принял Антипохмельное и пошел к отцу. - Я тебя слушаю, сын, - ровно сказал Абраксас, готовый как к очередному прощению и примирению, так и к педагогическому Круциатусу. - Я тут подумал, пап, - Люциус, сидя в кресле, внимательно разглядывал ровный белый потолок отцовского кабинета. – Мне двадцать семь лет, я чистокровен, богат, умен, к тому же женат и имею наследника, который через десять лет пойдет в школу. Как ты думаешь, этого достаточно, чтобы выдвинуть свою кандидатуру в совет попечителей Хогвартса?
Команда Люцеманов: *** (1993-1994) Люциус, конечно, сдерживал улыбку, но не слишком старательно; стоило прогнать ее с губ, как она отражалась в глазах. В который же это раз? Квирелл, Локхарт, теперь кто? Неважно… Снейпу снова не досталась должность преподавателя ЗоТС. Это, право, забавно. - Я знаю, о чем ты думаешь, - со злостью сообщил зельевар. Это стало последней каплей: Люциус расхохотался. От души, как не получалось уже давно. - Это не смешно, - яростно оборвал его Снейп. - Все зависит от точки зрения, - сдерживая смех, сказал Люциус. Мерлин побери, это все-таки было смешно. - Дамблдор неподражаем в подборе кандидатов, - отметил он. – Боюсь даже представить, кто будет на сей раз. Снейп внимательно посмотрел на него с непонятной усмешкой. - А ты его знаешь, - сказал он. – Помнишь Мародеров? Люциус вопросительно изогнул бровь. - Помню, - произнес он медленно. – И что? - Новый профессор ЗоТС – Люпин, - сказал зельевар с горечью, переключаясь с наблюдения за Люциусом на собственные неприятности. – Мне никогда не вести этот предмет, я чувствую. - Не выдумывай, - отозвался Люциус. – И объясни мне все-таки, зачем тебе, ради Салазара, эта должность? Ты лучший зельевар из тех, кого я знаю. Снейп задумался, глядя в огонь. Люциус наблюдал за выражением его лица – как всегда, безрезультатно. Лицо Снейпа не было непроницаемой маской; напротив, мимики было достаточно. Но Люциус никогда не был уверен, во-первых, в том, что правильно истолковал эту мимику; во-вторых - что снейповские гримасы выражают истинные чувства, а не являются привычной искусной игрой. Легиллименция, к которой пару раз попытался прибегнуть Люциус, не работала. Какими блоками огораживал свой разум Снейп, Малфой не понимал – ментальные техники не были его коньком - но то, что прорваться сквозь них ему явно не под силу, осознавал четко. Хотя попытки иногда повторял. На всякий случай. Бывший слизеринский изгой стал чересчур уж нахален и заносчив после того, как умудрился сделаться левой рукой Лорда и, судя по всему, правой рукой Дамблдора. Люциус не верил ему ни на кнат. - Тебе интересно проводить ритуалы, не так ли, Люциус? – не дожидаясь ответа, Снейп продолжил: - А мне интересно учить Защите. Я не могу научить их варить зелья, признаю. Я хороший зельевар, это правда, - черные глаза сверкнули, - но я не могу передать свой талант. А учить Защите я могу. Это мое, понимаешь? Люциус пожал плечами. Может быть, и так. Если не врет. Люпин, значит. Он отошел к окну. Над Мэнором, выкатившись из-за большого вяза, всходила золотая луна. - Люблю луну, - сказал он, не поворачиваясь. - Раньше ты любил солнце, - заметил Снейп. Люциус пожал плечами. - Когда это было… *** Люциус искренне считал, что ему все равно. Но в стенах Хогвартса так ни разу за этот год и не появился. Даже когда на Драко напал гиппогриф. (А какого Мерлина Драко к нему полез? На уроках Ухода за магическими существами Малфою полагается стоять в сторонке, развлекаясь по мере возможности и отбывая часы для получения отметки в аттестате. Все равно ни один Малфой никогда животными заниматься не будет. Хотя… Люциус прекрасно понимал сына. Вера в то, что этот мир и все его гиппогрифы созданы лично для тебя, - у Малфоев в крови). Он побывал в Министерстве, он организовал комиссию, он без особых усилий, привычно и умело, перетянул на свою сторону Визенгамот. Но в Хогвартс не поехал. Да и что там делать? Приступами ностальгии Люциус не страдал, тяги вернуться на денек в «Альма Матер» не испытывал. Недовольство Драко профессором Люпином – разделял и поддерживал. Не дело это – оборотням в школе преподавать. Выходки сына на квиддичном поле тоже одобрял - пусть тренируется. Он всегда боялся за Драко: тот был не таким, как сам Люциус в его годы. Более уязвимым. Более нуждающимся в защите и опеке. Это было постоянной темой их разговоров со Снейпом. Но в этом году зельевар все чаще говорил о другом. О том, как он ненавидит Люпина. И Люциус готов был спорить на половину Малфой-Мэнора, что дело здесь не только в должности преподавателя ЗоТС и даже не в школьных обидах. Наверняка было что-то еще. Но Люциус не мог даже представить, что именно.
Команда Люцеманов: А после истории с побегом Блэка – вторым побегом Блэка, из Хогвартса – Снейп просто плевался ядом. Как Нагайна. Его ненависть была настолько сильной, что производила впечатление искусственной. Он, казалось, никак не мог решить, кого ненавидит больше: Блэка, Люпина, Поттера – в лице его сына – или Петтигрю, так остроумно решившего проблему собственной безопасности. Петтигрю исчез, Блэк сбежал, Поттер был ребенком и находился под опекой Дамблдора. По мнению Снейпа, отдуваться за всех должен был Люпин. - Он не будет работать в Хогвартсе, Люциус, я обещаю! - А что ты можешь сделать, Северус? Он хороший педагог… даже Драко на качество уроков не жаловался. - Ничего, - выражение лица профессора очень не понравилось Люциусу. – Один намек на его… гм… заболевание – и все. Остальное сделают письма разгневанных родителей. И твое, я надеюсь, будет в числе первых? – зельевар смотрел Малфою в лицо. А казалось – прямо в душу. Но легиллименция – не Авада. Вполне отразима. - Конечно, - сказал Люциус. – Конечно. Но ты уверен, что поступаешь правильно? Не лучше ли держать этого дамблдоровского любимчика на виду? Вдруг произойдет… что-нибудь. В Хогвартсе ты всегда можешь контролировать его и его контакты… с тем же Блэком, к примеру. «Что-нибудь…». Они еще маскировали этим выражением предсказуемое будущее, на которое указывали с каждым днем темнеющие Метки. - Люпин – это пешка, - сквозь зубы произнес Снейп. – И мне эта пешка в Хогвартсе не нужна! - Тебе решать, - пожал плечами Люциус. – Но я бы на твоем месте оставил все как есть. - Нет, - отрезал Снейп. Перестань, сказал себе Люциус, не настаивай, прекрати немедленно. Ты вызываешь подозрения. Снейп, чей длинный нос всегда чуял что-то необычное, и без того уже всматривался в Малфоя слишком пристально. Люциус пообещал написать. Хотелось куда-нибудь во Францию – развеяться, но нужно было вести себя как всегда. Никто не должен догадаться о мелких слабостях Люциуса Малфоя. Тем более Северус Снейп – полукровка с амбициями, достойными потомка Салазара. Перед глазами Люциуса возникла описанная Снейпом сцена: Люпин обнимает друга. Вновь обретенного. Какая мелодрама… Побег Блэка ничуть не волновал Малфоя. Даже радовал, по правде сказать. Какая разница, был ли он сторонником Лорда, или оклеветанной жертвой. Главное, что он был кузеном Нарциссы. И потому – пусть радуется. Он сделал-таки невозможное - вернул себе свободу. А Люпин… Люпин вернул веру в друга. Но потерял работу. Один из этих фактов беспокоил Люциуса. Другой – раздражал. *** (1997) Люциус нарочно придвинул кресла поближе к жарко пылающему камину. Фенрир не любил огонь. А Малфой не любил Грейбэка. После его визитов всегда казалось, что в Мэноре неделю гостил бродячий зоопарк. - Так что готовься, - в очередной раз повторил Грейбэк. – Нападение, скорее всего, возглавишь ты. Ты же у нас знаток министерских кулуаров. И он рассмеялся, запрокидывая голову на мощной шее и выставляя напоказ крепкие желтоватые зубы. Люциус невозмутимо смотрел в огонь. Все уже было сказано, инструкции переданы, вино выпито. А Грейбэк все не уходил. - А я тут, - сказал он, щелчком пальцев призывая новую бутылку с сервировочного столика, - когда по селениям нашим мотался… на любопытную личность наткнулся… Фенрир прервался на дегустацию, а у Люциуса противно заныло в животе. И сказано-то еще ничего не было, а он уже понял – кого Фенрир увидел. Легиллименция? Интуиция? Ясновидение? Или… - Этого… которого профессор наш за что-то очень не любит… Люпина… - наконец добрался до сути Грейбэк, ничем не удивив Малфоя. - Говорит, выгнали отовсюду, податься некуда, вот и пришел в деревню. Раньше-то брезговал, - хохотнул оборотень. – А теперь, видимо, приперло. Не очень-то светлые маги нашего брата любят. Больше вид делают. А, Люциус? - Тебе ли этого не знать, Фенрир. Фенрир оскалился – улыбнулся. - Я-то давно это знаю. А до некоторых вот долго доходит. Наконец поднялся, пошел к пустому камину. Уже сгорбившись в нем – ему были малы даже высокие камины Мэнора - задумчиво сказал: - А может, и наоборот. Может, шпионит. Разберемся. И исчез во вспышке зеленого пламени. А Люциус согнулся, хватая воздух, – внезапной болью свело живот. Он как-то раз видел, что делают оборотни с предателями рода. Всякие заклинания бывают… а до волчьих зубов им далеко. Так и не сумев распрямиться, держась рукой за живот, он добрался до балкона, прижался лбом к влажным каменным перилам. От свежего ночного воздуха, от холода камня стало немного легче. Найти, стучало в голове. Найти, поговорить, убедить. Гриффиндорец. Заколдовать, похитить, притащить в Мэнор. Посадить под замок в подвале. Не выпускать до конца этой проклятой войны. Будут подозревать. Да и дементор с ними. Дементоры, впрочем, и так с ними. Только не выпустить, уберечь, любой ценой, любой… Лорд – легиллимент… ничего, как-нибудь… закроется, не выдаст, выкрутится, не привыкать… Любой ценой. Ветер тряхнул ветку, дождь ледяных капель обдал Люциуса, приводя в чувство. Нельзя в Мэнор, здесь Драко, Нарцисса… и самому нельзя, ничего нельзя, он отвечает за семью, за род, за имение. Он – Малфой, в конце концов. Он не виноват, что все так вышло. «…ты не виноват…». Бутылку огневиски Люциус прикончил ближе к утру. *** (1997) Все-таки Люциус этого не ожидал. При всей его готовности к неожиданной перемене обстоятельств – не ожидал. Лучше бы Блэку тогда дали Петтигрю заавадить. Глядишь, некому было бы повелителя возрождать… Белла в Азкабане, а остальные… остальным, честно говоря, и без Лорда жилось не так чтобы очень плохо. Но Петтигрю вовремя подсуетился… Года не прошло, и что? Дальнейшая жизнь Люциуса и его семьи зависит от сегодняшней операции. Лорд очень недоволен. Он теперь всегда недоволен. А Снейп молчит, как в аврорате на допросе. И, как ни старался Люциус, сегодня ему выпала честь возглавить ответственнейшее дело. Малфой от этой чести с удовольствием бы отказался. Даже приплатил бы. Но Лорд назвал его имя. По коридорам Министерства, меж стеллажами Зала пророчеств, Люциус шагал уверенно. Справиться с кучкой подростков – что может быть проще. Но когда он увидел Пророчество в руке Поттера… Его цель, его шанс, его победа – в каких-то двух футах от него… Так близко. И так недостижимо. Чуть-чуть. Ему не хватало совсем чуть-чуть, чтобы сжать руку на полупрозрачном шарике. Вот так же Драко всегда не хватало совсем немного – чтобы раньше Поттера схватить крылатый снитч. Люциус едва удерживался от действительно серьезных заклятий – все то же проклятое Пророчество заставляло осторожничать, и это раздражало еще больше. Так близко – только руку протяни. Ему почти удалось заинтересовать, заговорить Поттера, но подростки сбежали под прикрытием хаоса разбившихся пророчеств. Цель ускользала – этого нельзя было допустить. - Оставьте Нотта, - приказал Люциус. В этот критический момент он не мог позволить себе поступить неверно. Он отбросил мысли о семье, о гневе Лорда, о последствиях провала. Действовать следовало организованно и четко. Холодный разум – сильная сторона Малфоев, не так ли? И результат не заставил себя ждать. Он был один. Мальчишка был один – против десяти. Один – у Арки Смерти. Так символично… Люциус стянул маску с лица. Можно. Наконец-то все закончилось. А мальчишка молодец – хорошо сражался. - Ты проиграл, Поттер, - негромко сказал Люциус – больше не было необходимости кричать. – А теперь будь хорошим мальчиком, отдай мне Пророчество. Поттер еще сопротивлялся и пытался торговаться. Это было забавно. Нервное напряжение спало, и к Люциусу вернулись его ироничность и умение видеть вещи в смешном свете. Все будет хорошо, подумал он, говоря что-то язвительное о Лонгботтомах их сыну – нескладному высокому подростку. Конечно, все будет хорошо. И тут же ясно и четко, понял, что надо сделать, чтобы Поттер – сам! – отдал ему Пророчество; и кивнул разрешающе Белле… Он почти прикоснулся к заветному шарику, нагревшемуся в поттеровской руке… Сколько ему не хватило? Мгновения? Он был вынужден отвернуться, чтобы отбить чей-то Ступефай. Расстановка сил изменилась в одну секунду. Он не обращал внимания ни на своих, ни на чужих – Беллатрикс сражалась со своей полукровой племянницей, Блэк радостно швырялся заклятиями во все стороны, Руквуд сцепился с чернокожим аврором; но Люциусу нужно было только Пророчество. И он добрался-таки до Поттера, ткнул в него палочкой, как ножом, мечтая, чтобы это был и в самом деле нож, чтобы это было банальное, примитивное и такое надежное убийство. Он не мог и представить, что бесценное Пророчество перепасуют, как квоффл в игре… В него угодила поттеровская Импедимента, и он отлетел назад, ударившись спиной о каменную платформу и даже не почувствовав боли. Плевать на боль. Плевать на цену. Его ничто не остановит. Ничто и никто. И между готовым сорваться с палочки заклинанием и мальчишками возник Люпин. Одна Авада. Одна-единственная Авада, и можно продолжить погоню за неуловимым Пророчеством, и, чем дементор ни шутит, получить его. И вместе с ним – благосклонность Лорда, безопасность семьи, стабильное – насколько возможно в военное время – положение. Одна Авада… И Люпин был готов к ней. По глазам было видно – готов. Неужели он так ничего и не понял? Люциус даже улыбнулся – одними уголками губ. Авады он боится… Что значит Авада – против… этого? Есть в мире вещи сильнее магии. *** (1998) Последняя битва бушевала вокруг грохотом Бомбардо, визгом Сектумсемпры и Круцио, зелеными отсветами Авады. Они бежали через зал в поисках Драко; больше их ничто не волновало. Люциус случайно наткнулся взглядом на него. Скорее всего, случайно. Без сомнения. Почти наверняка – случайно. Просто никого другого он не видел. Тени, призраки, хоть и смертельно опасные. Он искал сына, и люди, умирающие за идею или за Лорда, были далеки от него, как никогда. А его – он увидел. И двинулся к нему. Встать рядом. Выставить щит – когда не успеет. Отвести заклятие – когда не сумеет. Уберечь. Просто так. Необходимо - до спазма в душе. - Люциус! – крикнула Нарцисса. Нарцисса Малфой. Его жена. – Быстрее! И он побежал за ней – мысленно прощаясь с человеком, который о нем и не думал, прощаясь, потому что был уверен, что видел его в последний раз. Но Люциус ошибался. Он увидел Люпина снова – когда все было кончено. Засыпанные пылью – на этот раз по-настоящему – волосы, мантия – старая, чуть ли не та же, что шестнадцать лет назад. Карие глаза широко открыты. На них тоже осела пыль, но их обладателя это уже не беспокоит. Чай, подернувшийся пленкой. Остывший, безнадежно остывший… «…ты не виноват…». В двадцать лет еще можно было верить, что он и вправду – не виноват. Люциус хотел закрыть – потянулся, но Нарцисса, заметив, что муж замешкался, схватила его за рукав. - Люциус, скорее! – И Люциус снова побежал, оглядываясь на лежащее на полу тело. Надо было все-таки закрыть глаза… Но вернуться уже нельзя. End
how: У меня глюк или два раза вставлен кусок текста начинающийся с "Теоретическая база ритуала была крайне неубедительна. Люциус и сам это понимал." ?
Toriya: how Это не у вас глюк) Спасибо большое. Все поправила
how: 1. Общее впечатление - 10 Пейринг абсолютно не мой, более того, Люпина терпеть не могу, но тем не менее 2. Стиль - 10 3. Попадание в характер персонажей - 10 4. Степень достижения цели - 10
mort: Общее впечатление - 4 (Ну в общем совсем не мой и даже не фестовый пейринг... ) Стиль - 10 - все гармонично и Ремусолюбы были бы довольны.. Попадание в характер персонажей - 6 (верится что Люциус не доверял Северусу, но вот отношение к Ремусу....ну не знаю..) Степень достижения цели - 7 в принципе для этого пейринга все удалось... дааа и конечно респект автору за тааакое длинное пррроизведение.. (думал не дочитаю). я так длинно писать не способен позор мне.
Иришка: 1) общее впечатление- 6 (Пейринг, наверное, несколько не мой. Не зацепило.=( Хотя сама идея понравилась. Северус вообще показался лишним. С тем же успехом его могло и не быть. Он ни на что не влияет.) 2) стиль-9 3) попадание в характер персонажей- 8 4) степень достижения цели-8
Malta: 1) общее впечатление - 10 2) стиль - 10 3) попадание в характер персонажей - 10 4) степень достижения цели - 10
Ильга: 1) общее впечатление - 10 2) стиль - 10 3) попадание в характер персонажей - 9 (что-то не то с Люциусом по-моему) 4) степень достижения цели - 10
Elvira: 1) общее впечатление - 10 2) стиль - 10 3) попадание в характер персонажей - 10 4) степень достижения цели - 10 Точное попадание в канонические характеры - выше всяких похвал :) Хотя немного жаль, что так ничего и не вышло... Профиль на хогвартснете: http://www.hogwartsnet.ru/fanf/member.php?l=0&id=21087
Meister Faust: 1. Общее впечатление - 9 2. Стиль - 9 3. Попадание в характер персонажей - 8 4. Степень достижения цели - 9
ДЖЕКизТЕНИ: mort пишет: Ну в общем совсем не мой и даже не фестовый пейринг... Обращаю Ваше внимание, что понятие "фэстовый пейринг" ограничено в данном случае только заданием, темой. Найти и потерять можно что угодно (...) или наоборот, обретут лишь для того, чтобы потерять - решать вам. Пейринги и жанры - на усмотрение авторов.
MaryAnn: 1. Общее впечатление - 8 Жаль что ничего не вышло ;) 2. Стиль - 9 Местами просто здорово. Сравнение с чаем – жемчужина! 3. Попадание в характер персонажей – 9 Что Сева нет – жалко… А Люц очень даже 4. Степень достижения цели – 9 Мне понравилось – Люциус очень убедителен. А год 1997 надо заменить 1996. С 1996 по 1997 Люциус уже сидел в Азкабане!
Даная: 1) общее впечатление - 9 2) стиль - 9 3) попадание в характер персонажей - 9 4) степень достижения цели - 9
Zajcys: Мне очень нравится Люпин, но иногда он уж слишком рохлей и мямлей выглядит, имхо. И домовиков невероятно жалко, не понимаю я этих Малфоев. 1) общее впечатление - 8 2) стиль - 8 3) попадание в характер персонажей - 9 4) степень достижения цели - 8
полная версия страницы